Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 4

• Название: Собрание сочинений в 5 томах. Том 4
• Автор: Семен Бабаевский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1980

В том вошли: роман «Родимый край», где воссозданы картины далекого прошлого, настоящего и будущего Кубани, и роман «Современники», посвященный сегодняшним насущным проблемам колхозного кубанского села.

Романы роднит не только место действия, но и единство темы — любовь к родной земле и советский патриотизм.

---

Уверенного в своей правоте Огуренкова удивляло и обижало то, что его письма из Степновска и из Москвы направлялись в район и попадали в руки Рогова. Тот пересылал их в прокуратуру. В свою очередь прокуратура вызывала Огуренкова на беседы. Этими «беседами» парня замучили, и все кончилось тем, что «дело Огуренкова» было прекращено и отправлено в архив с резолюцией следователя: «При проверке факты не подтвердились».

Вот и оказались правы те, кто давал совет жить тихо и мирно. Огуренков не только не свалил Логутенкова, а и сам был сбит с ног. Как клеветника и склочника, Огуренкова исключили из комсомола и вывели из ревизионной комиссии, и сделано это было с согласия района. Ни Рогову, ни покойному Коломийцеву не хотелось предавать огласке те преступления в «Заре», в совершении которых косвенно были повинны и они.

Прошло два года. Казалось, что «дело Огуренкова» было забыто. Забыл о нем и Рогов. И вдруг эта безрассудная драка. Да еще и в ту ночь, когда, как на беду, в Николаевской оказался Щедров. Рогов снова подошел к окну. Пустая площадь, и тучи над станицей. Низкие, косматые, казалось, вот-вот хлынет дождь, а дождя все не было. Рогов смотрел на тучи с синим отливом, на пустую площадь и думал: «Да, Щедров — это не Коломийцев, и Логутенкову следовало бы об этом знать. Если Щедров вызвал в «Зарю» Мельчакова и Орьева, то все обстоятельства драки будут расследованы самым тщательным образом. И Орьев постарается показать на деле, как он умеет работать: в ходе расследования обязательно раскроет те самые факты, о которых в свое время писал обвиненный в клевете, а теперь еще и избитый Огуренков».

Думая об этом, Рогов не знал, что сказать молчаливо сидевшему Логутенкову и как его утешить, понимая, что главное сейчас не успокоить Логутенкова, а найти пути, которые помогли бы избавиться от нависшей опасности. Мысль работала напряженно. Из многих приходивших на ум путей для себя Рогов остановился на двух. Первый путь — не отмежевываться от Логутенкова и сделать все, что только можно, чтобы доказать его невиновность. Он еще не знал, как это сделать, но знал, что именно так поступают истинные друзья. Невольно подумал и о том, как могла прийти Щедрову мысль не представлять Логутенкова к высокой правительственной награде. «Или там, на учебе, у него выработалось такое острое и безошибочное чутье на людей, или перед нами совершенно случайное совпадение фактов, — думал Рогов. — И все же мне непонятно, как же мог он заранее знать или предвидеть, что в «Заре» случится драка, и как раз тогда, когда он туда приедет, и что ему самому придется выручать из беды Огуренкова? Такое и придумать невозможно! Знал или не знал, чутье или что другое, а только не он, а я оказался в дураках, и Щедров может, и теперь уже не без основания, обвинить меня в политической близорукости… Вот о чем мне надо подумать. Не о Логутенкове, а о себе…»

Второй путь состоял в том, чтобы сразу же, нисколько не заботясь о Логутенкове, встать на сторону Щедрова, то есть занять позицию справедливую и принципиальную. Короче: пусть за все отвечает один Логутенков. Сам заварил кашу, сам и расхлебывай. Но этот путь, хотя он и казался смелым и верным, Рогов отверг потому, что опять подумал о том же: нехорошо, не по-товарищески оставлять друга в беде. «Если разобраться, то какой же я ему друг? — думал Рогов, глядя на тучи и не видя их. — И тут дело не в дружбе, а в том, что оставлять в такой сложной ситуации Логутенкова одного просто опасно: он может все разболтать, сам утонуть и других утопить. Поэтому надо искать выход и вместе уходить от ответственности. Но как от нее уйдешь? Вот Логутенков уже раскис, насмерть перепугался, сидит как в воду опущенный…»

Рогов резко повернулся и сказал:

— Ну что, Илья Васильевич, долго еще будем играть в молчанку?

— Думки мучают, — тихо ответил Логутенков, не глядя на Рогова. — Всякая чертовщина лезет в голову.

— Что же лезет тебе в голову, позволь узнать? — Рогов не стал дожидаться ответа. — Сознайся: не думки тебя мучают, а страх. А ведь ты еще не знаешь, что Щедров, как бы предвидя «чепе» в «Заре», решительно отказался представлять тебя к награде и, выходит, правильно поступил. — Помолчал, хотел дождаться, что скажет Логутенков, и не дождался. — Приходится удивляться: человек ты немолодой, как говорится, воробей стреляный, жизнью тертый, а оплошал. Откуда у тебя этот страх и эта растерянность? Чуть только на горизонте начала вырисовываться опасность, как тебя уже не узнать. Куда девалась твоя веселость? Где твоя страсть к анекдотам? Молчишь? Вместо того чтобы показать пример нам, молодым, ты готов сам побежать к Орьеву…

— Не упрекай, Евгений, а помоги. Упрекать легко…

— Помоги? А как?

— Если бы я знал как… Вместе давай подумаем. — Логутенков тяжело поднялся, подошел к Рогову и совсем тихо проговорил: — Может, как-то задобрить его…

— Кого? Щедрова? Ты с ума сошел!

— А что? Ведь он тоже человек.

— Чем же ты собираешься задобрить?

— Угощеньем, лаской и вообще… Как бывает средь людей.

— Смешно, честное слово! — Рогов нехотя усмехнулся. — Щедрова, дорогой Илья Васильевич, такими приманками не возьмешь. За это могу поручиться. — И уже с нескрываемым ехидством заметил: — Так что предложенная тобой смелая операция под кодовым названием «Как бывает средь людей» ни к черту не годится. Что у тебя еще в запасе? Да ты сядь!

Логутенков не сел на стул, а опустился в кресло и сказал:

— Хорошо бы заиметь его доверие.

— Да, неплохо бы. Но опять — как? — На молодом, решительном лице Рогова затеплилась невеселая улыбочка. — По всему видно, с доверием ты явно опоздал. Помолчи, Илья Васильевич, и послушай, что я тебе скажу.

Мысли свои Рогов излагал не спеша, солидно, с достоинством. Прохаживался по кабинету, упруго ступая крепкими, подрагивавшими в икрах ногами. Говорил длинно, рассудительно. Тяжело опершись руками о подлокотники кресла, Логутенков сидел с закрытыми глазами и слушал.

— Я гожусь тебе в сыновья, — сказал Рогов раздельно и чуть замедлив шаг, — и я обязан тебе сказать, что мы, «дети», не только умнее, но и практичнее своих «отцов». Мои сверстники, Илья Васильевич, смотрят на жизнь, какой бы сложной и запутанной она перед нами ни представала, смело и реалистически.

— А ты, Евгений, без этого… без хвастовства, — с горечью и обидой бросил Логутенков.

— Перебиваешь? Значит, правда не нравится? — Рогов скривил губы в иронической улыбке. — А ты терпи и слушай. Что тебе надо сделать? Первое: арестованные Яровой и Осьмин должны показать и на предварительном следствии и затем на суде, что они не мстили Огуренкову. Драка, затеянная по пьянке, была вызвана ревностью и любовными интрижками. Среди молодых людей это встречается. Второе: не прошу, не советую, а требую — любыми путями предупреди об этом Ярового и Осьмина. Только это может тебя спасти, — заключил Рогов.

— Почему это может спасти одного меня? А других?

— О других пока помолчим, — строго ответил Рогов. — Ты же делай то, что тебе говорят.

— Сделаю все, что найду нужным, — совсем тихо, не Рогову, а самому себе сказал Логутенков. — Яровой и Осьмин не дураки. Лишнее болтать не станут. К тому же никаких уличающих документов нету. Их и тогда не было и теперь нету.

— Наивные рассуждения. Вижу, Илья Васильевич, плохо ты знаешь теперешнего райпрокурора Орьева. Что-что, а уличающие документы Орьев обязательно разыщет. В этом сомневаться не приходится.

Продолжая рассуждать все так же пространно и подчеркнуто строго, Рогов снова вспомнил Щедрова и сказал, что тот не страшен, если к нему подобрать «надежные ключи» и если иметь «в руках важные козыри». Затем неожиданно для Логутенкова высказал мысль, что, пожалуй, главная опасность не столько в уголовном деле, которое возникло в «Заре», сколько в том, как долго Щедров пробудет в Усть-Калитвинском.

— Разумеется, навечно у нас он не останется, — уверенно заявил Рогов. — Но было бы желательно, если бы пребывание Щедрова в районе продлилось не более года.

— Что для этого нужно? — нервно передернувшись, спросил Логутенков. — Козыри? Ключи? Или еще что?

— Да, именно козыри и ключи, — сказал Рогов. — И нужны такие козыри и такие ключи, с помощью которых можно было бы избавиться от Щедрова легко и просто. Таких козырей существует по крайней мере два. Первый козырь — проводить Щедрова с почестями. Нам известно, что жизненная его карьера — не Усть-Калитвинская. И то, что он добровольно взвалил на свои молодые плечи беспокойную, не знающую ни сна, ни отдыха жизнь секретаря райкома, есть не что иное, как блажь зазнавшегося молодого человека. Правильно я говорю? Молчишь? Ну, ну, помолчи и послушай, это тебе полезно. К тому же Щедров, как и все люди, не лишен честолюбия и не безразличен к славе, к успеху. Это надо использовать, на этом надо сыграть. Для этого необходимо всячески помочь Щедрову. И тогда-то, получив высокий урожай, успешно выполнив план продажи хлеба, мяса, молока, яиц и этим показав всему Южному, как надо руководить районом, Щедров со спокойной совестью и с чувством удовлетворения отбудет в Москву.