Инна Лисович - Скальпель разума и крылья воображения. Научные дискурсы в английской культуре раннего Нового времени

• Название: Скальпель разума и крылья воображения. Научные дискурсы в английской культуре раннего Нового времени
• Автор: Инна Лисович
• Жанр: Культурология
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-7598-1105-3

Книга посвящена истории формирования науки во второй половине XVI – начале XVIII в. и культурным контекстам, в которых это происходило. В центре внимания находятся связанные между собой явления: научный метод, доказуемые теории, доступный язык, открытые научные сообщества и реакция горожан на демонстрацию опытов, публичные лекции и прочитанные исследования. Благодаря доступности научных текстов и экспериментов в это время переосмысляются такие способности души, как зрение, воображение и память, ставшие основанием нового знания, обеспечившие доверие к опыту, новым формам трансляции и сохранения информации. Происходит изменение статуса науки, ученого, научно-образовательных учреждений и научных практик, что привело к взаимовлиянию свободных искусств в области языка, концептов, идей. Это породило поэтическую рефлексию над новой картиной мира и стремление вписать в свой опыт бытия новое знание. Ученые, нередко использовавшие в работах поэзию и риторику, видели в них способ, которым можно привлечь внимание к своим работам патронов и любознательных горожан.

Для широкого круга гуманитариев – культурологов, философов, филологов, историков науки и искусства.

---

В основу аналитической репрезентации тела Дюрер кладет меру, вес и число, поскольку для адекватного изображения человеческого тела он предлагает «легчайший известный мне путь, чтобы показать, ничего не утаивая, как следует измерять и расчленять человеческую фигуру»[261]. Тем не менее художник признает, что человека невозможно полностью сложить из идеальных геометрических фигур и правильных линий: «Человеческое тело не может быть вычерчено с помощью линейки и циркуля, но должно быть нарисовано от точки к точке. Без правильных же измерений никто не может сделать ничего хорошего»[262]. Тем не менее он не отказывается от методов геометрической репрезентации тела, признавая особую значимость для построения идеального и реального тела такого геометрического понятия, как «точка», которая связывает измеряемые параметры – длину, ширину и глубину: «В воображаемых или реально существующих предметах можно измерять три вещи: во-первых, длину, не имеющую ни ширины, ни толщины; во-вторых, длину, обладающую шириной; в-третьих, длину, имеющую и ширину, и толщину. Началом и концом всех этих вещей является точка <…>, которая не имеет ни величины, ни длины, ни ширины, ни толщины. И все же она есть начало и конец всех телесных вещей, которые могут быть сделаны или представлены в воображении <…> точка не занимает никакого места, ибо она неделима, однако в наших чувствах и мыслях она может быть помещена в любом конце или месте. Ибо я могу мысленно забросить точку высоко в воздух или поместить в глубину, которой я сам не могу достигнуть»[263].

Точка не только позволяет Дюреру вписывать части человеческого тела в фигуры, которые можно создать циркулем и линейкой, но и придать им характерный человеческий облик: «Возможно еще и такое изменение, при котором кубическое тело, в которое заключена голова, будет сделано узким спереди и широким сзади, причем столько, сколько отнято у него спереди, должно быть добавлено ему сзади»[264]. Точка является и основой для того, чтобы представить тело в статичном положении и сохранить пропорции при его движении: «Туловище, хотя оно и составлено из многих кусков <…>, не разделено и настолько сильно, что двигает другими членами. Эти три длины должны быть пропорциональны друг к другу, а именно, длина туловища должна относиться к длине ляжек так, как длина ляжек к длине голени <…>. Я черчу треугольник abc, в котором ab – поперечная сторона, а bc – отвесная, так что в точке b получается прямой угол. Затем я делю отвесную сторону bc двумя точками de на три равных отрезка и провожу из угла а две прямые линии в две точки de. Отсюда я нахожу пропорциональное деление»[265].

Для того чтобы передать пластику движения человеческого тела, Дюрер использует геометрическую линию: «Каждый может, если он пожелает, заключить всю вышеописанную фигуру целиком в несколько кубических или иных многоугольных тел и затем, когда фигура заключена в них, сгибать и поворачивать ее по своему разумению»[266]. Этот принцип он предлагает применять и к мягкому телу, «которое обладает шириной, толщиной и подвижностью. Ибо такое тело можно сгибать, искривлять, поворачивать, обвивать, вытягивать, сдавливать и сдвигать подобно линиям, ибо не бывает тела без линий. Поэтому все вышеназванные понятия могут быть применены в телах, так же как в линиях <…> ты можешь придать твоим фигурам любую нужную тебе позу, но только следи за тем, чтобы она была сообразна природе <…>. Не следует ни слишком преувеличивать, ни слишком преуменьшать все подобные вещи, ибо жесты станут либо слишком грозными, либо слишком ленивыми»[267]. Дюрер при изображении человеческого тела рекомендует учитывать его анатомические особенности, исходя из свойств костей, суставов, мускулов и жил[268]. Художник подвергает позирующее тело манипуляциям, строго соблюдая свой принцип подражания природе[269]: «Затем положи снаружи в некотором отдалении тело, которое ты хочешь изобразить. Поверни и согни его по твоему желанию. И отойди назад, и, держа глаз возле ориентира о, осмотри тело, хорошо ли оно лежит согласно твоему желанию»[270]. Тем не менее Дюрер стремится изобразить тело в его органической временной целостности: «Каждая фигура должна быть целиком однородной – либо молодой, либо старой, либо средних лет, худой или жирной, мягкой или жесткой. И у сформировавшихся юношей ты найдешь гладкое, ровное и полное тело, в старости же тело неровно, шишковато, морщинисто и мясо истощено»[271].

Дюрер не только вписывает геометрические фигуры в части человеческого тела, соединяя их тщательной прорисовкой линий, но и рисует эскизы отдельных частей тела, передавая их в различном состоянии. Такое аналитическое видение тела, желание тщательно выверить его пропорции, адекватно и точно передать при помощи художественных средств связано со стремлением Дюрера найти платоновский идеальный образ человека, запечатленный в уме Бога: «Необходимо будет написать с натуры многих людей и взять у каждого из них самое красивое и измерить это и соединить в одной фигуре»[272]. Таким образом, в восприятии Дюрера можно увидеть две репрезентации тела: геометрического и живого, в том числе человеческого, связанные между собой измеряемыми параметрами – мерой, числом и весом, соотношение которых и дает искомые пропорции, воплощающие гармонию и красоту мира.

Если Дюрер пытается воспроизвести в основном внешние анатомически точные очертания человеческого тела, то Везалий посвящает свои книги «О строении тела» принципам организации его внутренней анатомии: «Они достаточно подробно излагают количество (numerum), положение, форму, вещество, связь с другими частями, назначение и функцию каждой части человеческого тела и многое из того, что мы обычно объясняем при вскрытии его частей. Эти книги, вместе с описанием приемов вскрытия мертвых и живых организмов, содержат изображения их частей, вставленные в содержание беседы о них таким образом, чтобы они как бы представляли взору изучающих творения Природы и вскрытое тело»[273]. Везалий так же вписывает анатомирование в дискурс познания природы, для чего необходимы внимательное наблюдение, сравнение, тщательная вербальная и визуальная фиксация, анализ вышеперечисленных параметров тела.

Важную роль играет последовательность обучения анатомированию, которую предлагает Везалий. В первую очередь обучаемый должен непосредственно наблюдать анатомирование, затем – ассистировать, а обучающий должен не по книге, а собственноручно демонстрировать строение тела и технологию его анатомирования. Везалий предлагает избавиться от старых бесполезных учебников и обратиться к его книге, «чтобы те, кто присутствовал при вскрытиях, имели в своем распоряжении комментарии к показанному им, и поэтому им будет удобнее демонстрировать анатомию и другим. Впрочем, и для тех, кто не имел случая сам наблюдать, книги эти никак не будут бесполезны»[274].

Визуализация и вербализация анатомических подробностей, по мнению Везалия, способна сохранить, адекватно передать и открыть знание всем, кто интересуется и испытывает необходимость в нем, разрушая, таким образом, корпоративную монополию: «Ведь древние начали писать о руководстве вскрытиями лишь тогда, когда сочли своим долгом сообщить это искусство не только одним детям, но и не касающимся этого дела – уважаемым за доблесть мужам. А когда перестали упражнять юношей во вскрытиях, неизбежно стали изучать и анатомию с меньшим успехом, поскольку прекратились эти начинавшиеся обыкновенно с детства упражнения. После того как наука вышла из семьи Асклепиадов и много веков склонялась к упадку, понадобились книги, сохранявшие в целости ее положения (speculationem)»[275].

Везалий подчеркивает, что его книга является вспомогательным источником знания, где изображения анатомируемых тел переданы с максимальной пластичностью и точностью в 250 иллюстрациях художника Яна Стефана ван Калькара[276]. Цель иллюстраций он видит в стимуляции обучающихся: «Я поощряю – и этими изображениями и какими угодно другими способами – то, чтобы готовящиеся к медицинскому званию собственноручно занимались практикой»[277]. По мнению врача, визуальная репрезентация анатомических подробностей так же важна для обучения искусству рассечения, как и для математики и ботаники: «Картины способствуют пониманию вскрытий и представляют их взору яснее самого понятного изложения, то ведь нет никого, кто бы не испытал того же при изучении геометрии и других математических дисциплин»[278].

Те или иные специфические изображения положения тела имеют ремарки, поясняющие цель или точный ситуативный контекст этого ракурса: «Вследствие ослабления веревки, на которой висело тело 7-й фигуры мускулов во время его зарисовки, оно настолько запрокинулось назад, что после отсечения брюшины и всего, что ею охватывается, вполне возможно было рассмотреть диафрагму. Ты видишь ее также зарисованною в настоящей таблице слева [от трупа] в таком виде, в каком, отсеченная и приставшая по своей клейкости к стене, она представилась нашему взору. А чтобы правая лопатка, подобно сломанному крылу, не отваливалась вниз, мы подвесили ее на веревке так, чтобы стала видна вся ее полость»[279].