Андрей Косёнкин - Юрий Данилович: След

• Название: Юрий Данилович: След
• Автор: Андрей Косёнкин
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-015741-Х, 5-271-04989-2

Юрий (Георгий), сын московского князя Даниила Александровича (1281-1325), остался в русской истории как активный продолжатель политики своего отца в деле "собирания земель" вокруг Москвы. Новый роман писателя-историка Андрея Косенкина "След" (так называется этот роман) повествует о жизни и деятельности этого замечательного человека.

---

След

Из энциклопедического слова.

Изд. Брокгауза и Ефрона.

Т. XV. СПб., 1895 г.

еоргий (Юрий) Данилович - сын Д. Александровича Московского, кн. Московский и вел. кн. Владимирский, родился в 1281 г., по смерти отца своего (1303) наследовал Москву и Переяславль-Залесский. Вел. кн. Андрей Александрович сильно добивался Переяславля, но Г. удержал его за собой. До тех пор распри шли между детьми Александра Невского; со смертью Андрея (1304) ожесточённая борьба за великокняжеское достоинство начинается между московскими и тверскими князьями. Г. и Михаил Тверской поехали в орду, а оставшиеся в уделах их братья и бояре, поддерживая интересы своих князей, довели дело до кровопролития. Не успев схватить самого Г. на пути его в орду, тверичи пошли на Переяславль, но разбиты были Иваном Калитой. Между тем в орде Михаил выиграл тяжбу и, не довольствуясь этим, два раза безуспешно нападал на Москву (1305-1308). Г. хотел вознаградить себя в другом месте: он приказал убить кн. рязанского Константина, взятого в плен ещё Даниилом, и удержал за собой рязанский г. Коломну (1307). Между тем наместники Михаила своими притеснениями вызвали сильный ропот в новгородцах, и потому Георгию, во время поездки кн. тверского в орду к новому хану, легко было посадить в Новгороде брата своего Афанасия (1314). В 1315 г., очевидно, по жалобам Михаила Г. позвали в орду, где он успел умилостивить хана Узбека, жениться на сестре его Кончаке (Агафеи) и получить на великое княжение ярлык, в подкрепление которого ему дан был отряд татар под начальством Кавгадыя. Михаил отказался от вел. княжения (1317), но Г. всё-таки пошёл на Тверь и встретился с Михаилом при с. Бортеневе. В происшедшем здесь бою Михаил одержал решительный перевес; Кончака взята была в плен, Г. бежал в Новгород. Между соперниками заключён был мирный договор, по которому, между прочим, освобождалась из плена Кончака. Оказалось, однако, что она умерла в Твери или её уморили, как ходили тогда слухи, много повредившие Михаилу в орде. В 1318 г. князья отправились в орду на суд хана. Сторону Г. держал Кавгадый, по совету которого, написаны были многие «лжесвидетельства» на Михаила. Михаил был убит, и Г. возвратился во Владимир с великокняжеским ярлыком и с телом Михаила, которое с трудом согласился отдать сыну Михаила Александру (1319). Дмитрий Тверской обязался уплатить ему 2 тыс. р. татарского выхода и не искать вел. княжения (1321); но пока Г. в 1329 г. проживал в Новгороде и опустошал с новгородцами окрестности Выборга, Дмитрий успел обвинить его в утайке дани и получить в орде великокняжеский ярлык. В 1323 г. Г. предпринял из Новгорода поход на шведов и в устье Невы в Ореховом о-ве поставил городок. Второй поход совершён был им в Заволочье, причём взят был Устюг. Затем Г. отправился в орду. До ханского суда, однако, дело не дошло: Дмитрий Тверской «без царёва слова» убил своего противника (1325). Тело Г. привезено было в Москву и погребено митрополитом Петром.

ПРОЛОГ

мутно декабрьское утро. Тихо гаснут блеклые, продрогшие за ночь звёзды. Тягуче, медленно нарождается зыбкий, неверный свет. На сером доличье неба не проступает в осязаемой яви, а лишь угадывается едва различимый тёмный, неведомый лик. Русь.

Что там? Киев? Владимир? Великий Новгород? Тверь ли, Москва?.. Не разглядеть за веками.

Вроде бы та земля, да не та! И холмы обрывистей, и овраги глубже, и взгорки круче, и леса гуще, и ручьи обильней, да ведь и речные берега - не в граните… Нет, не разглядеть! Не узнать!

Та земля надёжно укрыта от наших глаз непроницаемым саркофагом иного времени, многометровыми наслоениями утёкшей жизни: битыми черепками, обломками съеденного ржой, грозного когда-то оружия, сношенной и истлевшей обувкой, бронзовыми браслетками, рассыпанными стеклянными бусами, запрятанными, да так потом никем и не найденными кубышками с серебром; та земля надёжно укрыта чужой любовью, великими страстями, напрасными вожделениями, снами и бессонницей, низостью и тщеславием, высоким духом, жаркими молитвами, пустыми хлопотами и несбывшимися надеждами, потом и кровью, бредом и отчаянием, ложью и откровениями, жестокостью и милосердием; вот уж воистину - та земля намертво укрыта от нас прахом тех, кто жил здесь когда-то и умер. Поди, раскопай!

Не век - семь веков отшумели, пронеслись над Землёй леденящим сквозняком жадной до жертв Истории. Не век, семь веков - это ж целая Вечность!

Здесь прошла жизнь десятков поколений. Тысяч и тысяч, и миллионов людей. В славе и в сраме, в войне и в трудах, бурно и без затей - изжили они когда-то отпущенное им время. Как разглядеть за веками их жизнь? Как разобраться в чужой судьбе, когда и в своей-то не можем порой разобраться, когда и своё-то время силимся и не можем подчас понять?

Да и зачем это нужно? Ведь всё равно в том, что прошло и случилось, ничего изменить нельзя! И всё же, что-то нас заставляет оборачиваться назад, пристально вглядываться в вековую тьму. Что мы там ищем, что хотим разглядеть, что обрести? Уж не веру ли в конечную справедливость земных законов? От века по грехам живём: свои множим, по чужим платим. В том, видать, и Закон. За то и пристрастны к прошлому.

Лестно нам и легко со знанием и опытом наших дней каждому в прошлом воздавать по заслугам: кому - хвалу, кому хулу, кому - вину, кому - оправдание. В своём времени - как слепые щенки, или лишь давнее да чужое нам по уму?

А что да как там было - Бог весть! Ведь и древние летописи людьми писаны, а не ангелами. Да и что тлен страниц - из битых черепков чаши жизни не склеишь наново.

А Вечность нема и насмешлива. И таинственны, мистически загадочные её Знаки. Её письмена занесены в неведомые скрижали, на которых записано все, что случилось и что случится, а главное - для чего, только вот нам в те скрижали заглянуть не дано.

Что ж, не загадывая судьбы, будем жить, будем мужественно идти вперёд. А чтобы не сбиться с пути, обернёмся назад и, как бы ни было позади темно - не отчаемся. Но и не станем утешать себя глупой присказкой «что ни делается, то и к лучшему».

Ох, не все, что делается, хорошо. Ох, не все, что сделано, к лучшему…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ВЗГЛЯД НАЗАД

Глава первая

з тьмы проступает высокий холм. Под холмом - широкая, ровная полоса реки, русло которой угадывается по прибрежным кустьям. С другого бока холм круто обрывается к небольшой речке, ширины её и вполовину не будет от первой. С третьей же стороны холм обнесён толи природным оврагом, толи нарочно вырытым рвом - не подступишься.

От широкой реки по холму недвижными рядами величаво ступают сосны, каждое дерево - шаг. Всходя на холм, смыкаются сосны в сплошную стену. Не угадать, что там за стеной: то ли бескрайний бор, медвежий угол, то ли вовсе пустое место, то ли неведомый град?

Пожалуй, что городище; эвона, как дымы, точно седой туман, враз холмище окутали - знать, пробудились хозяева ото сна, затопили в истобках[1]. Свиваясь в кольца, потянулся дымище под потолок, повис чадным облаком, медленно вытягиваясь на волю через волоковое оконце. Пока в курной избе не протопишь, ни спины разогнуть, ни головы не поднять. Ан всё равно, не зря говорится: не наглотавшись дыма, тепла не видать… Да и это не вся морока: коли не вовремя волоковое оконце кожушком затянешь, враз тепло из избы выдует, а коли пожадничаешь на дрова, на уголья недотлевшие, прежде срока оконце прикроешь, того и гляди от угара стомишься. А в сенях уж скотина топочет, жрать просит, только вертись-поспевай…

Чуть рассветлелось. Будто бы расступились на холме сосны - поприглядистей стало. Частокол на холме, за частоколом кое-где крыши проклюнулись. И впрямь - городище!

МОСКВА.

Узкую речку, что полусогнутым рукавом ласково обжимает холм, зовут Неглинной - знать, вода в ней чиста. Широкую - называют Москвой. Так издревле нарёк ту реку непутный народ меряне[2] на непутном мерском своём наречии. Вроде бы на их языке Москва-слово означает: мутная вода. Или тёмная вода. Или ещё того хуже - грязная. Никто уж и не упомнит, как в точности. По имени той реки назвали и место на холмах, на крутицах - Москва.

Москва - край глухой, окаянный, бедный. По достатку и имя…

Но кабы меряне непутные знали, что сей заброшенный угол надо всей Святой Русью поднимется, разве бы не нашли они в бедном своём языке слова иного?

Да что уж мерян винить неразумных, когда сами-то русские ещё долгое время спустя чесали в кудлатых башках - недоумевали: как то могло случиться, что угол худой, коровий брод, право слово, завалящий уделишко над иными возвысился?