Айзек Азимов - Зеркальное отражение : Стальные пещеры. Ночь,которая умирает

• Название: Зеркальное отражение : Стальные пещеры. Ночь,которая умирает
• Автор: Айзек Азимов
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1992
• ISBN: 5-8352-0088-9

Айзек Азимов (1920–1992) — один из отцов-основателей Золотого Века американской научной фантастики, ее неоспоримый лидер, удостоенный своими коллегами титула Великий Мастер. Он — неоднократный лауреат самых престижных в мире НФ премий: «Хьюго» и «Небьюла»; его новелла «Приход ночи» была признана «лучшим рассказом всех времен» Ассоциацией американских писателей-фантастов, а трилогия «Основание» в 1966 г. была объявлена «лучшей серией всех времен» Всеамериканской ассоциацией любителей фантастики. Автор почти 500 книг, многие из которых переведены на русский язык, он не нуждается в рекомендациях. Однако в этом сборнике творчество А. Азимова предстает в несколько необычном ракурсе: он выступает как автор детективов. Причем в самом широком спектре — читатель встретит здесь и фантастический, и реалистический, и научный детектив.

---

— На это указывает стрелка, упирающаяся в символ Земли. Это же совершенно ясно.

— Да, это вне всякого сомнения стрелка, указывающая на символ Земли. Это могло бы буквально означать: «Идите на Землю», если бы это было найдено на другой планете.

— Доктор Эрт, это было найдено на Луне и наверняка обозначает Землю. Однако ссылка на вас становится очевидной, если вспомнить, что Дженнингс был в свое время вашим студентом.

— Он учился у меня в университете?

— Да.

— Когда?

— В..18 году.

— Тогда загадка разрешена.

— Вы имеете в виду содержание записки? — спросил Дэйвенпорт.

— Да нет, содержание записки мне непонятно. Я понял, почему не мог вспомнить его раньше. Это был очень тихий парень, довольно любознательный, но невероятно застенчивый. Совсем не тот человек, которого легко запоминают. Без этого, — он коснулся листка, — я бы его, наверно, никогда бы и не вспомнил.

— Почему? — удивился Дэйвенпорт.

— Видите, здесь — игра слов «Эрт — эарт»[3]. Не очень тонко, но в этом весь Дженнингс. Игра слов была его страстью и его мучением. Я и запомнил его исключительно из-за его попыток создать каламбур. Я их очень люблю — словесные парадоксы, — но Дженнингсу — да, теперь я помню его прекрасно — они почти никогда не удавались. Они были или же совершенно неостроумными, или плоскими и ясными, как этот. Так! — Эрт снова водрузил на глаза очки и уставился на значки.

Пошевелив беззвучно круглыми губами, он наконец сказал:

— Я ничего не понимаю. Но если вы введете меня в курс дела, может быть, мы и поймем что-нибудь.

— Сэр, разрешите мне, — быстро сказал Дэйвенпорт. — Я уверен, что на этого человека можно положиться и… он поможет нам.

— Валяйте, — угрюмо пробормотал Эшли. — Во всяком случае, это не принесет вреда.

Дэйвенпорт изложил ход событий очень кратко, почти в телеграфном стиле.

Когда Дэйвенпорт кончил, Эрт на минуту задумался:

— Есть ли у вас запись разговора, восстановленного Феррантом?

— Пожалуйста.

Эрт заправил микропленку в проектор и быстро проглядел ее.

— Как я понял, оригинал вместе с Феррантом, и вы опасаетесь, что сейчас он в руках Ультра?

— Не исключено.

Эрт взволновано покачал головой:

— Все знают, что мои симпатии не на стороне Ультра, и я всегда буду бороться против них. Я не хочу, чтобы вы поняли меня превратно, но… почему вы уверены в том, что предмет, оказывающий влияние на человеческий мозг, вообще существует? Вы располагаете лишь показаниями свихнувшегося человека да своими собственными сомнительными заключениями.

— Все это так, доктор Эрт, но рисковать мы не можем.

Эрт все еще был озабочен.

— А почему бы не Оставить Прибор там, где он лежит? Никто не найдет его, что ж, тем лучше.

Я против любого воздействия на человеческий мозг и никоим образом не собираюсь этому способствовать.

— Но мы не можем допустить, чтобы Прибором завладели Ультра.

— Доктор Эрт, дело не в Приборе, а в том, в чьих руках он окажется. Ультра замышляют уничтожить почти все человечество. Но какие бы недостатки и ошибки ни были у людей, составляющих правительство, совершенно очевидно, что они не будут строить планы, подобные замыслам Ультра.

— А что будет делать правительство?

— Проведет научное изучение Прибора. Нам может оказать неоценимую услугу даже то единственное свойство Прибора, которое мы уже знаем. Будучи в руках просвещенных, Прибор может научить нас понимать физическую основу функций мозга. Мы научимся лечить умственно отсталых, быть может, сумеем вылечить Ультра. Человечество в целом может подняться на более высокую ступень развития.

— Почему я должен верить, что этот идеализм будет осуществлен на практике?

— Я верю в это. Есть, конечно, риск, что правительство употребит Прибор во зло, но совершенно ясно, какой опасности мы неминуемо подвергнемся, если Прибор заполучат Ультра.

Эрт задумчиво опустил голову;

— Быть может, вы и правы.

— Ну, а теперь, я думаю, вы расшифруете символы?

— Символы? — переспросил Эрт, с трудом переключая внимание на листок. — Вы имеете в виду эти значки ху2 и так далее? Смысл записки ясен. Я понял это еще в середине вашего рассказа. И еще раз убедился в этом, когда просмотрел запись разговора между Штраусом и Дженнингсом. Вы и сами поймете его, джентльмены, если вдумаетесь. Посмотрите на записку. Если предположить, что кружок со стрелкой обозначает меня, у нас остается семь значков. Если они обозначают семь кратеров, значит, шесть из них, по крайней мере, предназначены для запутывания, так как Прибор, естественно, может находиться лишь в одном месте.

Ни один из значков полностью не ясен. «SU» может означать любое место на обратной стороне Луны, которая занимает площадь, равную Южной Америке. РС/2 может означать «Тихо», а может значить и половину расстояния от «Птоломея» до «Коперника» или же половину расстояния между «Плато» и «Кассини». Конечно, ху2 может относиться к системе координат, в которой у — площадь х. Похоже, что С-С значит «Бонд», но может и означать половину расстояния между «Кассини» и «Коперником».

F/А может значить «Ньютон», а может и обозначать место между «Фабрицием» и «Архимедом».

Короче говоря, у значков столько значений, что они становятся бессмысленными. Даже если один из них имеет какое-то правильное значение, его невозможно отделить от других, поэтому разумно предположить, что все значки предназначены лишь для отключения внимания.

Затем необходимо выяснить, что в записке абсолютно ясно и не подлежит никакому сомнению. Ответ на это может быть только один: это действительно записка Дженнингса, действительно ключ к месту, где спрятан Прибор. Это единственное, в чем мы уверены, не так ли?

— По крайней мере, мы думаем, что уверены в этом, — осторожно заметил Дэйвенпорт.

— Что ж, вы отнеслись к записке, как к ключу, и действовали соответственно. Если мы вспомним о склонности Дженнингса к каламбурам, склонности, которая могла быть усилена действующим на сознание Прибором, то… Послушайте одну историю.

Во второй половине XVI века в Риме жил один немецкий иезуит. Он был математик и астроном, и это он выполнил все необходимые вычисления для папы Григория XIII, когда тот вводил в 1582 году новый календарь. Астроном высоко ценил Коперника, но не разделял его гелиоцентрической идеи.

В 1650 году другой иезуит, итальянский астроном Джованни Баттиста Риччоли составил карту Луны.

Он называл кратеры в честь астрономов древности, и, так как он также не разделял точку зрения Коперника, самые крупные кратеры он назвал именами тех, кто ставил Землю в центр Вселенной — Птоломея, Гиппарха, Тихо Браге. Самый большой кратер, обнаруженный Риччоли, был назван им в честь своего предшественника, немецкого иезуита.

Однако этот кратер — второй по величине кратер, видимый с Земли. Самый большой кратер носит имя Бэйли и находится на самом лимбе Луны, и поэтому с Земли его увидеть очень трудно. Риччоли его не заметил, и этот кратер был назван в честь астронома, жившего сто лет спустя, который был гильотинирован во время французской революции.

Эшли слушал его с беспокойством.

— А какое отношение все это имеет к записке?

— Самое непосредственное, — несколько удивленно ответил Эрт. — Разве вы не назвали эту записку ключом ко всему? Разве это не ключ?

— Безусловно.

— Разве имеются сомнения в том, что это ключ к местонахождению Прибора?

— Нет, — ответил Эшли.

— Что же тогда… Имя немецкого иезуита, о котором я говорил, — Кристофор Клау. Вы не видите игры слов: «Клау» — «ключ»?

Эшли разочарованно опустился на стул:

— Не слишком ясно.

— Доктор Эрт, — взволнованно сказал Дэйвенпорт, — на Луне нет ничего, что называлось бы «Клау».

— Правильно, — запальчиво ответил Эрт. — В том-то все и дело. Во второй половине XVI века европейские ученые латинизировали свои имена. Клау тоже поступил так. Вместо немецкого «U» он поставил латинское «V». Затем он добавил характерное для латинских имен окончание «ius», и Кристофор Клау превратился в Кристофора Клавиуса, а я думаю, вам известен гигантский кратер, который мы называем «Клавиус».

— Не… — начал было Дэйвенпорт.

— Не перебивайте меня, — сказал Эрт. — Скажу только, что латинское слово «кеу» означает на нашем языке «ключ». Теперь вы наконец видите двойную игру слов на обоих языках? Клау — ключ, Клавиус — клавис — ключ. За всю свою жизнь Дженнингс не смог бы придумать такого каламбура, не имей он в руках Прибора. Но он придумал наконец этот блестящий каламбур и встретил свою смерть чуть ли не торжествующе. Вас он направил ко мне только потому, что знал, что я вспомню его склонность к игре слов, поскольку я сам ее любил.