Дмитрий Ерёмин - Юрий Долгорукий (Сборник)

• Название: Юрий Долгорукий (Сборник)
• Автор: Дмитрий Ерёмин
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-87994-055-1

Юрий Долгорукий известен потомкам как основатель Москвы. Этим он прославил себя. Но немногие знают, что прозвище «Долгорукий» получил князь за постоянные посягательства на чужие земли. Жестокость и пролитая кровь, корысть и жажда власти - вот что сопутствовало жизненному пути Юрия Долгорукого. Таким представляет его летопись. По-иному осмысливают личность основателя Москвы современные исторические писатели.

---

- Не дают поговорить с людьми, - жаловался гончар Дулебу и Иванице, которых остановил прямо возле небольшого глиняного замеса, считая, что это самое лучшее место для гостей, да ещё прибывших вон откуда: с самой княжеской Горы. - Замучили женщины до смерти. Несколько дочерей у меня, да племянниц, да жениных сестёр, да золовка у меня, да ещё… Одни женщины, а мужчине - ведь не они в голове, а глина. Как ты её замесишь, и как вымесишь, и какой черепок получишь. Черепок в моём деле - всё. Говорите князь? Князю ни до глины, ни до черепков нет дела. У князя дружина да чистое поле, а у меня глина и черепок. Месишь, месишь, хитришь-мудришь, мешаешь так и этак, прилаживаешься отсюда и оттуда, а всё это - будто жену для себя выбирать в тёмной темноте… Я тут сел в яру, имею хороший черепок, а пересунь меня куда-нибудь с этой глины, что я получу? Князя вашего? Эге-ей! Было их, да и ещё будет, как собак. Да и не то сказал. Ибо разве же князь мне товарищ? Или знает он обо мне? Или хочет ведать? А собака знает. Ещё когда бог слепил из глины первого человека и поставил сушить, уже тогда послал собаку, чтобы она стерегла. С тех пор собака друг человека. Про собаку и речь моя. Не про князя, нет…

- А ты, дядя Охтиз, не бойся, - лениво прервал его Иваница. - Мы уже не про князя Игоря спрашиваем, это забыто. Виновных нет. А ежели они есть, то не нам за них приниматься. Заехали к тебе, как ты тут живёшь, посмотреть. Про князя же сказано тебе к слову. Вот, может, придёт новый князь в Киев, справедливый, добрый да великодушный, таких, мол, тут и не видывал ещё. Верно говорю, лекарь?

- Может, и не всё это так, да, может, и так, - улыбнулся Дулеб. Князь Юрий не хотел бы идти сюда, не ведая, как посмотрят на это киевляне и что скажут.

- Князья далеко, а глина - вот она, - показал гончар, - мягонькая да тёплая, ежели поместить её да помять. Говоришь, князь Юрий, а ты его прислужник?

- Я лекарь княжеский, да не у Юрия Суздальского, а тут, у Изяслава.

Охтиз то ли никак не мог взять в толк, то ли прикидывался забитым человеком; он снова начал что-то говорить про глину, рассказал Дулебу, чем и как разбавлять замес, чтобы черепок вышел крепким и гладким; затем спохватился, что перед ним лекарь, да ещё и княжеский, да ещё и связанный сразу с двумя князьями, с одним близким, а с другим вон каким далёким, хотя и долгую руку имеет, - хотел было отнестись с подозрением к такому странному и загадочному лекарю, да передумал.

- Скажу тебе, добрый человече, так. Хотя мы и в глине, а хворостей нет. Ежели и нападут на кого, то у меня ещё баба тут старая есть, она знает молитву от всех болячек. К святому Юрию молитва, ежели хошь знать. Не к князю твоему, а так - к Юрию, да ещё и к святому. Дескать, ехал святой Юрий на золотом коне, с золотым шестом, с золотым крестом, выгонять золотым шестом и золотым крестом хворости киевские в камыши, в болота, где колокола не звонят, где люди не ходят, где звери не бродят, где голоса не слышно, где петухи не поют, где солнце не светит.

- Вот! - крякнул Иваница. - Такая молитва подойдёт хоть кому. Лекарю моему и то пригодится. А уж для князя Юрия - лучше и не сыскать.

Дулеб молча показал Иванице, что пора ехать дальше, но гончар перехватил этот взгляд и вцепился в лекаря мёртвой хваткой, тарахтел снова про свою глину и про черепок, приглашал подождать, пока его женщины напекут тёплых лепёшек, - он так прожужжал Дулебу уши, что тот начисто очумел и долго ещё не мог прийти в себя даже на морозе.

- Вот уж! - хохотал Иваница. - Будешь знать, лекарь, какие киевляне.

День был короткий, а разговоры длинные, затяжные и изнурительные. Вряд ли стоило ждать откровенностей от людей, которых ты впервые встретил и которые впервые увидели тебя, настроение приходилось улавливать между словами. В одном месте их хотели побить, в другом - натравили на них собаку, в третьем - приняли их за прислужников Петрилы, которые каждый вечер таскали по Кожемякам мертвеца, требуя от каждого двора, в который подбрасывали труп, огромный выкуп, они пили воду из киевских колодцев, отведывали горемычный киевский хлеб, за день Дулеб помог нескольким болящим, а Иваница приметил двух или трёх молодиц и успел, кажется, перемигнуться с ними, пока лекарь разговаривал о своём далёком князе; от такой поездки утомился бы и сам сатана, да не таким был Дулеб, - он упрямо шёл от двора к двору, дальше и дальше от киевской Горы, ближе к бедности, к убогости, веря, что там лишь найдёт настоящую искренность и услышит тот голос Киева, о котором говорил ему когда-то Кричко.

К Кричку они не добрались ни в первый, ни на второй день. Ночевать возвращались к Стварнику, будто и впрямь выезжали куда-то к больным. Никто бы и не догадался о подлинных намерениях Дулеба, ибо, кажется, ещё и не слыхано никогда в Киеве, чтобы вот так человек переезжал со двора на двор, будто нищий, и слушал, что ему кто торочит в ухо.

У Кричка они побывали тоже, но перед тем пришлось поехать на Красный двор к князю Ростиславу. Потому что тот передал приглашение, или же, быть может, и повеление, и передал не через кого-нибудь там, а через Петрилу, который приехал на двор Стварника, не слезая с коня позвал Дулеба и сказал, цедя слова сквозь зубы:

- Зовёт тебя князь Ростислав на обед.

- Зовёт или просит?

- Тебе лучше знать, лекарь. Может, и просит. Меня просил, назавтра снова просит. А тебя, может, и зовёт. Трапеза у него великая. Оленя зажарили по своему суздальскому обычаю. Целиком и в грибах весь. Пробовал?

- Не приходилось. Как раз от оленя забрали меня в поруб.

- Тут отведаешь. Благодари меня. Я добрый. По морозу тащился, дабы передать тебе приглашение.

- Говорил ведь: веление? - Дулеб открыто издевался.

Петрило сплюнул, завернул коней.

- Хочешь - едь, а не хочешь - как хочешь! - крикнул уже от ворот. Пообедаем и без тебя!

"Пообедаем" - это прозвучало как насмешка. Дулеб был счастлив, пока имел дело с больными, там чувствовал, что он незаменим и необходим. Но вот стал он искать правду или хотя бы справедливость - и ничего не находил, а лишь удивлялся людской непоследовательности, коварству и подлости, разочаровывался каждый раз и мучился мысленно за всё так, словно и сам сосредоточил в себе все пороки и слабости людские. Злился теперь уже и не на Петрилу, не на князя Ростислава, который в чванливости своей начисто пренебрёг здравым смыслом, злился на самого себя. Зачем он связался с князьями? Что может сделать простой, бессильный, собственно, человек в этом свете, где уничтожено всё людское, где царит величавое небрежение, отталкивающее высокомерие, заученная почтительность?

Должен был бы бросить всё и исчезнуть среди людей, затеряться навеки, спасая уже не столько себя, сколько Иваницу, который должен был растрачивать молодость возле своего старшего товарища, а этот товарищ, как показывают события, не оправдал его надежд.

Дулеб оглянулся: Иваница стоял позади него.

- Слыхал? - спросил лекарь.

- Ну да.

- Что скажешь?

- А я уже оленя суздальского отведал. Ты тогда у Берладника пошёл писать свои пергамены, а я полакомился олениной. Жаль, на мягком не удалось ещё тогда поспать. Поспал бы, вот и славно бы было!

- Петрило уже к Ростиславу подластился - видел?

- На сонных нападает.

- Кто?

- Петрило - кто же ещё! Мы с тобой ходим от криницы к кринице, а он нападает на сонных. Пока они спят, ни о чём не догадываясь, он и берет с них всё, что может…

Дулеб взглянул на Иваницу, как на пророка. То ли сознательно, то ли просто невзначай, как это часто с ним случалось, Иваница неожиданно определил всё то, что происходит нынче в Киеве, определил с исчерпывающей меткостью, лучше и не скажешь: нападение на сонных и хождение по криницам. Одни пьют из источников, надеясь стать более мудрыми, другие же тем временем грабят сонных, обирая их дотла, - что им мудрость, зачем криницы, к чему источники?!

- А Ростислав же, по-твоему, как? Тоже сонный, раз на него Петрило напал и уже словно бы обвёл вокруг пальца?

- Вот уж! Тот всегда сонный! Как болван медный литой. Надулся ещё до рождения, видно, а раздуться назад не может. Так и застыл. Покуда думал я, что он и впрямь нас выкрал из поруба и пошёл супротив отца, имел я к этому князю что-то в душе, теперь не имею ничего. Получается ведь как: и поруб ненастоящий, и сидение наше ненастоящее, и вызволение ненастоящее. Стало быть, как: Ростислав этот - князь ненастоящий?

- Кажется, не имеешь оснований считать ненастоящим князя Юрия? Страдали мы с тобою вместе, и страдали за дело великое и святое.

- А я не признаю, - сказал Иваница.

Дулеб посмотрел на него удивлённо.

- Страданий не признаю. Думаешь, почему к тебе пошёл помощником и товарищем? Не знал тебя, не ведал, какие пути перед тобой пролегают, куда свернуть, мог бы выбрать для себя и более богатого человека и жизнь куда спокойней да надёжнее, мог бы и там сидеть, где сидел от рождения. Иванице всюду тепло и любо. А я пошёл ведь за тобой? А почему? Потому что ты человек, который помогает людям в их страданиях. Теперь же сам прославляешь страдания.