Леонид Сергеев - Зоопарк в моей квартире

• Название: Зоопарк в моей квартире
• Автор: Леонид Сергеев
• Издательство: Аквилегия-М
• Жанр: Детская проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-904050-32-0

«Зоопарк в моей квартире» — это сборник невыдуманных рассказов о животных, написанных с огромной любовью к тем, «кого мы приручили». Редко кому из авторов удаётся настолько проникновенно и в то же время легко писать о «братьях наших меньших». Рассказы Леонида Сергеева по праву входят в число лучших произведений детской литературы.

---

«Всё-таки у них есть сердце, — подумал я, — но какое-то железное, вроде механического насоса».

Открыл я клетку, а Буран как прыгнет и давай лизать мне лицо. Казалось, так и говорил: «Ну и натерпелся, брат, я страху».

Дед Игнат научил Бурана возить огромные сани. Зимой купит поленьев на дровяном складе, впряжёт Бурана в сани, и тот тащит тяжёлую кладь к дому.

Много раз мы с ребятами стелили в сани драный тулуп, и Буран катал нас по улице; мчал так, что полозья визжали и за санями крутились снежные спирали, а нас подбрасывало, и мы утыкались носами в мягкие завитки тулупа. Но долго нас Буран не возил. Прокатит раза два, ложится на снег и высовывает язык — показывает, что устал. Но выпряжешь его — начинает носиться с другими собаками как угорелый даже про еду и сон забывает. Или бежит к своему брату и борется с ним до вечера и не устаёт никогда.

Буран вообще не любил с нами играть. Когда был щенком, любил, а подрос — его стало тянуть к взрослым. Позовёт его мальчишка или девчонка, а он делает вид, что не слышит. А если и подойдёт, то нехотя, с сонными глазами и раз двадцать вздохнёт. Ребят постарше ещё слушался, а разных дошколят и не замечал.

Иногда на нашей улице случались стычки. Какой-нибудь мальчишка начнёт говорить со мной заносчиво и грубо, а то ещё и угрозы всякие сыпать. В такие минуты я не махал кулаками, а шёл к деду Игнату и прицеплял Бурану поводок.

А потом прохаживался с ним разок-другой по нашей улице, и, ясное дело, заносчивый мальчишка сразу притихал. Частенько я проделывал этот трюк и без всякого повода, на всякий случай, просто чтоб никто не забывался.

По ночам деду не спалось, он ставил самовар и за чаем разговаривал с Бураном, рассказывая ему про свои стариковские дела. И Буран всегда его внимательно слушал. Наклонит голову набок и ловит каждое слово. Иногда бугорки на его лбу сходились, и он вздыхал. Тогда дед гладил его:

— Ты-то, лохматина, всё понимаешь, я знаю.

Но, если Буран фыркнет, дед закипал:

— Что, не веришь? Будешь спорить со мной? — Потом отойдёт, кинет Бурану кусок сахару и рассказывает дальше.

Так и бормочет, пока бабка не уведёт собаку к себе на диван — она грела ноги в её шерсти, говорила: «От ревматизма помогает».

Несколько раз в год бабка чесала Бурана и из шерсти вязала варежки и носки. По Бурану бабка определяла погоду: уляжется пёс в углу — назавтра жди холодов, крутится посреди комнаты — будет тепло.

— Он всё чувствует, — говорила бабка.

А у дяди Кости было две собаки: спаниель Снегур и овчарка Полкан, обе невероятные показушники: любили находиться в центре внимания, занять в комнате видное место, повертеться на глазах, похвастаться белоснежными зубами…

На Снегура сильно действовала погода. Серые, пасмурные дни нагоняли на него такую тоску, что он забивался под крыльцо и плаксиво повизгивал. Но в солнечные дни становился безудержно шумным: гонялся по двору за голубями, возился с Полканом, ко всем лез целоваться.

Снегур жил вместе с дядей Костей, а Полкан — на улице, в бочке. Дядя Костя опрокинул большую бочку, набил её соломой, и конура у Полкана получилась что надо. Все собаки завидовали.

Сторожить Полкану было нечего — дядя Костя не держал ни кур, ни уток, не разводил огород, и Полкан целыми днями грелся на солнце. Время от времени гонял мух или почёсывал себя за ухом и зевал, показывая ослепительно белые зубы. Кстати, в бочке у Полкана я однажды ночевал — спрятался там, когда за что-то обиделся на родителей.

Когда Полкану исполнилось три года, у него было поразительное обоняние и чувство пространства. Однажды дядя Костя уехал в другой город, так Полкан прибежал к нему с оборванной цепью. Как нашёл дорогу — никто не знает. Но от постоянного безделья Полкан обленился, перестал различать запахи и вообще поглупел. К старости только и знал гоняться за своим хвостом да лаять, когда вздумается да ещё клянчить конфеты — ужасно к ним пристрастился.

Что эти псы любили — так это петь. Когда дядя Костя играл на гитаре, Полкан высоко подвывал. Частенько и Снегур присоединялся и тянул приятным баритоном. Иногда так увлекались, что пели и после того, как дядя откладывал гитару. А стоило крикнуть «Браво!» — начинали всё сначала, да ещё громче прежнего.

Но всё-таки самой лучшей и самой умной собакой была Кисточка, которая жила в соседнем поселке, у знакомой моей матери тёти Клавы. Кисточка была обыкновенной дворняжкой: маленькая, этакая замухрышка, чёрная, с закрученным баранкой хвостом и острой мордой.

Кисточка служила и сторожем, и нянькой, и смотрителем. По ночам она охраняла сад от набегов мальчишек, днём сидела около коляски соседского малыша. Если ребёнок спал, Кисточка смирно сидела рядом, но, стоило ему пискнуть — начинала лаять и толкать коляску лапой. Проснётся ребёнок, заберут его кормить, Кисточка бежит на птичий двор. Уляжется в тени под навесом сарая, делает вид, что дремлет, а сама искоса присматривает за всеми. Заметит, гуси дерутся — подскочит и как рявкнет! А если коза начнёт яблоню обдирать, Кисточка могла и покусать легонько. Никому не давала спуску. Даже поросёнка не подпускала чесаться о рейки забора — ещё, мол, повалит изгородь, чего доброго!

Кисточка была всеобщей любимицей в посёлке, многие хозяева хотели заполучить её на день-два постеречь сад или присмотреть за живностью. Заманивали её печеньем и сладостями. Кисточка посмотрит на лакомства, проглотит слюну, но не пойдёт — так была предана хозяйке.

Однажды мы получили от тёти Клавы письмо, в котором она сообщала, что Кисточка родила пятерых щенков, трёх забрали соседи, одного тётя оставила себе, а пятого предлагала нам.

В воскресенье мы с матерью съездили в посёлок и вернулись с сыном Кисточки.

У щенка был мокрый нос, мягкие подушечки на лапах и коричневая шёрстка. Я назвал его просто — Шариком.

В первый день щенок ничего не брал в рот. И в блюдце наливали ему молока, и в бутылку с соской — не пьёт, и всё тут! Поскуливает, дрожит и всё время лапы подбирает — они у него на полу расползались. Я уж стал побаиваться, как бы он не умер голодной смертью, как вдруг вспомнил, что на нашем чердаке кошка Марфа выкармливает котят.

Сунув щенка за пазуху, я залез с ним на чердак и подложил Марфе. Она как раз лежала с котятами у трубы. И только я протиснул щенка между котятами, как он уткнулся в кошкин живот и зачмокал. А Марфа ничего, даже не отодвинулась, только приподнялась, посмотрела на щенка и снова улеглась.

Прошло несколько дней. Марфа привыкла к приёмному сыну, даже вылизывала его, как своих котят. Щенок тоже освоился в кошачьем семействе: ел и спал вместе с котятами и вместе с ними играл Марфиным хвостом. Всё шло хорошо до тех пор, пока котята не превратились из сосунков в маленьких кошек. Вот тогда Марфа стала приносить им воробьёв и мышей. Котятам принесёт — те урчат, довольные, а положит добычу перед щенком — он отворачивается. Марфа подвинет лапой к нему еду, а он пятится. Зато с удовольствием уплетал кашу, которую я ему приносил.

Однажды Марфа со своим семейством спустилась во двор: впереди вышагивала сама, за ней — пузатый прыткий щенок с неё ростом, а дальше катились пушистые комочки. Во дворе котята со щенком стали играть, носиться друг за другом. Котята залезали на дерево, и щенок пытался, но сваливался. Ударится, взвизгнет, но снова прыгает на ствол. Тут я и понял, что пора забирать его от кошек.

Только это оказалось не так-то просто — Марфа ни в какую не хотела его отдавать: только потянусь к Шарику, она шипит и распускает когти. С трудом отнял у неё щенка.

В жаркие дни мы с Шариком бегали на, речку купаться. Шарик любил барахтаться на мелководье, а чуть затащишь на глубину — спешит к берегу или ещё хуже — начнёт карабкаться мне на спину.

Однажды я взял и нырнул, а вынырнув в стороне, увидел: Шарик кружит на одном месте и растерянно озирается. Потом заметил невдалеке голубую шапку, такую же, как у меня, и помчал к пловцу. Подплыл и стал забираться к нему на спину.

А пловцом оказалась девушка. Она обернулась и как завизжит!

Но ещё больше испугался Шарик. Он даже поднырнул — только уши остались на воде, а потом дунул к берегу.

По воскресеньям у деда Игната собирались все собачники. И дядя Костя, и я приходили с собаками. Бабка раздует самовар, достанет пироги, усядемся мы за стол, и собаки тут как тут. Смотрят прямо в рот — тоже пирогов хотят. Я дам им по одному, а бабка как крикнет:

— А ну пошли во двор, попрошайки! А тебе, Буран, как не стыдно? Ведь кастрюлю каши слопал! Такой обжора, прямо стыд и срам!

И Буран уходит пристыженный, а за ним и Снегур с Полканом, и мой Шарик.

Во дворе они начинали бороться. Понарошку, кто кого: Буран всех троих или они его. Дурашливые Полкан с Шариком сразу набрасывались на Бурана. Прыгали перед его носом, тявкали, всё хотели в лапу вцепиться, а Снегур не спешил: кружил вдалеке с хитрющей мордой; потом заходил сзади и — прыг Бурану на загривок. Тут уж и Полкан с Шариком набросятся на Бурана, а он, как великан, громко засопит, набычится, развернётся — собаки так и летят кубарем в разные стороны.