Гарри Тертлдав - Император Крисп

• Название: Император Крисп
• Автор: Гарри Тертлдав
• Издательство: АСТ, Terra Fantastica
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1998
• ISBN: 5-15-000893-1, 5-7921-0192-2

Вот уже двадцать лет, пережив немало походов и сражений, Крисп царствует в Видессе. Но снова Императора и его империю ждут тяжелые испытания. Странная ересь обретает силу в одной из провинций. Еретики – фанасиоты – утверждают, что материальный мир – это зло, а убийство – добро, поскольку способствует высвобождению души из ловушки плоти.

У кровавого учения становится все больше и больше приверженцев, и в итоге это выливается в открытый бунт. Выступив против мятежников, Император берет с собой сыновей. Однако в самый ответственный момент старший из них – наследник трона – вдруг исчезает из лагеря отца и объявляется на стороне фанасиотов: новое учение нашло отклик в его душе…

---

Диген допел гимн.

– Меня не волнует, если ты пойдешь против патриарха, – заявил он. – Его доктрины в любом случае ложны, а твоих пыток я не боюсь.

У Криспа возникло сильное искушение разложить Дигена на дыбе и терзать его плоть раскаленными докрасна щипцами, и не из надежды узнать, где находится Фостий, – если Диген вообще это знал, – а чтобы убедиться, будет ли он столь же громко презирать пытки, испробовав их. Криспу хватило самообладания распознать искушение и отказаться от него, но желание от этого не ослабело.

Диген же не только не утратил дерзости, но, кажется, и в самом деле стремился стать мучеником:

– Твой отказ освободить меня от грязной оболочки плоти есть лишь еще одно доказательство твоего прогнившего материализма, твоего отрицания духовного ради чувственного, души ради пениса, твоего…

– Когда ты отправишься в лед, то сможешь сколько угодно надоедать Скотосу своей идиотской болтовней, – заявил Крисп.

Диген яростно прошипел проклятие, а затем, к облегчению Криспа, заткнулся.

– Я потратил на тебя слишком много времени, – добавил император и обратился к Заиду:

– Испробуй все, что, по твоему мнению, может сработать. Призови на помощь любое число своих коллег. Так или иначе, но я добьюсь от него ответов прежде, чем темный бог заберет его к себе навсегда.

– Слушаюсь, ваше величество, – негромко и встревоженно ответил Заид. Если благому богу станет угодно, моим товарищам из Чародейской коллегии повезет больше, и они сумеют пробиться сквозь защитные чары его фанатизма.

Сопровождаемый телохранителями, Крисп вышел из камеры и пошел по коридору подземной тюрьмы. Когда они поднимались по лестнице, один из халогаев спросил:

– Прости, твое величество, но я хочу спросить, правильно ли я понял слова синерясника? Неужели он упрекнул тебя в том, что ты не стал сдирать с него шкуру?

– Именно так, Фровин, – подтвердил Крисп.

В голубых глазах северянина отразилось сомнение:

– Что-то я не пойму, твое величество. Я не страшусь боли и мучений; такое недостойно мужчины. Но я и не бегу им навстречу, раскрыв объятия, как женщине.

– Я тоже, – сказал Крисп. – Впрочем, набожность в Видессе часто отмечена жертвенностью. Я же охотнее стану жить для благого бога, чем умру для него.

– Сказано разумным человеком! – воскликнул Фровин. Остальные халогаи что-то пробормотали, соглашаясь.

Когда Крисп вышел на улицу, уже забрезжил серый свет зимнего рассвета.

Попахивало дымом, но воздух в столице, где были десятки тысяч печей, каминов и жаровен, всегда отдавал дымком. Однако Крисп не увидел на посветлевшем небе большой черной завесы пожаров, и если фанасиоты собирались сжечь город, то их затея провалилась.

Когда император вернулся на площадь Паламы, Эврип все еще спал, а Катаколона он с удивлением застал за оживленным разговором с командиром пожарных Фокиодом.

– Если вы уверены, что все пожары в округе потушены, – говорил младший сын Криспа, – то почему бы вам не отдохнуть? Ни вам, ни городу не станет лучше, если вы настолько устанете, что не сможете откликнуться на следующий вызов.

– Верно, это добрый совет, ваше младшее величество, – согласился Фокиод и отдал честь. – Тогда мы подремлем прямо здесь, если не возражаете – и если отыщете нам несколько одеял.

– Барсим! – позвал Катаколон. Крисп одобрительно кивнул Катаколон мог и не знать, где можно отыскать одеяла, зато знал человека, которому это известно. Сын заметил его:

– Здравствуй, отец. Я тут командую понемногу, как умею; Барсим сказал мне, что ты занят тем безумцем священником.

– Верно. Спасибо за помощь. Положение в городе в нашу пользу?

– Похоже, что так, – ответил Катаколон с непривычной для Криспа осторожностью в голосе.

– Вот и хорошо, – отозвался Крисп. – Теперь главное – сохранить его таким.

Незадолго до полудня в районах южнее Срединной улицы вновь вспыхнули беспорядки. К облегчению Криспа, посланные туда ночью войска остались ему верны. И, что еще приятнее, ветра почти не было, а это повышало шансы людей Фокиода справиться с пожарами, начатыми еретиками и бунтовщиками – их теперь следовало различать, потому что одни из них оправдывали свои действия, называя их набожностью, а другие попросту вышли на улицы грабить.

Когда посыльные доложили, что и эта вспышка насилия подавлена, Крисп, убежденный в том, что худшее уже позади, поднял по чаше вина с Эврипом и Катаколоном. Но тут прибыл новый посыльный, тюремщик из здания чиновной службы.

– Ну, что еще? – спросил Крисп.

– Дело касается заключенного священника Дигена, – ответил посыльный.

– Так что с ним? – тревожно сказал Крисп. Вид тюремщика ему не понравился.

Неужели Диген сбежал?

– Ваше величество, он отказывается от еды, – объявил посыльный. Крисп приподнял брови – намек говорить яснее. Ваше величество, он не захотел съесть свой паек и заявил, что намерен голодать до смерти.

Впервые с того возраста, когда он сумел перепрыгнуть через костер, не свалившись в него, Фостий не прыгнул через огонь в день Зимнего солнцеворота.

Теперь все накопившееся за год невезение так и останется при нем. Он давно уже не томился в своей похожей на монашескую келью комнатушке в Эчмиадзине; вот уже несколько недель ему разрешали выходить на улицу. Но нигде в городе в тот день не горели на перекрестках костры.

Темные улицы в праздничный день поразили его своей неестественностью даже когда он сопровождал Оливрию – и неизбежного Сиагрия – в один из городских храмов. Служба была приурочена к закату, который наступил рано не только потому, что это был самый короткий день в году, но и по той причине, что солнце опустилось не за привычный Фостию ровный горизонт, а за горы на западе.

Ночь рухнула на город, словно снежная лавина. Внутри храма, чьи мощные угловатые стены свидетельствовали о том, что их строили васпураканские строители, темнота казалась абсолютной; фанасиоты, в отличие от ортодоксов, не отмечали день Зимнего солнцеворота светом, а словно доказывали, что способны преодолеть страх перед темнотой. Ни единый факел и ни одна свеча не горели внутри храма.

Стоя во мраке, Фостий напрягал зрение, пытаясь увидеть хоть что-нибудь, но тщетно. С тем же успехом он мог считать, что у него снова завязаны глаза.

Бившая его дрожь не имела никакого отношения к холоду, наполнявшему храм наравне с темнотой.

Никогда еще угроза Скотоса не казалась ему столь реальной и близкой.

Отыскивая ободрение там, где его не смогло дать зрение, он отыскал ладонь Оливрии и крепко ее сжал. Она ответила таким же крепким пожатием, и Фостий задумался над тем, оказывает ли этот зловещий ритуал такое же действие на нее и остальных фанасиотов, какое оказал на него.

– Скоро кто-нибудь завопит от страха, – прошептал он, отчасти и для того, чтобы не стать этим «кем-нибудь». Его шепот, казалось, разнесся по всему храму, хотя он знал, что даже Оливрия едва его слышит.

– Да, – прошептала она в ответ. – Иногда такое случается.

Помню, когда…

Он так и не узнал, что она вспомнила, потому что ее слова заглушил громкий вздох облегчения, вырвавшийся у всех собравшихся. По проходу к алтарю шел священник с горящей свечой в руке. Все взгляды обратились к светящейся точке, словно притянутые магнитом.

– Благословен будь Фос, владыка благой и премудрый, – произнес нараспев священник, и все присоединились к нему со рвением, которого Фостий никогда не знал прежде, – милостью твоей заступник наш, пекущийся во благовремении, да разрешится великое искушение жизни нам во благодать.

Прозвучавшие в ответ голоса прихожан отразились от возвышающегося над алтарем конического купола. Для Фостия молитва Фосу нередко становилась просто набором слов, которые полагалось быстро пробормотать, не задумываясь над их смыслом.

Но не сейчас. В холодной и пугающей темноте они, подобно крошечному огоньку свечи, которую высоко держал священник, приобрели новый смысл и новую важность. Если бы их не было, то что осталось бы? Только мрак, только лед.

Фостий вновь вздрогнул.

Священник помахал свечой и сказал:

– Вот душа, затерявшаяся в мире, одинокий огонек, плывущий по океану мрака. Она движется туда, движется сюда, и повсюду ее окружают… вещи. – Это слово, вылетев из темноты, которая не рассеялась даже над алтарем, приобрело устрашающий смысл.

– Но душа – не вещь, – продолжил священник. – Душа есть искра от бесконечно горящего факела Фоса, попавшая в ловушку мира, созданного врагом искр и еще большим врагом больших искр. Окружающие нас вещи отвлекают нас от поисков доброты, святости и набожности, а ведь только они по-настоящему важны.

Потому что души наши вечны, и вечно судимы пребудут. Так зачем обращаться нам к бренному? Еда превращается в навоз, огонь в пепел, новая одежда в лохмотья, а тела наши – в смердящее мясо и кости, а затем в прах. Так какая же польза от того, что станем мы объедаться вкусной едой, отапливать дома так, что в середине зимы начнем истекать потом, облачаться в шелка и меха или предаваться быстро угасающим удовольствиям – так называемой страсти, проистекающим от органов, которыми мы может воспользоваться гораздо лучше, избавляя тело от отходов?