Мария Майерова - Робинзонка

• Название: Робинзонка
• Автор: Мария Майерова
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1966

Повесть «Робинзонка» была написана незадолго до вторжения фашистов в Чехословакию и остается до сих пор одной из любимых книг детей Чехословакии. В ней рассказывается о судьбе девочки-сироты, о ее мужестве и доброте окружающих ее тружеников.

---

Сейчас отец, такой же милый и искренний, уже поджидал ее. Он только удивился, с какой радостью Блажена прибежала домой и целый вечер охотно занималась составлением меню на следующую неделю.

11

В воскресенье утром Тонечка уже поджидала Блажену, а когда та появилась в дверях, удивилась ее радостной готовности работать.

Теперь Блажена занималась домашними делами проворно и ловко. Ее тонкие пальцы, верткие, словно комары, легко касались всех предметов.

Прошло время, пока Тонечка наконец поняла, как нужно обращаться с этой изменившейся Блаженой. Невольно в ее обращении с Блаженой появилось что-то материнское — и в этом оказался секрет ее успеха.

В одну тарелку Тонечка насыпала муки, в другую разбила яйца. На третью тарелку она просеяла через сито натертую булку.

— Будь внимательна, Блажена: смотри, чтобы в белок не попала скорлупа, а не то можно получить воспаление слепой кишки.

Тонечка слегка взбила яйца, добавила немного молока и все это опять взбила до желтоватой пенистой массы.

На сковородку она налила масла, добавила сала, затем поставила ее на маленький огонь.

— А теперь, все подготовив, мы сделаем отбивные.

На столе лежала целая гора розового, как промокашка, мяса, очищенного от всех жил и пленок. Тонечка взяла доску и деревянную скалку и стала отбивать мясо кусок за куском.

— Но не бей мясо слишком сильно, а то оно не будет сочным.

Блажена слушала постукивание скалки, и в памяти у нее всплыли тихие воскресные утра с их особым настроением, когда она готовила уроки в комнате, а мама в кухне отбивала мясо… Да, это мимолетное воспоминание вдруг вызвало отчетливую картину чудесного воскресенья. Постукивание скалки на кухне всегда было признаком праздничного дня. Во всем доме звучал этот деревянный гонг в честь воскресенья и отбивных.

— Посмотри, Блаженка, — сказала Тонечка, оторвав Блажену от воспоминаний, — теперь все отбивные хорошенько посолишь, обваляешь в муке с яйцом и, наконец, в сухарях. Ну, а теперь попробуй сделай сама.

Блажена попробовала было управляться вилкой, да из этого ничего не получилось, и принялась за дело руками. Но смесь из муки, яиц и сухарей прилипала к пальцам, и вскоре у нее все руки покрылись белыми «нашлепками», словно она играла в снежки. Панцирь из муки с яйцом то и дело распадался и крошился.

— Не беда, — успокаивала ее Тонечка. — Научишься! Разик-другой, и все пойдет хорошо. Только помни, в каком порядке что делать. Вот видишь, масло уже шипит, бросим в него немного сухарей; если масло затрещит, значит, отбивные пора уже класть на сковородку. И теперь смотри в оба глаза — не сожги отбивные, осторожно переверни их, не разрывая поджаренной корочки.

Отбивные зашипели, от них шел дразнящий аромат.

Блаженка вертелась около плиты, и лицо ее так и пылало от усердия и жара, идущего от огня, плиты и горячего масла.

Она получила от Тонечки маленький шницель на пробу и вечером с увлечением готовила отцу его любимую еду.

Разумеется, Блаженины шницели совершенно не походили на румяные, словно дышащие, шницели Тонечки, но есть их все же было можно. Отец ел и похваливал, и Блажена была совершенно счастлива от этой похвалы.

В общении с Тонечкой Блажена приобрела ценные познания в области кулинарии. «Я не сумею!» — говорила обычно она своей учительнице, робко наблюдая и с испугом думая, сколько разных советов нужно запомнить. Взять хотя бы этот вредный огонь! Из помощника он легко становится врагом.

«Не беда, — отвечала учительница, — просто немного думай обо всем».

Думать! А она-то считала, что стряпать — совершенно бездумное занятие.

Думать о том, чтобы дома были все вещи, необходимые при варке обеда, и то целая наука. Сколько она сделала лишних шагов, сколько ступенек пробежала, пока научилась всему этому! То она забывала о соли, в другой раз — о муке, а в третий — о лапше. И невольно ей вспоминалось, как мама иногда говорила о самой себе: «Дурная голова ногам покоя не дает», когда ей приходилось перед самым обедом посылать Блаженку за зеленью. И теперь Блажена нередко перед обедом бегала в магазин раза по три, и отец удивлялся, почему Блажена такая разгоряченная и запыхавшаяся.

После «урока шницелей» Блажена упорно овладевала искусством кулинарии: бедняга отец не должен есть все время одну картошку. И на столе стали появляться разнообразные удивительные блюда, а Блажена теперь спрашивала:

— Ну-ка, угадай, что это.

Кнедлики у Блажены претерпели несколько ступеней развития. И наконец они стали настоящими кнедликами, а не какими-то жалкими головастиками!

Вечера становились короче, а под деревьями было уже больше листьев, чем на самих деревьях. Листва под деревьями лежала, словно снятое и небрежно брошенное платье. На Колоточи октябрьский вечер танцевал в паре с дождливым туманом. Холодными утрами в домах и на улицах первыми просыпались лампочки, разрывая бесконечную тьму ночей.

Наступил день поминовения усопших со свечами и воспоминаниями. Воздух был пронизан серебряными лучами солнца, нежно мерцавшими сквозь дрожащую туманную мглу. Отец повез Блажену на кладбище.

Отец и Блажена купили белые и желтые лилии, горько пахнущие печалью. Они не плакали. Терзающая боль сменилась тихой грустью. Сейчас она слилась с тихой печалью других посетителей кладбища, идущих густым потоком.

Блажена застыла перед урной с материнским прахом, и ей казалось, что и урна, и ворота крематория, и все вокруг не вызывают в ее душе никакого отзвука. Нет, здесь не может быть мамы, здесь лишь холодное и неприятное чужое место. Мама во мне, думала Блажена, я чувствую ее в своем сердце, во всем своем существе. Она со мной разговаривает, и я невольно повторяю все то, что она говорила. Не будь ее, я порой не знала бы, что и как делать.

— Папка, — не выдержала на обратном пути Блажена, — не кажется ли тебе, что мама вовсе не лежит там, а осталась с нами здесь?

Отец молча смотрел прямо перед собой, и руки его лежали на руле. Он только глубоко вздохнул и кивнул головой.

Блажена смотрела на пробегающие мимо улицы, на мелькающие разноцветные вывески закрытых магазинов, на туманно-розовые пятна лиц прохожих, которых она не успевала даже разглядеть, с такой скоростью ехал отец.

В районе кладбища их встречали целые холмы цветов и венков. Потом венки встречались лишь в окнах проезжающих трамваев, а потом в руках у некоторых прохожих, идущих к кладбищу, виднелись лишь букетики цветов.

И наконец пошли улицы без всяких цветов, улицы высоких домов, равнодушные к памяти навеки уснувших; замелькали площади с башнями, уличные перекрестки с регулировщиками, с часами. Крыши, мерцающие инеем в осеннем воздухе, небо, низко повисшее над городом под тяжестью туч и облаков, и сам воздух, сырой, словно пропитанный запахом только что вскопанной земли, — все в этот ранний полдень было торжественно притихшим.

Мотор ревел, отец сигналил прохожим, подъем становился все выше и круче, и родной для Блажены квартал Праги был уже близко; вот пошли Хотковы сады, лиственные своды над шоссе у Летоградека, гладкий как каток Пороховой мост, сейчас машина продерется сквозь паровозные дымки привокзальной площади, и мы уже на Колоточе, дома!

Отец заехал на стоянку, и Блажена, задержавшись на минутку у пана Гавлина, пожав руку пану Индре — Индржишеку, ответив со смехом на подтрунивания пана Угера — пива она не пьет, совсем-совсем, из трубки отца курить не может, ведь тот не вынимает ее изо рта, — отправилась домой.

Площадь была неуютна со своей ржавой ноябрьской листвой, только псы, как и летом, сновали по ней, хотя без прежней охоты к играм. Теперь они суетливо кружили около своих хозяев, зная, что дома их ожидает теплая подстилка.

Блажена задержалась у рекламных фотографий дейвицких кинотеатров, окинув критическим взглядом прически кинозвезд и бездушные улыбки киногероев. Этих красавчиков могло бы и не быть на свете!

Идя вприпрыжку по краю тротуара, Блажена обогнала парня, ведущего велосипед. Он не отставал и, хотя Блажена пошла быстрее, пытался идти вровень с нею. Что ей оставалось делать, как не кинуть презрительный взгляд на этого Ромео в велосипедных брюках, и смотрите-ка, Ромео заговорил голосом Духоня:

— Привет, Блажена! Куда ты мчишься, ничего не видя? Эх ты, лесная фея, так тебя и переехать недолго!

И только тут Блажена поняла, что Ярослав выслеживал ее и нарочно пошел той дорогой, чтобы она «случайно» на него наткнулась.

— Привет! — только сказала Блажена в ответ.

— Что бы ты сказала о небольшой прогулке?

— У меня нет с собой брюк. Как же я поеду?

— Я подожду, пока переоденешься.

У Блажены так и чесался язык, чтобы выложить Духоню все, что она о нем думает, припомнить ему Мадю Будилову. Но она поборола себя. Удобная минута еще найдется. К тому же в наговорах Гавлиновой, наверно, не все правда.