Михаил Тарковский - Енисейские очерки

• Название: Енисейские очерки
• Автор: Михаил Тарковский
• Жанр: Современная проза

Сборник прозы Михаила Тарковского. Публикуется впервые.

---

Бывают разные небеса. Бывают просто стеклянные, бывают с тонкими полосами, стремительными, по линейке прочерченными, сизыми по ясному горизонту, бывает небо, будто взрыв — из одной точки будто пучок перьев расходится по всем сторонам. В основании чуть пухлые, а дальше ровные, стремительные, не то рельсины, не то нити — и то ли из какого бутона тянутся, то ли наоборот со всей необъятности в один узел сходятся, в чью-то крепкую руку.

И так к Новому году все тоже стягивается в один узел, и охотники подтягиваются, у рыбаков тоже вроде итога, кто уже и сети выбрал и удочки прикрыл. И уже далеким бесконечно кажется и тот осенний ледок в озере, где у дяди Ильи морда стояла, и первый налим, и нырило под тонким льдом. Все уже зимнее, глубокое, снежище дак снежище, морозяка дак морозяка, без дураков, и двадцать градусов как отдых. И люди на улице стеклянно-заскорузлые, бороды, усы, оторочки шапок — все белые, звонкие, в сосульках, а зато в тепле еще сильнее живятся, отходя, и краснее рожи и глаза веселее, и руку тянут и жмут крепче, и снова кто-то что-то спрашивает, как и чо, сколь кого добыл, как с рыбалкой, и чо соболь? Спрашивает, чтобы выслушав, потом самому рассказать, обрушить трудовое одиночество, завалить подробностями, убедиться что у Васьки, Генки, Петьки та же история, забил соболь, падла, хрен на капканья, и мыша море, приваду приел, да животка задохлась в озере, да и ладно, главное что все дома, живы и техника рядом, накрыта, и собаки сытые.

Вот и соседка, Бабушка из Зотина, из гостей прилетела на вертолете, ее под руки выводят, и грохот, и снежная пыль, а Бабушка только головой качает-мотает, ох, слава, тебе Господи — дома! И от толчеи этой, гомона так богато на душе делается, что пока не опростаешь ее в рассказе ли повестухе, не успокоишься.

ВЕТЕРАНЫ БАХТЫ Очерк-интервью для газеты «Маяк Севера»

В нашем селе праздник Победы празднуют так: к 12 часам деревня собирается на угоре по-над Енисеем возле памятника павшим за Родину. Народ принаряжен, мужики с оружием. Здороваются за руку. Енисей в это время еще стоит, в тайге полно снега, но сам угор уже вытаявший, с жухлой травкой. Дети, за несколько дней до праздника красившие ограду свежей голубой краской, идут колонной с барабанщиком во главе. В ограде вокруг крашеной серебрянкой стеллки со звездочкой темнеют пихты. Открывается калитка ограды и около памятника выстраиваются: глава деревенской администрации, дети с учительницей литературы Еленой Ивановной и двое наших ветеранов. Остальные стоят рядом на угоре. Мужики с ружьями и карабинами наготове ждут в шеренге на самом краю угора. Когда отзвучало поздравление, они вскидывают стволы и дают залп — вверх и вдаль. Летит дым, пыжи, пахнет порохом. Енисей белеет в оттаивших каменистых берегах бескрайним полотном.

Всего двое ветеранов осталось в Бахте: Илья Афанасьевич Плотников и Анатолий Семенович Хохлов. В школьном альбоме, посвещенном войне, о них написано: "Плотников Илья Афанасьевич. 1924 года рождения. В ряды Советской Армии призван в июне 1943 года. Был тяжело ранен и после излечения возвращен в строй. Имеет правительственные награды: орден "Красной Звезды", 2 медали "За отвагу", медаль "За победу над Германией", медаль ХХ лет победы над фашизмом" и орден "Отечественной войны 1 степени";

Хохлов Анатолий Семенович. 1925 года рождения. Закончил 3 класса. В ряды советской армии был призван в июне 1943 г. В феврале 1944 года получил тяжелое ранение и был на излечении. 3 августа демобилизован. Награжден медалями "За победу над Германией" и "ХХ лет победы над фашизмом" орденом "Отечественной войны 1 степени".

Иду к дяде Илье. Дядя Илья открывает — залатанные брюки в полосочку, красная в клетку байковая рубаха, застегнутая на все пуговицы.

— Дядя Илья, мне тут сказали заметку написать. В общем, мне надо тебя о войне расспросить.

— Ничего я не буду рассказывать. Тем более о себе. Раз один корреспондент тоже расспрашивал, а потом такого написал…

— Я "такого" не напишу, а что напишу покажу.

— Ладно. В общем, родился я в 24 году 31 июля. Остались нас трое с отцом. Как мать от нас ушла, не помню. Отец на неводе работал, возьмет меня на невод, в лодку уташшит, в нос положит. В школе мы учились — из школы прямо на рыбалку. В школе три года отучился. Пришли, уговорили на рыбалку. Тугуна тогда чистили на сдачу, до 15 августа, правда, а после нечищенного принимали. А потом в армию — в 43 году, 22 июня. Никто меня не провожал. 6 рублей было у меня в кармане. Привезли в Красноярск. Сказали: "У кого есть какие вещи, можете продать или в фонд обороны сдать". Я что было продал — на 700 р.

— Это на наши как?

— Булка хлеба 70 рублей стоила. Богатые деньги были. Стакан орехов кедровых 30 рублей стоил, 25 — стакан семечек. Мы на распреде были — Дом Колхозника, возле Качи. На заводе работали, погружали консервы, муку. Мы сами не таскали, мужики наши таскали, а мы им готовили. Нам дали бочку квадратную здоровенную сгущенного молока, и крупа любую, какую хотите — варите. Они работали, а мы кашу варили — своим ребятам, которые работали. Потом начали понтонный мост строить. Ниже железнодорожного моста.

— Дядя Илья, ты когда последний раз в Красноярске был?

— В 45 году. По понтонному мосту только машины ходили, и разводили его, когда судно идет. Потом на Абакан нас переключили. Там тоже переправу строили, но только не понтоны, а козлы — потом настил на них. Козлы, ну как дрова пилишь. Потом повезли опять на поезде — в телячьем вагоне, в пульмане. Кто-то кричит" Нас обратно везут!" Так и есть, в Красноярск везли. В сентябре в Омск привезли. Казармы там — склады для картошки, землянки, но — чисто, выбелено. Тут и обмундирование дали.

— И что делали в Омске?

— В Омске? В колхозе хлеб убирали. С фронта комбайнера привезли. Тогда не самоходный комбайн был, а он на месте стоял, а к нему подвозили. День и ночь работали. Пшеница, просо. Хлеб-то надо было убирать — в деревнях не было никого. Кормили хорошо. Потом в свою часть вернулись, прослышали что на фронт отправляют — и попросились. Командир говорит: "Сынок, ты куда торопишься? На пушечное мясо?"

— Обучали перед отправкой?

— Обучали. Матчасть. Устройство снайперской винтовки. Оптический прицел… Обмундирование дали — шинель, котелок — все новое. И на фронт. Кормили дорогой, честно сказать, ни на фиг не годится.

Ехали на поезде, тоже телячьи вагоны. Привезли под Вязьму. В октябре. Оттуда повезли в Великие Луки. От Великих Лук пешком к передовой. Шли кто как, растянулись по дороге. Дней 5 или 6 шли — по одному, по две. Провожатый-то скрылся где-то. Я один остался, голодный. Иду — никого нет. Кормились как? Бураки, ну… свекла такая, внутри красная, белая, слоями. У костра ее пожаришь и ешь. Иду — устал, света не вижу, машина идет. Проехали, остановился, назад сдали — офицеры какие-то: "Солдат, куда идешь? Влезай!" Залез я… Кусок сала, хлеб…

Голос дяди Ильи дрогнул, лицо вдруг съежилось, он отвернулся и махнул рукой.

Сидим молчим с дядей Ильей. Он продолжает:

— Догнал ребят. Железница станция называлась. Стоят понемногу ребята, собираются, по 5–6 человек. Один позже меня пришел, Скворцов. Ему офицер — ты дезертир. Стрелять тебя будем. Скворцов белый стоит. А там один мужик был, видно, что бывалый, "Слушай, — офицеру этому говорит, — если ты нам к вечеру не привезешь продуктов, то мы тебя самого зажарим и съедим". К вечеру и жратва была, и все, и хлеб, и концентраты… И Скворцов живой.

— Как первый бой?

Дядя Илья замешкался, будто я спросил глупость, потом помолчал, подбирая слова, а потом как резанул:

— Первый бой был такой — все бегут и я бегу. Потом залегли. У них пули разрывные были, и кажется — и впереди стреляют, и взади стреляют.

— Ну немцев-то видите?

— Как не видим? Видим. Вот они, который близко, который далеко. То, глядишь, каска мелькнет.

— А вообще, какая… задача-то у вас была?

Дядя Илья посмотрел на меня, как на дурака:

— Вперед. В 43-ем — одна задача была — вперед. Потом в оборону нас поставили: Большая Пуща, малая Пуща. Мы там еще простояли.

— А медаль? За что наградили?

Дядя Илья снова стесняется:

— Не знаю, за чо наградили. За храбрость, вроде. Короче, вот дорога, вот куветы. (Дорогу изображала ложка, "куветы" — две чашки) Мины вот здесь легли, и вот здесь (показывает на чашки). Я услыхал, когда начали стрелять, ну и сюда летит, по шипу знаю, что где-то здесь лягут. Лег посередке — деваться некуда, и вот одна с этой стороны дороги легла, другая с той. Дорога-то выше, ну и осколки — в бугор. Выходит, берег Бог меня.

— Еще психическая атака у немцев была. Все пьяные, рука к руке идут (дядя Илья показал, как касаются немцы друг друга поднятыми локтями) — стреляют.

— Сколько до них?

— 150 метров. Мы стрелять начнем — лягут, потом снова идут.

— Ты попадал в немца-то?