Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 4

• Название: Собрание сочинений в 5 томах. Том 4
• Автор: Семен Бабаевский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1980

В том вошли: роман «Родимый край», где воссозданы картины далекого прошлого, настоящего и будущего Кубани, и роман «Современники», посвященный сегодняшним насущным проблемам колхозного кубанского села.

Романы роднит не только место действия, но и единство темы — любовь к родной земле и советский патриотизм.

---

Разве после таких похвальных слов можно было устоять и не посмотреть черешневую рощу? К тому же Калашнику очень нравились и улыбающийся Холодов, и добрейший Акульшин, и особенно то, что жизнь в Марьяновском, не то что в других районах, текла ровно, без шума и треска, как обычно течет вода по широкому и прямому каналу, отлогие берега которого покрыты плитами. Калашнику было приятно сознавать, что в Марьяновском люди были довольны жизнью, что они веселы, улыбчивы, как и сам Холодов, что поговорить с ними — одно удовольствие. А разве не показателен тот факт, что из Марьяновского не поступило ни одной жалобы. Бывать в таком районе всегда приятно — не командировка, а отдых.

«В этом и есть безусловная заслуга Холодова и Акульшина, — думал Калашник по дороге в черешневую рощу. — Все бы секретари райкомов и председатели поставили дело так, как Холодов и Акульшин, и тогда жизнь у нас была бы прекрасна. К сожалению, таких уравновешенных, таких спокойных и таких дружных руководителей; как Холодов и Акульшин, у нас немного. Самым отрицательным примером в этом отношении может служить мой друг Антон. Как вспомню, что меня ждет в Усть-Калитвинском районе, так и ехать туда не хочется. А надо ехать. Холодов прав, у Щедрова черешневых рощ не имеется. Ему не до черешен! Статью Приходько опубликовал. Получается: сам не живет спокойно и другим не дает. А тут еще, как на беду, эта его связь с женой Осянина. Чего я боялся, то и получилось…»

Сад принадлежал совхозу «Восточный» и с виду был ничем не примечателен. Черешни как черешни и от других сортов отличались разве только тем, что созревали в мае. Деревья молодые, лет пяти-шести. Стояли они четырьмя рядами вдоль внутренней садовой дороги, так что мимо «Чайки» будто проплывали созревшие плоды. Из-под широких овальных листьев выглядывали пурпурные гроздья — ягоды удивительно крупные, налитые, хвостики у них длинные, восковой окраски. Несмотря на тяжесть плодов, молодые деревья стояли стройно и были похожи на красавиц в монистах и серьгах.

Как раз тут, возле черешен, Калашника, Холодова и Акульшина уже поджидали директор совхоза Ярошенко, сухопарый, жилистый украинец с пепельными усами, и молодой, спортивной выправки главный садовод Полуянов. Вместе с хозяевами Калашник не спеша проходил мимо красавцев деревьев, на ходу срывал черешни, сочные, вкусные, охотно ел их и хвалил шедших рядом Ярошенко и Полуянова. «Вот так бы и у Щедрова: познакомиться с хозяйством, с жизнью района, повстречаться с людьми, а потом заехать бы в сад или на озеро, отдохнуть бы в Домике рыбака, половить бы рыбы, сварить уху — и никаких тебе волнений, никаких резких, оскорбительных слов, — думал Калашник, бросая в усатый рот красную ягоду. — Недостатки, разумеется, есть и в Марьяновском. Кто же их не имеет? Но это недостатки нашего роста, и зачем же нервничать, зачем печатать статью и причинять людям неприятности? Что ни говори, а Холодов и Акульшин — молодцы, и Щедрову до них далеко. Щедров слишком прямолинеен, ему не хватает гибкости, а у Холодова и Акульшина все это есть. Да и Ярошенко, видать, отличный хозяин, правда, на слово скуп, все помалкивает, наматывает себе на свой украинский ус, а в делах, вижу, щедр, да и главный садовник у него молод и похож на футболиста, а видать, башковит».

В саду Калашник пробыл часа три. Осмотрел не только плодовые деревья и ягодники, слушая пояснения Полуянова, но и побывал в парниках, где созревали помидоры. Затем, как и полагается, был подан обед — в саду, под тенью старой, развесистой яблони. Повторилось, собственно, то, что уже было: богатый яствами и питиями стол и радушные, улыбающиеся хозяева: тосты в честь дорогого гостя и тосты за успех садоводов; приятный разговор о жизни района и о текущей международной политике. Калашник спросил и о том, куда, в какие города сдается продукция совхоза и нет ли каких неполадок с отправкой черешни, на что последовал ответ, что продукцию совхоза получают и Москва, и Ленинград, и даже Норильск и что черешня отправляется на аэродром в специальных машинах и без каких бы то ни было задержек.

Обильный обед затянулся до самого вечера. Довольный своей поездкой в черешневую рощу, Калашник со всеми попрощался за руку, Ярошенко и Полуянову пожелал новых успехов, а Холодова, растрогавшись, обнял, как родного брата, поцеловал и дружески похлопал по спине. Только после этого надел на гладко бритую голову щегольскую нейлоновую шляпу, подправил усы и полез в «Чайку», дверцы которой поспешил открыть Ануфриев. Когда Ануфриев с той же поспешностью закрыл дверцу и сам сел рядом с шофером, «Чайка», как бы понимая, что все уже кончилось, дохнула двумя выхлопными трубами и не покатилась, а поплыла, покачиваясь на рессорах, сперва по саду, оставляя рубчатый след, потом по дороге мимо нарядных, в серьгах и монистах, черешен, которые, как показалось Калашнику, слегка и грациозно кланялись ему. И вот уже не стало черешен в монистах и в серьгах, и машина, набрав скорость, помчалась по асфальту. Калашник ехал в Усть-Калитвинский, и не думать теперь о Щедрове он не мог.

«Ведь Щедров ищет ответ на вопрос: как жить? Собирается учить людей уму-разуму, а сам-то, выходит, этого ума-разума не имеет. Написал ученый трактат о достоинстве человека, о том, что такое коммунистическая нравственность, а сам ничего в этом не смыслит, — думал Калашник, откинувшись на просторном сиденье и всем телом чувствуя услужливое покачивание рессор. — Может, не надо либеральничать и чего-то выжидать? Может, надо приехать к Щедрову и сказать ему в глаза честно, как другу, что в крае им недовольны, а потом убедить Дорогого друга, чтобы тот призвал Щедрова к надлежащему порядку? Как это говорится: Платон мне друг, но истина дороже! Антон мне друг, но дружба дружбой, а дело делом! А что это даст? После моего откровенного разговора со Щедровым, а затем с Румянцевым должны последовать оргвыводы. А это значит: узнает весь край, начнутся нежелательные разговорчики, в районе возникнет неразбериха и никому не нужная нервотрепка. И получится: вместо того чтобы заниматься урожаем, чтобы готовиться к уборке хлеба, мы станем тратить время и силы черт знает на что. Ведь через месяц начнется уборка, нам предстоит по-боевому справиться с большими планами, а мы свои усилия направим на Щедрова… Нет, видно, пока надо молчать. Пусть Антон думает, что мне ничего не ведомо, что статью Приходько я вообще не видел, что о письме Осянина мне тоже ничего не известно».

Совсем стемнело, когда «Чайка», заливая улицу слепящим светом своих сильных прожекторов, проехала по Усть-Калитвинской и возле райкома затормозила. Навстречу Ануфриеву вышла тетя Анюта и, осведомившись о приезжих, сказала, что Щедров недавно ушел домой.

— Весь день прождал, — добавила она, — а квартирует он отсюда недалече. От площади поезжайте вправо, а там первый переулок влево.

— Мамаша, поедемте с нами, — сказал Ануфриев. — Садитесь рядом с шофером и показывайте дорогу.

Вот и дом тети Анюты. И по тому, как от света фар заполыхали окна, Щедров без труда догадался, что подъехал Калашник. Не успел Щедров выйти из комнаты, как дверь распахнулась и на пороге выросла усатая фигура Калашника, в дорожном костюме, бритая голова не покрыта.

— Антон! — сказал Калашник весело. — Так вот ты где обосновался! Ну, здорово, дружище!

— Проходи, Тарас, рад тебя видеть, — говорил Щедров, пожимая руку другу. — Но где ты пропадал? Весь день ждал.

— Из Марьяновского никак не мог вырваться.

— Холодов задержал? Мой сосед слева умеет это делать. Великий мастер удерживать гостей!

— Будем, Антон, справедливы и скажем: твой сосед слева умеет делать не только это, — возразил Калашник. — Сегодня Марьяновский — это, пожалуй, самый спокойный во всех отношениях район во всем Южном крае.

— А Усть-Калитвинский — самый беспокойный?

— Завтра поедем по району и посмотрим, что там у вас.

— Ну, Тарас, располагайся у меня. Как ты насчет ужина?

— И расположусь, и мы с тобой отужинаем, а только сперва дай-ка тебя рассмотреть. — Калашник пристально смотрел на Щедрова. — Эх, Антон, Антон, что-то ты, друг, совсем отощал на усть-калитвинских хлебах. Или болен? Или харчишки плохие?

— Я совершенно здоров, и харчи у меня, как говорится, нормальные, — нехотя ответил Щедров. — Я такой от природы, и полным, как тебе известно, никогда не был.

С ящиком черешни вошел Ануфриев, кивком поздоровался со Щедровым. Поставив отливавшие свежестью румяные ягоды, Ануфриев вытянулся перед Калашником.

— Это что такое, Ануфриев? — спросил Калашник, глазами указывая на ящик.

— Черешня! — живо ответил Ануфриев.

— Вижу, не слепой, — весело сказал Калашник. — Кто это ухитрился положить в машину ящик?

— Два ящика, — уточнил Ануфриев, — Ярошенко сказал, что в дороге пригодится. Тарас Лаврович, какие будут указания насчет ночлега? В Усть-Калитвинской недавно вступила в строй гостиница.