Тонино Бенаквиста - Охота на зайца. Комедия неудачников

• Название: Охота на зайца. Комедия неудачников
• Автор: Тонино Бенаквиста
• Жанр: Крутой детектив
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-01766-3

Впервые на русском языке парадоксальные детективные истории итальянского иммигранта, блестяще владеющего не только пером, но и искусством завораживать читателя… Невероятность будней и победа простодушия.

Содержание:

Охота на зайца

Комедия неудачников

---

Тонино Бенаквиста Охота на зайца. Комедия неудачников

Охота на зайца

Посвящается Жану–Бернару

Если вам повезет и вы останетесь невредимы (или почти), то не теряйте хладнокровия и окажите пострадавшим первую помощь. Даже если у вас нет специальных навыков, даже если вы боитесь крови и стонов. Порой достаточно самой малости — участливой руки, просто присутствия, чтобы не дать угаснуть искре чьей–то жизни.

Поступить так — ваш человеческий долг.

(Из инструкции проводнику)

***

До чего же печален венецианский скорый зимой перед своим отправлением в 19.32.

19.28. Последние пассажиры бегут по перрону, я поджидаю их у подножки моего вагона номер девяносто шесть. Один протягивает мне билет:

— Lei parla italiano?[1]

Вот зараза! Миланский акцент… Наверняка попросит разбудить его на Milano Centrale в четыре часа утра. Остальные тридцать восемь почти все сходят на конечной. Чуточку везения — и у меня была бы спокойная восьмичасовая ночь.

Тем хуже.

«…И проследует далее с остановками в Брешии, Вероне, Виченце, Падуе, Венеции–Местре и Венеции–Санта Лючии. Национальное общество железных дорог Франции желает вам счастливого пути».

Все мы немного влюблены в эту женщину из громкоговорителя, но каждый представляет ее себе по–своему. Для меня она жгучая брюнетка лет тридцати, с короткой стрижкой и очень ярко, но безупречно накрашенными губами. Все, кто отправляется в рейс сегодня вечером, снова услышат ее в пятницу утром, ровно в 8.30. Можно подумать, что она и спит рядом со своим микрофоном. Она объявит нам:

«Добро пожаловать на Лионский вокзал», что будет означать: «Шабаш, ребята, вот вы и дома, идите отсыпаться». И за это мы будем любить ее еще больше.

Но пока от этого сладкого мига нас отделяет абзац в тридцать шесть часов, и самое время начать сокращать его помаленьку. Легкий ветер зовет нас в дорогу.

— Махнемся? Твою Венецию на мою Флоренцию.

— Уж лучше сдохнуть!

Лучше сдохнуть, чем оказаться завтра поутру во Флоренции. Во Флоренции я был на прошлой неделе и буду на следующей. Похоже, у тех типов, что составляют график, зуб на меня. Как–то раз я шутки ради подсчитал количество своих поездок во Флоренцию с той поры, как начал работать в «Компании спальных вагонов», и безо всякой гордости перевалил за цифру шестьдесят. Остальное поделилось между Венецией и Римом. Шестьдесят раз в этот великолепный город, черт бы его подрал, и обратно, причем добрых сорок из них я проспал. Шестьдесят крепких кофе у старой Анны, едва сойдя с поезда, шестьдесят эскалопов с травами в маленьком ресторанчике на улице Гвельфов, тридцать порций мороженого с дыней в летние месяцы. В общем, давно натоптанная дорожка, и этот город нисколько не вдохновляет меня на то, чтобы с нее сворачивать. Он и так от меня никуда не денется.

— Но мне позарез нужна эта Венеция! Ты же знаешь, у меня там невеста! Не будь гадом, я ее уже почти месяц не видел… Мы же коллеги, всегда ведь можно договориться, а?

— Если бы ты мне хоть Рим предложил, еще туда–сюда, но Флоренцией я уже сыт по горло. Попроси Ришара, он обожает Ренессанс и всю эту гипсовую муру.

Мне неприятно отказывать в услуге приятелю. Взаимовыручка у нас железная, только так тут и можно выдержать. Мы всегда меняемся рейсами в зависимости от собственных желаний и надобностей. Но три Флоренции кряду выше моих сил.

— Ладно, урод, настаивать не буду, но только ты меня тоже больше ни о чем не проси. И главное, на мой Рим, чтобы смотаться к своей бабенке, не рассчитывай!

Удар ниже пояса. Прекрасно ведь знает, что моя малышка Розанна живет в Риме. И как раз на днях она мне заявила, что два раза в месяц маловато и что пора мне как–нибудь устроиться, чтобы бывать в Риме почаще. Конечно, она права. Но в настоящий момент я не собираюсь увеличивать частоту посещений.

Печален венецианский скорый зимой перед своим отправлением в 19.32, потому что на перроне холодно и темно. Я как следует дергаю дверь вагона. Закрыто. Какой–то пассажир машет рукой в окно — просто так, никому. Поэт… Из коридора ловлю на себе взгляды своих клиентов. Они уже полагаются на меня. Вдалеке слышен свисток.

Тамтам поезда медленно нащупывает ритм, медные вступают адажио. Я не вечно буду делать эту работу. Мне бы так хотелось остаться на перроне.

*

— В котором часу вы подаете завтрак?

Маленькая дама в шляпке с вуалеткой и пуделем под мышкой. Опять одна из тех, что ошиблись уровнем обслуги. Вместо ответа тычу пальцем в табличку «2–й класс» у нее за спиной. Думаю, она поняла.

Порой на твердой земле, когда мне случается упомянуть, что я работаю в «Спальных вагонах», со всех сторон слышатся восторженные аханья, а вслед за ними — куча рассуждений о том, какой видится со стороны моя работа. Чаще всего это звучит как: «Ааааах да! Восточный экспресс! Транссибирский! Потрясающе! Класс! Моя мечта — долгое путешествие на поезде с остановками повсюду: Лондон, Стамбул, София…»

И так далее, и так далее. Достаточно произнести волшебное слово «Спальные вагоны» — и пошло–поехало. Один читал роман Агаты Кристи (всегда один и тот же), другой смотрел пару фильмов начала века, кто–то смутно припоминает своего дядюшку, который «прекрасно знал…». Тут я бываю вынужден умерить все эти восторги, с риском вызвать разочарование. Я всего лишь обыкновенный проводник. Мне говорят про красный бархат, я отвечаю: «Дерматин»; мне говорят о баре с пианистом, я отвечаю: «Гриль–экспресс»; мне называют Будапешт, я заменяю его на Ларош–Мижен; а суперлюкс у меня всего семьдесят два франка за место. «Синглы» и Т–2 (два пассажира максимум), пользующиеся большим спросом для свадебных путешествий, бывают только в первом классе. Сам я занимаюсь лишь бедняками, многодетными семьями с малышней, хнычущей по ночам, иммигрантами, кочующими по стране, молодежью со льготным билетом и рюкзаком на спине. И я не променял бы это ни на что другое в целом свете.

Ничто не сравнится для поездки в Венецию с «Галилео» или хотя бы с двадцатидвухчасовым загребским, если не очень торопишься. «Галилео» номер двести двадцать три «туда» и номер двести двадцать два «обратно» собран из двух составов, флорентийского и венецианского, которые разделяются в Милане, чтобы на следующий день встретиться там же и вернуться в Париж. Однако должен признать два существенных недостатка этого поезда: первый — прогон через Швейцарию, и второй, весьма досадный, который обязывает меня сейчас сделать объявление по громкой связи на весь вагон.

Я вытаскиваю мятую бумажку из внутреннего кармана и беру микрофон. Несмотря на привычку, я всегда чувствую себя обязанным читать по писаному, будто еще не знаю эти три строчки наизусть.

Слышу в громкоговорителе свой собственный голос:

«Хотим предупредить о возможном появлении карманников между Домодоссолой и Миланом. Рекомендуем не оставлять без присмотра сумочки, бумажники и прочие ценные вещи».

Их всего–то двое или трое, однако им удается прочесать весь «Галилео» между тремя и четырьмя часами, когда все глубоко спят. Правила советуют нам, бедным смотрителям вагонных полок, предупредить пассажиров в момент отправления, а потом запереться у себя на ночь, ни во что не вмешиваясь, и поутру сносить возмущенные вопли пострадавших. Вот и все. Однажды Ришар попробовал встрять, видя, как трое каких–то типов обшаривают его вагон, так один из них попросил его сходить за кофейком — с высоты приставленного к горлу ножа. С тех пор никто из нас не пытается геройствовать. Итальянские контролеры тоже. Так что…

*

В мою дверь стучат.

Мое служебное купе — вполне приличное обиталище. Довольно просторное, с сиденьем, раскладывающимся в лежак, и здоровенным баком для белья, крышка которого служит нам письменным столом. Это мой дом, мое логово, и никто не имеет права сюда входить, даже таможенники всегда стучат, прежде чем меня побеспокоить. К Ришару, конечно, это не относится. Среди проводников такое допустимо.

— Эй, Антуан, видал, кто у тебя в вагоне?

— Мик Джаггер или еще того круче?

— Круче: самая красивая в мире рыжуха.

— Ну–ну… Когда ты в последний раз такое же говорил, это оказался трансвестит с виа Амедео. Лучше бы ты своими билетами занялся, чем таскаться за бабами в мой вагон. Меньше чем через час в столовку идти.

— Одно другому не помеха. Дашь телик посмотреть?

Ну вот. Ради этого он и приперся. Наши служебные купе примыкают непосредственно к туалетам, и в некоторых имеется «телик» — потайная дырочка, просверленная в незапамятные времена каким–то коллегой–извращенцем. Расположена она под коробкой для туалетной бумаги, совершенно незаметна и дает глубокий обзор унитаза. Я не слишком пуританин, но в тот единственный раз, когда я попробовал, девушка вышла оттуда и обратилась ко мне за каким–то разъяснением с самой невинной в мире улыбкой. Стыд окрасил пурпуром мои щеки. С того самого раза желание подсматривать у меня уже ни разу больше не возникало.