Вадим Полуян - Ослепительный нож

• Название: Ослепительный нож
• Автор: Вадим Полуян
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-024232-8, 5-271-09289-5

О бурных событиях последней княжеской усобицы на Руси - борьбе за московский престол между Василием II и сыновьями галицко-звенигородского князя Юрия Дмитриевича (Василия Юрьевича Косого и Дмитрия Юрьевича Шемяки) в первой половине XV в. - рассказывает роман современного писателя-историка В. Полуяна.

---

Вдруг чьи-то губы на её губах. Сон или явь? Отвела взор от крутых скул, от страшных глаз Косого. Углядела на столе свечу в медном подсвечнике. Князь в ночной рубахе довлел над нею, дыша хмельными вонями.

- Васёныш! Ты вздурился? Непопригожу пьян…

- Фиал… один фиал для храбрости, - урчал он, приникая к ней.

Не в силах шевельнуть руками, сжатыми им, Евфимия соображала, ища выхода.

- Батюшки нет, заступы нет! - беспомощно взывала она к лучшим чувствам, если таковые у Васёныша остались.

- Беру в жены… Боярин хотел этого, - возился он с её песцовым одеялом, покрытым полосатыми дорогами.

- Ты обручён! - кричала Всеволожа.

- Обручён, не венчан!

Он отнял руку сбросить скомканное одеяло. Она свободною рукой давила его горло, как научилась у Бонеди, чтоб силы покидали и в очах меркло. Ах, левая рука не правая, хватка не та! Железная клешня отринула её.

- Насилком? - билась под Васёнышем Евфимия.

- Насилком! - яростно отвечал князь.

Он разодрал на ней панёву от ворота и до подола. Она вонзила два перста в его глаза.

- У! - застонал Косой.

Простору между ними не было. И света мало. Пальцы вошли не точно. Попали не в зеницы, в вежды. Ногти оцарапали края глазниц. Он снова приковал её к одру. Она удачно попала коленкой в пах. Косой кувякнулся с высокого одра, увлёк её с собою, и оба покатились по рытому ковру. Стол опрокинулся. Свеча упала на пол и погасла. Их руки были сплетены, борьба велась ногами. Князю преизрядно мешала длинная рубаха. И всё же он одолевал…

Теряя остатки сил, Евфимия воззвала во весь голос:

- Услышьте, небеса, море с землёю! Вкусите моих слёз рыдание!

Косой внезапно отвалился вниз лицом, ударил кулаками в ворс ковра.

- Ты одолела… Я бессилен!

Час рассвета обозначил весь разор в жилище пленницы. Она, стоная, поднялась и обернула наготу в подхваченное с полу одеяло. Васёныш на коленях полз к её ногам.

- Прости… Был в о держании… Такая от тебя исходит мана! В огницу ввергла, в лютую горячность.

- Насилу не быть милу, - вымолвила Всеволожа.

- Огрешился! - принял Косой повинный вид. - Мечтал тебя насилком обрести.

Евфимия, стуча зубами, натянула на ноги мягкие кожаные четыги.

- Жить под насильщиной не стану. Князь поднялся с колен.

- Истинный крест, Офима, не пойму, как это сталось. Вместе же росли… Помнишь, вирши у тебя украл, кои Иван Дмитрия для нас придумал на правописанье буквы «ять»? - и он, напрягшись, прочитал по памяти: «Ъхал лъсом бълый бъс, «Ъсть хотъл и в съти влъз».

- Прелестник! - фыркнула Евфимия. - Взгляни, пожалуй, в каком ты виде, в каком я.

Васёныш оглядел себя в ночной рубахе, бормоча:

- Уйду, вымолив прощенье за невольный грех.

- За вольный вымоли прощение, - жёстко сказала Всеволожа. - И не предо мной, пред Богом!

Князь выпучил глаза, спросил, перекосясь лицом:

- За какой… вольный? Похищенница собралась с духом.

- За убийство старика Морозова в Набережных сенях.

Косой не бросился на неё вдругожды, выскользнул за дверь, громыхнул наружными засовами.

И надо ж было ей несдержно прокричать вдогон:

- Из-под семи замков сбегу!

2

Ей услуживала маленькая татарка по имени Дзедзе. В чёрном балахончике она мухой летала по боковуше, жужжа свои непонятные песни. Выносила ночную посуду, стирала пыль, подавала пищу. Входя, говорила «менду», уходя - «байартай», - стало быть, здоровалась, прощалась.

Боярин Всеволож знал татарский изрядно, а дочь не выучил, не успел. Углублялся с ней в латынь, греческий, немецкий, а позднее арабский. Попыталась Евфимия обратиться к Дзедзе с несколькими словами на арабском, та лишь головой потрясла, хотя удивилась изрядно.

Когда Дзедзе не летала во боковуше и не подсматривала в дверную щёлку, Евфимия отдыхала, расслабившись, углублялась в пережитое, исчезнувшее с гибелью батюшки навсегда. Кто теперь остался ей близок? Инокини-сёстры далеки, как прежде. Племяшка Устя последнее время была чужда. Теперь ясно почему: узнала об их совсельничестве в сердце Васёныша. Кто же остался? Акилинушка свет Гавриловна, амма Гнева! Помнит ли свою подопечную? Жалкует ли о ней?

Дверь-скрыпуха приотворилась.

- Гостя не примешь ли?

Дмитрий Юрьич Шемяка! С каких пор не виделись? Должно быть, с великокняжеской каши.

- Фишечка, что за вид! Знать не знал, ведать не ведал. Заполночь прискакал из Галича и вот - на тебе! Огорошен с утра. С братом вошёл в немирье.

Взбудораженная ночным поединком Евфимия обрушила на него всю обиду, будто пред ней не Шемяка, а Косой:

- Не ждала такой чести. Вырвусь, всё Юрию Дмитричу открою, как на духу. Думаешь, постыжусь?

Гость присел на деревянное стольце со спинкой и подлокотниками.

- Ой, Васька! Ополоумел… А челобитничать батюшке? Сама видела: боярина Симеона братец порешил, и какая кара? Отец вроде бы отрёкся от нас, а галицкую дружину прислал. Так что потерпи. Попытаюсь послабить твою невзгоду.

Евфимия заголила рукав.

- Погляди, какая опухлина!

Князь сочувственно перевёл взор от девичьей белой руки к затуманенным очам Всеволожи.

- Отхрястал бы мерзавца! Старшинство его охраняет.

Шагнув к оконнице, он с треском растворил её.

- Душно у тебя, как в порубе.

- Не в силах была открыть, - глянула Всеволожа на разлетевшиеся по полу шипы и подошла вдохнуть воздуха. - Ох, как высок ваш терем!

Князь Дмитрий стал бок о бок.

- Наш дворец высок! Гляди, сколь мелко с высоты земное людство, - надменно указал он на толчею торговой площади. - Кони - тараканы, люди - блошки…

- Мы не блошки? - глядела вниз Евфимия.

- Мы во какие крупные! - шутя коснулся Дмитрий Юрьич её плеч.

- Спускайся, станешь блошкой, - устремилась взором Всеволожа к яблоневым огородам, что отделяли площадь от княжого терема.

- Слышь, божья коровка, - ласково сказал Шемяка, - может, смилуешься и излечишь братца? Сели бы пирком да за две свадебки - мою с Софьюшкой, твою с Васенькой…

Похищенница отскочила от окна и долго испытующе смотрела на Васёнышева брата.

- Что… что глядишь? - насторожился он.

- Два братца одним поясом опоясаны, - истиха повторила она слова Андрея Голтяева на великокняжеской каше.

Шемяка не осерчал.

- Завет отцов: жити за один! - и горестно развёл руками. - Я к тебе с добром, а ты…

Евфимия произнесла наставительно:

- Пришёл с добром, уходи с добром. Князь шагнул к двери.

- Изволь, уйду. - У самого порога обернулся. - А верно ль брат услышал, будто ты грозишь бежать из-под семи замков?

- Всё верно, - усмехнулась Всеволожа. - Хоть из-под дюжины сбегу. Ведь я кудесница. Такие сотворяю кудеса, что ахнешь. А Юрий Дмитрич будет знать: сынок-то старшенький - крадёжник! И Софья Заозёрская пусть ведает: жених-то лестливый, ласкает, да хитрит. Вот князь с княжной от сына с женихом и отрекутся. Да не на время, навсегда…

- Ну, злица! - вырвалось в сердцах у пожелтевшего Шемяки.

Дверь хлопнула.

Назвав обоих братцев Юрьичей насильником и сводником, Евфимия в тот день не тронула еду. Пила лишь взвар, что принесла татарка.

Отставив облитую глиняную кружку, ощутила неодолимое желанье спать. Спала без снов, не чуя времени. Проснулась же не отдохнувшей, а изнемогшей, будто пронеслась верхом от становища, где была в руках Анастасии Юрьевны, до дому. Голова гудела колоколом, грудь сдавил незримый груз. А что с глазами? Одрина кажется не той, где стала поединщицей Васёныша. Окно будто бы там же. Пластьё на потолке поуже. Вот уж воистину помержилось! Евфимия, едва набравшись сил, прошла по своему узилищу и села на одре с тяжёлой мыслью: не помержилось! Вдолжки одрина - пять шагов, а та была пять с половиной, вширки - всего-то три, а та была - четыре.

Татарка унесла нетронутой махотку с кашей, сказав одно лишь слово:

- Дуругэй?

Должно быть, спрашивала: не желаешь, мол? Евфимия смолчала. Однако вскоре, увидав перед собой горшочек с мясом, объявила внятно:

- Не носи еду.

Дзедзе премного алалыкала. Потом пришёл Косой. Евфимия не разомкнула вежд. Васёныша узнала по шагам, по запаху. Он умолял, ругался, не добился ни ползвука. Осталось в памяти смешное выражение похитчика: «Не имеет внятельных разумений!» Сам не разумнее волка клыкастого!

Оставшись наконец одна, едва-едва сумела встать к ночной посуде.

Сколько ещё минуло дней то в сне, то в дрёме?

«Акилина свет Гавриловна, вспомянешь ли меня?»

Двенадцать лесных дев и амма Гнева ой как далеко!