Вячеслав Пальман - Кольцо Сатаны. Часть 2. Гонимые

• Название: Кольцо Сатаны. Часть 2. Гонимые
• Автор: Вячеслав Пальман
• Издательство: Новая полиграфия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006

В первой части автор, бывший заключенный колымских лагерей, рассказывал о лагерной одиссее своего героя (кстати, Сергей Морозов — Вячеслав Пальман). Во второй — Вячеслав Иванович повествует о том, как работал по вольному найму в Западном горнопромышленном управлении (ныне Сусуманский район), в частности в совхозе «Сусуман», который прекратил свое существование в середине 90-х годов прошлого века. Как осваивал вместе с товарищами по несчастью колымскую землю, на которой выращивал капусту, картофель, зелень, а в теплицах — помидоры и огурцы. «Описание многих событий страшных лет были получены мною из разных источников, в том числе — слухов. Немало рассказов о том же я слушал из уст людей, прошедших лагерные годы: эти разговоры были, конечно, и явные, и искаженные, мне трудно было отсеять истинное от наносного, отсюда — цепь ошибочных картин, домыслов. Рядом с ними — увиденное своими глазами, услышанное от людей, переживших злые месяцы и годы. Но главное, что стало костяком рукописи, было и остается — личные мои переживания, — все увиденное и услышанное от людей, как и я, прошедших страшные годы. Что-то от таких источников было ошибочно, что-то приукрашено, но основа написанного в романе — мои переживания — не из числа придуманного. И основа-то событий — это явь. Страшная и живая. Явь. которая и ныне, временами, не дает покоя душе.» Вячеслав Пальман (из письма)

---

6

Лагерь-совхоз «Эльген» без преувеличения можно назвать маткой: тюрьмой и производством. Тут выделялся большой поселок с еще большим лагерем для заключенных женщин, десятки палаток, капитально утепленных досками и опилками, все необходимые службы и строжайшая охрана, без ведома которой ни одна женщина не могла выйти за пределы зоны или остаться на ночь вне зоны. На работу и с работы бригады ходили по счету, подолгу выстаивали на вахте, пока два охранника считали и пересчитывали «ряды».

На улицах поселка даже в середине дня было непривычно безлюдно. Редко пройдет по селу бесконвойная женщина, да и ее не раз, и не два остановят и просмотрят пропуск — куда ходила и зачем.

Вокруг центрального поселка-лагеря на расстоянии до двадцати километров были построены лагпункты меньшего размера, довольно точно копирующие центральный поселок. Не все они были на виду или рядом с шоссе. Часть поселков с зонами скрывались в лесах, которые постепенно вырубали. Лагеря-детки были, пожалуй, пострашней центрального. Тяжелейшая работа на лесоповале, на земляных работах по осушению земли для огородов была возложена на тех женщин, чьи «дела» имели трудно читаемый шифр «ЧСИР» или «КРТД». Возраст и состояние здоровья принимались в расчет лишь тогда, как «свалится». Тогда больница, какое-то лечение, мало эффективное для организма, утратившего способность защищать себя или воспринимать помощь.

При таком режиме «члены семей изменников родины» и «троц-кистки» чаще, чем другие заключенные уходили в мир иной, как и было запланировано на Лубянке.

К числу мини-лагерей на Эльгене относился и поселок-зона Колымской опытной станции. Этот поселок имел большие распаханные земли, часть их принадлежала опытной станции. Там научные сотрудники и их помощницы — заключенные — проводили опыты на делянках, всю ту необходимую крестьянскую работу, без которой нельзя вырастить никакого продукта на земле.

История Колымской опытной станции, как она стала известна Морозову, не блистала особенными взлетами продуктивности и, тем более, открытиями в агрономии севера. Какая-то фатальная беда висела над этим опытным учреждением, единственным на огромном пространстве северо-востока страны.

Морозову рассказали, что место для строительства поселка, теплиц и полей с самого начала определяли не ученые, а сам хозяин Эльгена майор Калдымов, человек ЧК-НКВД, не имеющий понятия о таких материях, как земля, растение или наука, не говоря уж об экологии, селекции и тому подобных премудростях.

Майору понравилось зеленое местечко в пойме Колымы, и он настоял, чтобы эту долину превратили в пахотное поле. Возражения об опасности затопления при разливах реки он посчитал за «детские». И гордо повторял эту мысль в течение двух лет, когда река смиренно не доходила до полей при весенних и летних разливах.

На третий сезон летний разлив смёл все делянки и гряды, постройки и службы, оставив на этом месте только галечные отмели и бугры из отмытого песка.

Чтобы не привлекать к себе особенного внимания, майор отбыл в командировку, а вернувшись, с ходу накинулся на сотрудников опытной станции, обвинив их в неразумности действий и склонности к вредительству. Спорить с ним желания у работников науки не нашлось, майор еще поскандалил для виду, и дело было предано забвению. А коллективу станции пришлось после огорчительных вздохов и хитроумных сочинений на имя высокого начальства начинать все сначала.

Первый «выход в свет» — совещание агрономов из совхозов «Эльген», «Сеймчан», «Сусуман» и еще трех приморских совхозов — имело своей целью хоть как-то обозначить, обнародовать ход дела в растениеводстве Дальстроя по опыту не только станции, но и всех совхозов. Небольшие работы в Сусумане оказались фактором спасительным, дела эти хоть как-то ограждали молодую сельхознауку Колымы от унижения и разноса на высоком уровне в Магадане.

Представителями Главка на совещании были агрономы Андросов и Табышев, знакомые Морозову еще по совхозу «Дукча». Их ждали.

Сергея Ивановича поселили в новом доме — лаборатории по защите растений. В окно слева сюда косо бил по ночам свет от «юпитеров» на угловой вышке близкой лагерной зоны. Столы и шкафы в лаборатории хранили запах формалина, старой бумаги, высушенных растений и насекомых.

Обычно здесь работал энтомолог Савенков, пожилой, сильно близорукий мужчина, носивший очки с толстыми стеклами. А помогали ему три молодых жещины — лаборантки из числа заключенных.

С Савенковым Сергей познакомился вечером, когда его сотрудницы уже отбыли в лагерь.

— Вот тут и устраивайтесь. Диван и все такое… — Савенков обвел комнату рукой. — Утром подымайтесь пораньше, пока не пришли мои помощницы.

В шесть Морозов был на ногах. Лаборантки уже пришли, сидели на крыльце, тихонько разговаривали. Сергей услышал их, распахнул дверь.

Неловкость, возникшая при первом знакомстве, прошла, они поговорили о погоде, Сергей немного рассказал о себе — кто, откуда, за что и когда.

— Так вы тоже? — спросила чернобровая девушка, с толстой косой. — Мы думали, что вы по договору.

— Договор, приговор, все перемежалось. Все мы просто колымчане. И, наверное, надолго.

— Вот именно, — подтвердила она. — На полный срок.

— У вас много?

— Пять. Три с половиной уже там… — и махнула рукой за плечо. — А у вас? Сколько было? Три?! Это редкость. Или вам Господь помог. Чего не уезжаете на материк?

— Не отпускают нашего брата. Да и штамп в паспорте. Всюду будешь, как белая ворона. Уж лучше здесь, где таких много.

— Я не осталась бы и на три дня! — Она тряхнула головой, и коса послушно легла за спину. — Где угодно, лишь бы не видеть эту проволоку!

— Она сейчас, похоже, по всей стране. Нагляделся, когда везли сюда.

Разговор вдруг оборвался. Лаборантки переглянулись, вспомнили о работе. Уселись за столы, достали бумаги, заговорили между собой о деле. Сергей потоптался и вышел.

Дверь в директорском доме была открыта. Руководитель опытной станции кандидат сельхознаук Ларин находился в своем кабинете, пошел навстречу первому гостю.

— Здравствуйте, здравствуйте, товарищ Морозов! Рад вас видеть, — и протянул руку. — Как вам спалось? Давайте почаевничаем. Ведь вы еще не завтракали? Ну, вот. Я вчера прочитал вашу записку, мне ее передали. Хорошее начало. Мы оказались менее решительными. Опытная станция только-только начала работу. Ни одной проблемы не решено. Ни одной рекомендации не дали. А в Сусумане, как я понял из вашей записки, уже есть кое-что интересное. Я имею в виду исследование почв и способы освоения. Окончательная оценка опытов с землей, конечно, дается по урожаю. Мы только раз, один раз, собрали капусту и все другое, а потом этот паводок. Вынуждены начинать сначала. Честно скажу, руки не подымаются. Да вы уже знаете, наверное. Ну, а что с урожаями в вашем совхозе? Где он находится?..

И потянулся за картой.

Карта оказалась мелкомасштабная, на ней были и Хабаровск, и Якутск, и Магадан. Сергей не сразу отыскал свой Сусуман, он не был обозначен, как, впрочем, и Эльген тоже. Наконец, разобрался, нашел реку Колыму, потом Берелех и показал, где его совхоз.

— В долине построили?

— Нет. На второй террасе. Большая вода нас не достает.

— Это важно. Основа для спокойной работы. Как вы управляетесь? Не мешают?

— Знаете, помогают! Все-таки дополнительные продукты. Дополнительное золото…

Ларин слушал, кивал, его внимательные глаза свидетельствовали о живом уме и деловом характере. Он не перебивал, только спрашивал. А когда Морозов рассказал о рельсовой бороне, удивился:

— А почему не плуг?

— Потому что нам не надо переворачивать тонкий гумусовый слой, зарывать его. И потом любой, самый крепкий плуг при работе на таёжной целине быстро выходит из строя.

— Да-да. Вечная мерзлота. Мы это поняли.

Вошел агроном Аронов, второй кандидат наук на станции, пожал руку, сел послушать разговор. Несколько раз он и Ларин переглядывались, а когда услышали, что в Сусумане действует площадка с глубинными термометрами для изучения мерзлоты и ее влияния на пахотный слой, Ларин поднялся, прошелся и, остановившись перед Морозовым, сказал:

— Сергей Иванович, послушайте: не вы должны ездить к нам в Эльген за опытом, а нам надо побывать в Сусумане! Кто руководит делами в совхозе?

— Главный агроном Хорошев. Опытный специалист. Открытый грунт — за мной. Удалось освоить почти сорок гектаров.

— А мы с великим трудом — всего три гектара. Калдымов не очень-то помогает нам. Для него станция, опыты, агрономы — лишние хлопоты. Морозов, главный агроном, сам расскажет вам… Он сегодня будет здесь. Ждем приглашенных из других совхозов. Ну, что же вы так вяло чаевничаете? Виктор Львович, угощайте коллегу, вот печенье…