Залман Шнеур - Дядя Зяма

• Название: Дядя Зяма
• Автор: Залман Шнеур
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Современная проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-7516-1237-5, 978-5-9953-0319-0

Залман Шнеур (1887–1959, настоящее имя Залман Залкинд) был талантливым поэтом и плодовитым прозаиком, писавшим на иврите и на идише, автором множества рассказов и романов. В 1929 году писатель опубликовал книгу «Шкловцы», сборник рассказов, проникнутых мягкой иронией и ностальгией о своем родном городе. В 2012 году «Шкловцы» были переведены на русский язык и опубликованы издательством «Книжники». В сборнике рассказов «Дядя Зяма» (1930) читатели встретятся со знакомыми им по предыдущей книге и новыми обитателями Шклова.

Лирический портрет еврейского местечка, созданный Залманом Шнеуром, несомненно, один из лучших в еврейской литературе.

---

Ему не нравится еда, ему не нравится питье, ему не нравится запах Зяминых мехов. В Киеве, говорит Мейлехке, другое дело! Никакого, говорит он, сравнения. Зайдешь в «кофейню» — стены в зеркалах, звякнешь ложечкой — подают мороженое…

— Почему же ты никогда не берешь с собой Гнесю, свою молодую женушку, чтобы она тоже получила удовольствие? — спрашивает с недоброй улыбкой Зяма.

— Погодите! — отвечает Мейлехке Пик.

Вот он провернет «определенное» дело с «определенным» купцом, который должен прибыть из «определенного» места в Киеве, и тогда уж снимет квартиру, и Гнеся переедет к нему. Но что он может сделать, если ему не хватает «определенной» суммы, что он может?..

— Копия папочки, — говорит, с трудом сдерживаясь, дядя Зяма тете Михле, — чтоб они оба были здоровы! Те же речи! Кажется, оба молятся по одному молитвеннику…

Слышит Мейлехке Пик такой комплимент из уст тестя и дуется. День молчит, потом день ворчит на Гнесю, потом день — на тетю Михлю, потом несколько дней ссорится с дядей Зямой. Доходит до того, что дядя Зяма выхватывает очередную пачку ассигнаций и швыряет ее Мейлехке в лицо. Тот уезжает в Киев, и в доме становится тихо и грустно. Тетя Михля бродит как тень. Гнеся ждет писем. Письма приходят редко и полны похвальбой и надеждами. И вдруг все эти красивые надежды лопаются как мыльные пузыри. Опять несколько недель подряд тихо и пусто, и так до тех пор, пока неожиданно не возвращается Мейлехке, нечесаный, измученный и без гроша. Не раз приходилось платить за него извозчику из денег, отложенных на домашние расходы. Это для тети Михли было самым большим позором. После такого она не могла извозчику в глаза смотреть.

Сам дядя Зяма старается не говорить обо всех этих делах ни с тетей Михлей, ни с Гнесей. Чувствует себя виноватым перед ними. Это он ухватился за эту «находку». Он — и никто другой. Теперь Зяма потихоньку изливает всю свою бесполезную обиду на реб Грунима-шадхена и избегает его изо всех сил. Не отвечает на его приветствия. Теперь Зяме кажется, что это шадхен заворожил его красивым почерком… Реб Груним подошел как-то к Зяме со своим знаменитым зонтиком — хотел заговорить. Может, насчет младшенькой? Кто ж его, этого ландшадхена, знает? Раз уже он осчастливил Гнесю, так теперь, верно, собирается осчастливить и Генку… Но дядя Зяма сразу же отпихнул железный наконечник зонта, да еще и с каким-то странным раздражением.

— Не лезьте, — говорит, — к людям со своим багром, как пожарник на пожар.

Реб Груним встретил Зяму в недобрый час, как раз когда Мейлехке Пик, этот одаренный зятек, только вернулся домой в третий раз. Он приехал из Киева настоящим погорельцем и теперь якобы снова ведет Зямины конторские книги. Зяма опять подпустил к ним Мейлехке. Зяма готов закрыть глаза на прошлое, лишь бы Михля и Гнеся не отравляли ему жизнь своими вздохами и молчанием, пока Мейлехке в отъезде и от него подолгу нет писем.

Зяма стал замечать, что в кассе то и дело не хватает немного денег, но даже на это он теперь закрывает глаза… В конторских книгах он уже несколько раз вылавливал вычеркнутые записи и «перелицованные» цифры. И никак нельзя было добиться толку, куда вытекло несколько сотен наличными. Они словно сквозь землю провалились между «мне-тебе», между «взял-дал», между «оплачено-получено». Однако же об этих чудесах в решете узнал Ичейже, Зямин женатый сын и единственный наследник. Ичейже поднял крик, дескать, киевский жулик растащит весь дом.

— Ты здесь хозяин или он? — кричал единственный сын. — В конце концов мы оба не сможем показаться в Нижнем!

Зяма понял, что его единственный сын прав, дело пахнет очень крупной ссорой, и отдал одаренному зятьку распоряжение:

— Кончено! Чтобы ты у меня больше не прикасался ни к конторским книгам, ни к товарам. Будешь получать двадцать пять рублей в неделю, но должен перебраться на другую квартиру и вести отдельное хозяйство!

И когда Ури, младший брат дяди Зямы, спросил: неужто это выгодно — вести два хозяйства? — Зяма очень серьезно и уверенно ответил, что да, очень выгодно. И дал понять брату, что так это стоит ему, Зяме, только сто рублей в месяц, а иначе зятек сам берет триста…

— Так что для меня это — выгодное дело.

— Он берет? Что значит «берет»?

Но дядя Зяма не дал ясного ответа. Ури, закусив кончик бороды, думал-думал, да так ничего и не смог придумать. Что-то странное происходит в отношениях между его братом, богатым купцом, и одаренным зятьком!

2.

Однако вскоре эти «странные дела» прояснились и перестали быть тайной для многих, даже более дальних, чем дядя Ури, родственников.

Одаренный зятек заметил, что золотое дно иссякло, золотое время, когда он нежился у тестя и тещи, улетучилось как дым. Двадцать пять рублей в неделю, которые ему платит тесть, — не Бог весть какие деньги: их не хватает, чтобы вести отдельное хозяйство, платить за квартиру, да еще и ездить в Киев, сидеть там в кофейнях, разъезжать на извозчике по «определенным» купцам и вести «определенные» дела… Короче, он прикован к шкловским хибарам, застрял в шкловской грязи. Он пропащий человек. Зазря пропали и почерок, и карьера.

Пока что он стал, где только можно, перехватывать в долг: у дяди Ури, у тети Фейги, у Исроэла, габая любавичского бесмедреша; даже у Ехиэла-хазана не постеснялся одолжить — только «на минуточку», только «до завтра»…

Прошло много минуточек и много завтрашних дней, а Мейлехке Пик долгов не возвращал. Пришлось его кредиторам смущенно обратиться к дяде Зяме: так, мол, и так, ваш зять перехватил у нас беспроцентную ссуду «до завтра» и вот…

Дядя Зяма был вынужден принять на себя и этот позор. Он тихонько предупредил родственников и знакомых, чтобы Мейлехке Пику больше в долг не давали, потому что он, Зяма, его долгов больше платить не будет.

Тогда одаренный зятек придумал новый выход из положения. В нем проснулись и взыграли давние детские таланты. Можно сказать, ожили. Когда-то, будучи талантливым ребенком, Мейлехке умел подделывать любые почерки и подписи. Он ловко подделывал и папин почерк, и мамин, и заграничные адреса… Просто невозможно было надивиться. И вот… Ему вдруг пришло в голову, что такому таланту нельзя пропадать. Грех человеку с таким почерком, как у него, сидеть и ждать, пока жареные голуби сами в рот залетят. Человек — сам кузнец своего счастья!

Мейлехке где-то стянул рваный вексель тестя и просто так, из интереса, попытался его скопировать. Переписать много раз на листе простой бумаги. Постепенно он вошел в раж и начал работать с огоньком. Просто-таки трудился в поте лица, пока не убедился в том, что его труд не пропал даром, что он достиг высокой степени сходства. Любопытства ради Мейлехке купил в табачной лавочке чистый вексельный бланк, и все, что было на старом векселе, переписал на новый. Просто так. Только для того, чтобы увидеть, что из этого получится. «Сим обязываюсь» — так было написано черным по белому на новом векселе. Обязываюсь выплатить в такой-то и такой-то день такого-то и такого-то месяца по этому векселю со счета в таком-то и таком-то банке столько-то и столько-то рублей, которые я «сполна» получил в товарах, «господину Мейлеху Пику», проживающему в местечке Шклов Могилевской губернии. Подписано такого-то и такого-то числа и т. д. Все точь-в-точь как на старом порванном векселе, кроме одного. Вместо 300 рублей, указанных на старом векселе, здесь стояло другое число. Мейлехке Пик дописал всего один ноль, больше ничего. И добавил одно только слово, больше ничего. Получилось три тысячи рублей. Огромная, однако, разница! Но это же все понарошку! Да, вот еще что: вместо имени какого-то неизвестного купца Мейлехке Пик вписал свое собственное кошерное имя. Больше ничего. Просто так, чтобы посмотреть, что из этого получится. А получился шедевр. Будь вы хоть семи пядей во лбу, вы бы все равно не отличили, какой вексель написал тесть, а какой — Мейлехке Пик. Потому что подпись тестя со всеми каракулями Мейлехке воспроизвел как настоящий художник. Воспроизвел все корявые буквы в подписи своего тестя: сверху они были — нос картошкой, снизу — какие-то парнокопытные. Все точно, ни на волос нет различий. Даже жиро[210] от имени совершенно неизвестного ему лица, вписанное на обороте векселя для дисконта[211], Мейлехке тоже воспроизвел со всеми деликатными закорючками, завитушками и хвостиками.

Когда одаренный зятек увидел, какая прелесть получилась в результате его тяжелой работы, он просто из любопытства поехал в Могилев и пошел в тот самый банк, где дядя Зяма был постоянным клиентом и где дисконтировались все его векселя. Мейлехке Пик просто хотел собственными глазами увидеть, что из этого получится. Больше ничего. И представьте себе! Появились наличные деньги. В звонкой монете. Его только попросили под жиро подписать свое собственное имя и уплатить один процент дисконта, полтора рубля инкассо[212] и за гербовые марки[213]… Тоже мне деньги! При такой сумме наличными они не играют никакой роли!