Генри Райдер Хаггард - Собрание сочинений в 10 томах. Том 10

• Название: Собрание сочинений в 10 томах. Том 10
• Автор: Генри Райдер Хаггард
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993

В десятый том Собрания сочинений известного английского романиста Генри Райдера Хаггарда (1856-1925) входят романы «Она» и «Возвращение Айши», а также рассказ «Черное Сердце и Белое Сердце».

---

— О, силы небесные! — выдохнул Лео. — Неужели ты женщина?

— Да, женщина, настоящая женщина и твоя супруга, Калликрат, — ответила она, протягивая к нему свои округлые, словно выточенные из слоновой кости, руки и сладко — ах как сладко! — улыбаясь.

Он все смотрел и смотрел, медленно приближаясь к ней. И вдруг его взгляд упал на тело бедной Устане, и он, вздрогнув, остановился.

— Как же я могу? — прохрипел он. — Ты убийца; она так любила меня.

Заметьте, он уже стал забывать, что и сам ее любил.

— Ничего, — прошептала она так же тихо, как шелестит ночной ветерок в листве, — ничего. Если я и свершила грех, вся вина — на моей красоте. Если я и свершила грех, то потому, что люблю тебя; да простится и будет забыт этот грех! — Она снова протянула руки и еле слышно произнесла: «Иди ко мне», — и через несколько секунд все было кончено. Лео изо всех сил боролся с собой, даже пробовал повернуться и бежать, но ее взгляд удерживал его крепче, чем железные оковы, а магические чары ее красоты, сила воли и страсти подчинили себе все его существо, и происходило это перед телом женщины, которая ради любви к нему пожертвовала своей жизнью. Звучит это отвратительно и мерзко, но его вина не столь уж непростительна, хотя ему и не избежать расплаты. Его искусительница была отнюдь не обычной земной женщиной, и ни одна дщерь человеческая не могла бы поспорить с ней красотой.

Когда я вновь поднял глаза, она покоилась уже в его объятиях, их уста слились в поцелуе; вот так, перед своей мертвой возлюбленной вместо алтаря, Лео поклялся в вечной любви к ее жестокой убийце. Те, кто совершает подобную сделку, расплачиваются своей честью; чтобы уравновесить чаши весов, одна из которых нагружена похотью, им приходится бросать на другую свою душу, поэтому они не могут надеяться на спасение ни в этой, ни в загробной жизни. Что они посеяли, то и пожнут; маки одурманивающей страсти увянут у них в руках, только плевелы достанутся им в изобилии.

С ловкостью змеи она выскользнула из его объятий и залилась ликующим смехом.

— Говорила же я тебе, что ты будешь ползать у моих колен, о Калликрат! И как быстро сбылось мое предсказанье!

Лео застонал от стыда и боли, ибо, побежденный и повергнутый ниц, он продолжал сознавать всю глубину своего падения. Все лучшее в нем восстало против позорного рабства, в чем я имел случай убедиться позднее.

Айша вновь засмеялась, быстро накинула покрывала и сделала знак немой прислужнице, которая широко раскрытыми глазами наблюдала за всей этой сценой. Девушка вышла и вскоре вернулась в сопровождении двоих мужчин, которым царица, с помощью жестов, изъявила свою волю. Все втроем они схватили бедную Устане за руки и поволокли к двери. Лео молча смотрел на это, но затем закрыл глаза ладонью; моему разгоряченному воображению померещилось, будто мертвая наблюдает за нами.

— Минувшее навсегда ушло, — торжественно возгласила Айша, когда прислужники с Устане исчезли и дверные шторы перестали колыхаться. И вдруг, повинуясь одной из тех удивительных перемен в настроении, которые были так характерны для нее, она скинула полупрозрачное покрывало и, по древнему поэтическому обычаю обитателей Аравии, охваченная ликованием, запела триумфальный пеан, эпиталаму, прекрасную в своей дикости, но с большим трудом поддающуюся переводу на английский язык, ее следовало бы не записывать для последующего чтения, а петь под музыку кантаты. Песня, которую пела Айша, разделялась на две части — описательную, или эпическую, и чисто лирическую; воспроизвожу ее по памяти.

Любовь — цветок в пустыне.

Она, как алоэ, цветет лишь однажды и гибнет;

она цветет в солончаках Жизни, и яркая

ее красота сверкает над пустыней, как

звезда над бушующим ветром.

Душа — ее солнце; она овеяна дыханием божественности.

Цветок Любви распускается при звуках приближающихся

шагов, склоняясь, открывает свою красоту

проходящему путнику.

И путник срывает его, да, срывает эту алую чашу,

полную меда, и уносит с собой, и когда

он пройдет через пустыню, цветок уже

мертв и сух.

Есть лишь один истинно прекрасный цветок в

пустыне Жизни.

Этот цветок — Любовь.

Есть лишь одна надежда во мраке отчаяния.

Эта надежда — Любовь.

Все остальное — ложь и обман. Все остальное

лишь тень, скользящая по воде,

все остальное — ветер и суета.

Кто знает меру Любви, ее вес?

Она — порождение плоти, но ее обиталище — дух.

Отовсюду черпает она свою силу.

Красотой она подобна звезде.

Она многолика, и все ее лики прекрасны; никто

не знает, где взошла эта звезда и за каким

окоемом она скроется.

Повернувшись к Лео и положив ему руку на плечо, она продолжала петь все более громким и ликующим голосом: стройные соразмерные фразы, которые выходили из ее уст, покидая землю прекрасной прозы, возносились в чистое небо величественной поэзии.

Давно я люблю тебя, о мой суженый, но любовь

моя не слабеет.

Давно я ожидаю тебя, — и наконец желанная

награда — здесь, передо мной.

Однажды я издали видела тебя, но ты был похищен

у меня.

В могиле посеяла я семя терпения, пригревала

солнцем надежды, поливала слезами раскаяния,

овевала дыханием знания. Наконец проклюнулся

росток, а затем я обрела желанный плод.

Из могилы проклюнулся росток, оттуда, где

покоится прах мертвецов, их кости сухие.

Долго длилось мое ожидание, и вот она, желанная

награда.

Я одолела Смерть, и Смерть возвратила мне свою

добычу.

Вот почему так велика моя радость, с надеждой

гляжу я в будущее.

Мы будем вместе блуждать с тобой по вечнозеленым

лужайкам.

Это наш час. Тьма убегает в глубокие долы.

Вершины гор целует рассвет.

Да будет мягким наше ложе, о мой любимый, да будет

легка наша поступь.

Царские короны увенчают наши головы.

Изумленные, в благоговении пред нами склонятся

все народы мира.

Ослепленные, падут пред нашей красотой и могуществом.

Слава о нас разнесется, как раскаты грома,

Словно колесница, помчится наше величие

по праху бесчисленных дней.

Мы будем смеяться, торжествуя победу.

Смеяться, как дневные лучи, бродя среди гор.

Вперед же, к торжеству все новых и новых побед!

Вперед же, к еще небывалому могуществу!

Вперед же — без устали, в облачении великолепия!

Пока не исполнится срок, что отпущен судьбой,

и не опустится занавес мглы.

На этом она прервала свою странную, необыкновенную волнующую песню, которую я, к сожалению, могу передать лишь в самых общих чертах, без всякой необходимой выразительности.

— Может быть, ты не веришь моим словам, Калликрат, может быть, думаешь, что я обманываю тебя, не веришь, что я прожила так много лет и что ты сам — мой воскресший возлюбленный. Нет, отбрось всякую тень сомнения; уверяю тебя, здесь нет никакой ошибки. Скорее солнце собьется с орбиты, скорее ласточка забудет путь к гнезду, чем я оскверню душу ложью, которая могла бы отвратить твое сердце от меня, Калликрат. Ослепи меня, вырви мои глаза, чтобы весь мир заволокла тьма непроницаемая, и все же мои уши будут ловить звуки твоего незабвенного голоса, громче медногорлой трубы будет раздаваться его зов у врат моей души; лиши меня слуха и пусть тысяча людей коснется моего лба, все равно я узнаю тебя; отбери у меня все пять чувств, пусть я стану слепой и глухонемой, утрачу осязание, — и все же при твоем приближении, о Калликрат, сердце мое возрадуется, как малое дитя, и шепнет: «Он здесь!» О ты, что проводила свои ночи в непрерывном ожидании, — кончились твои бдения! О ты, что бродила все ночи напролет, — смотри, — взошла твоя утренняя звезда! — Она помолчала, потом продолжила: — Послушай! Если сердце твое еще не готово признать непреложную истину, если ты требуешь подтверждения того, что, может быть, трудно постижимо для твоего разума, — доказательство будет тебе явлено, и тебе тоже, мой Холли! Возьмите каждый по светильнику и следуйте за мной.

Я повиновался ей не раздумывая, да и что было раздумывать, когда все логические умозаключения разбивались о черную стену чуда, — так же поступил и Лео. Дойдя до конца будуара, она подняла занавес, и мы увидели одну из тех небольших лестниц, каких было так много в сумрачных пещерах Кора. Торопливо спускаясь по лестнице, я заметил, что ступени сильно изношены посредине: как я прикинул, высота некоторых из них уменьшилась с семи с половиной дюймов до трех с половиной. Все другие лестницы, что я видел в пещерах, не носили практически никаких следов износа, чего, впрочем, и следовало ожидать, так как по ним проносили только новых набальзамированных покойников. Это обстоятельство поразило меня с особой силой, с какой обычно поражают мелочи в тот момент, когда наши сердца затоплены неожиданным разливом чувств; так на приглаженном первым порывом ураганного ветра море с неестественной отчетливостью выделяется даже маленькая щепочка.