Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 4

• Название: Собрание сочинений в 5 томах. Том 4
• Автор: Семен Бабаевский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1980

В том вошли: роман «Родимый край», где воссозданы картины далекого прошлого, настоящего и будущего Кубани, и роман «Современники», посвященный сегодняшним насущным проблемам колхозного кубанского села.

Романы роднит не только место действия, но и единство темы — любовь к родной земле и советский патриотизм.

---

«Не припомню. А что?»

«Если говорить иносказательно, то в Усть-Калитвинском мне придется пройти сквозь такие заросли, — продолжал Щедров. — Разумеется, я знаю, что мне надо делать; знаю главное, так сказать, свою сверхзадачу, то есть знаю, что Усть-Калитвинский должен стать передовым районом. Однако в каких-то деталях я не знаю, как мы будем работать, какие на пути встретятся трудности, как я, например, до сегодняшнего дня не знал, как пройдет конференция, кто здесь редактор газеты и секретарь райкома комсомола, какой у нас с тобой будет разговор. Иными словами: главное — пройти, а что нам встретится на пути, будет видно».

«Метафора? — Калашник усмехнулся. — Помню, еще в комсомоле ты любил обращаться к метафорам!»

«Легче и доходчивее излагать мысли».

«Но метафора метафорой, а план работы тебе нужен?»

«План составить нетрудно, — ответил Щедров. — Но партийная работа, как я ее понимаю, является делом творческим, и тут одного перечня мероприятий мало».

«Ну хорошо, подражая тебе и говоря иносказательно, я спрашиваю: какие «заросли» ты уже видишь?

«Самые трудные — повыше бы поднять авторитет коммунистов, — не сразу ответил Щедров. — Их политическую и трудовую активность. А еще более трудные «заросли» — устойчивая экономика колхозов. По этой причине хочу заранее заручиться словом Румянцева и твоим: прошу вас в этом году по продаже хлеба не требовать от устькалитвинцев больше того, что им положено продать по плану. Дайте нам возможность свою активность уже в этом году подкрепить рублем и зерном. Дадите устькалитвинцам такое слово?»

«Посмотрим, какой получим хлебный баланс по краю, — сказал Калашник. — Ты заботишься об устькалитвинцах, и это понятно. А у нас с Румянцевым забота обо всем Южном. Так что с обещаниями повременим. Дождемся уборки, подсчитаем, а тогда и посмотрим…»

«Тогда будет поздно».

«А сейчас еще рано».

«Но тебе же известно, что самая низкая оплата труда в Усть-Калитвинском. А почему?»

«Сами колхозники виноваты…»

«Как тебе не стыдно, Тарас! Да почему же виноваты колхозники? А разве те, кто управлял районом и краем, ни в чем не повинны?»

«Боюсь, Антон, мы поругаемся».

«Если нужно, то и надо нам поругаться. Бояться нечего!»

«Мой тебе совет: лес лесом, через заросли проходи, о своей сверхзадаче думай, но не горячись и не вздумай разгонять тех, кто работал здесь до тебя. — Добрая улыбка озарила усатое лицо. — Помни: внимательность, осторожность. А то можешь вызвать огонь на себя».

«А если в интересах дела?»

Калашник не ответил.

Щедров вернулся в комнату, присел к столу, раскрыл тетрадь, взял карандаш и стал писать. «Калашник призывает к спокойствию и боится, что мы поругаемся. По всему видно, этого-то нам как раз и не избежать. Все в жизни ему предельно ясно и просто. И Аничкину сохранить, и Марсову оставить. Мне надо меньше размышлять и больше действовать. Кто даст совет? Кто подскажет?..»

Он закрыл тетрадь, разделся и лег в постель. Погасил свет и лежал с закрытыми глазами. Думал о том, что завтра же отправится в станицы, к людям, и что там, в колхозах и бригадах, для него многое прояснится из того, что сейчас кажется неясным. И опять мысленно обратился к «районному коллективному разуму». Многих членов бюро он пока что знал только в лицо и по анкете.

«К примеру, что мне известно об Орьеве? — думал Щедров. — Разве только то, что в Усть-Калитвинском прокурором он работает недавно. Выделяется элегантной внешностью, носит форменные шинель и фуражку. Подтянут, всегда чисто выбрит. А что я знаю о Приходько? Солдатская выправка, носит полувоенный костюм, сапоги с короткими голенищами. Как-то я спросил: «Анатолий, откуда у тебя армейская стройность?» — «Так ведь я три года прослужил солдатом». У него трое детей, жена — учительница. Смотрю на Приходько и ловлю себя на мысли: нравится он мне, и я по-хорошему завидую ему… А почему мне не нравится Марсова? Видимо, не потому, что она, как сказал Калашник, «фифочка», что курит и броско одевается, а потому, главным образом, что мы с нею слишком по-разному мыслим…»

Вспомнил, как после конференции Марсова пришла к нему. Те же льняные пряди обрамляли припудренные щеки, тот же смелый взгляд слегка подсиненных глаз и то же откровенное желание своей внешностью обратить на себя внимание. Она протянула Щедрову руку, наигранно улыбаясь, на стол положила «Усть-Калитвинскую правду» и сказала:

«Антон Иванович, свежий номер».

«Я уже читал».

«О! Это похвально! Ну как, нравится?»

«Как вам сказать? Что-то не очень…»

«Вам не нравится этот номер?»

«Не только этот. Я просмотрел подшивку».

«Неужели? — искренне удивилась она. — Меня это радует! К примеру, Коломийцев свою газету вообще не читал… Так что же вы можете сказать?»

«К сожалению, ничего хорошего».

«Вот как! А почему?»

«Если бы по нашей газете кто-то вздумал составить представление о жизни Усть-Калитвинского, то из этого у него ничего бы не вышло, — сказал Щедров. — Жизнь района, его дела, его нужды, труд людей, их горести и радости проходят где-то сами по себе, а газета живет сама по себе».

Марсова слушала, и ее лицо не выражало ни недовольства, ни удивления. Она села на диван, закинула ногу за ногу, как бы говоря: газета тебе не нравится, а ты посмотри, какие у меня красивые колени. Из сумочки вынула сигареты, спички.

«Антон Иванович, ваша критика может кого угодно рассмешить, — сказала она, тихонько смеясь. — Честное слово, такое ваше мнение несерьезно. Неужели на страницах «Усть-Калитвинской правды» ничего хорошего вы не увидели? — Энергично, по-мужски зажгла спичку и прикурила сигарету. — Разносторонность информации, актуальность тем. Ведь все это есть в газете».

«Прошу здесь не курить и сесть поприличнее, — не глядя на Марсову и краснея, сказал Щедров. — Газета — боевой партийный орган, и она живет не одной информацией о происшествиях. Более полугода газета ведет дискуссию под интригующей рубрикой: «Так в чем же счастье Ларисы Н.?» В затянувшейся дискуссии есть статья: «Любовь с первого взгляда. Что это такое?» Еще статья: «Замужество и сватовство». Это, по-вашему, и есть широта и актуальность тем?»

«Читателям надо говорить обо всем, и говорить правду, — Марсова потушила сигарету, сумочкой прикрыла колени, и в ее карих глазах уже не было ни игривости, ни горячего блеска. — Вопросы морали, быта, если хотите, любви и брачной жизни — все это читается с интересом».

«Почему бы не напечатать речь Анисы Ковальчук? — спросил Щедров. — Как она толково говорила! Почему бы на страницах газеты не поднять дискуссию о том, почему Усть-Калитвинский плетется в хвосте? Почему это случилось и кто в этом повинен? Пусть бы выступили колхозники с критикой недостатков. Почему бы на страницах газеты не рассказать о том, что в «Эльбрусе» колхозники зарабатывают хорошо, живут обеспеченно, а в соседнем «Кавказе» ни заработка, ни обеспеченной жизни. Показать бы двух председателей колхозов, к примеру Застрожного и Крахмалева, как они живут, как работают. Да мало ли еще тем, которые подсказывает сама жизнь?»

«Можно с вами говорить откровенно?» — спросила Марсова.

«Да, конечно».

«Читатели хотят увидеть в газете что-то для души».

«Напишите о делах района умно, толково, вот это и будет и для ума и для души. — Щедров что-то записал на листке календаря. — Раиса Альбертовна, вы в районе давно. Скажите, почему, по-вашему, в Усть-Калитвинском плохо идут дела?»

«Неужели хотите знать мое мнение?»

«Да, хочу…»

«Антон Иванович, беда Усть-Калитвинского состоит в том, что в районе мало интеллектуалов, то есть людей культурных, образованных, — сказала Марсова, снова игриво улыбаясь. — Куда ни глянь, кругом одни недоучки с портфелями».

«Кто же они?»

«Не будем уточнять и называть фамилии. — Опять она хотела улыбнуться приветливо, по-женски и не смогла. — Вот вы, молодой, образованный, обязаны изменить тут все к лучшему».

«Как это сделать?»

«Послушайте моего совета, дайте людям пожить спокойно, — сказала Марсова. — Они устали от всего, в том числе и от нравоучительских и скучных статей в местной газете. Пусть живут так, как им хочется».

«Вот уж этот совет принять никак не могу», — ответил Щедров.

Он поправил скомканную подушку, поудобнее улегся, понимая, что давно уже перевалило за полночь и что ему пора спать. Уснуть же не мог. Продолжая разговор с Марсовой и видя ее наигранную улыбку, он думал и о расхождении с нею во взглядах, и о том общем, что роднило Марсову с Калашником, и это огорчало.

Глава 12

Утром, еще задолго до начала работы в райкоме, Щедров побывал на станичном кладбище — потянуло к отцу и к матери. Давно он сюда не заявлялся, кажется, с того дня, когда хоронил мать. Небольшое кладбище лежало на отлогой возвышенности, издали темнея крестами и серыми бугорками могил. Старая, с погнившими столбами изгородь повалилась, от ворот не осталось и следа, могилки — какие без крестов, а какие и с крестами — заросли кустарником, лебедой, и по ним бродили чьи-то телята. На всем этом скорбном месте лежала печать заброшенности. Щедров остановился возле еще свежей могилы и увидел на серой каменной плите мокрую, уже с подтеками небольшую фотографию Коломийцева. Коломийцев смотрел на Щедрова грустными глазами.