Михаил Пыляев - Моды и модники старого времени

• Название: Моды и модники старого времени
• Автор: Михаил Пыляев
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-26293-9

«В XVII столетии наша русская знать приобрела большую склонность к новомодным платьям и прическам. Указом 1675 года стольникам, стряпчим и дворянам московским и жильцам повелено было, «чтоб они иноземских, немецких и иных избычаев не перенимали, волосов у себя на голове не постригали, тако ж и платья кафтанов и шапок с иноземским образцом не носили и людям своим потому ж носить не велели, а буде кто впредь учнет волосы постригать и платья носить с иноземного образца, или такое ж платье объявится на людях их, и тем от великого государя быть в опале и из высших чинов написаны будут в нижние чины»…»

---

Также в числе модных всяких увлечений в русском обществе была и страсть к докторам и разным лекарственным панацеям. Иностранные медики еще в царствование Екатерины II считались не лучше цирюльников и в полках у полковых командиров и штаб-офицеров как бы жили в услужении; при их домах исполняли домашние поручения, как, например, расчесывали их парики и прочее. Но в 90-х годах доктора уже стояли в большом почете и за визиты им платили слишком щедро – рублей десять, двадцать пять и даже за визит в уездах рублей сто. Первые иностранные доктора были выписаны из Англии в 1581 году; скорее это были фельдшера. Назначение докторов зависело от первенствующего в государстве медика, носившего звание архиатера; звание это у нас существовало до учреждения медицинской коллегии 12 сентября 1763 года, последний архиатер был Кондоиди. За иностранными лекарствами у нас нарочно посылались доктора в иностранные земли, но были медикаменты и отечественные; последние собирались под видом особой подати, для чего заведены были особенные записные книги. Так, например, из поволжских губерний и Астрахани привозили солодковый корень, из Сибири – барьян, от болгар и китайцев – ревень; последний продавался долгое время исключительно от казны. При царе Алексее Михайловиче разведены вдоль западной стороны Кремля и в селе Измайлове аптекарские огороды; к собиранию и распознаванию трав служили так называемые травники, державшие рисунки и описание растений. Первая русская лечебная книга была переведена с польского языка в 1588 году; русские лекаря и рудометы (кровеметатели) получили образование от прибывших медиков-иностранцев; первые такие были набраны из стрелецких детей. В древности у нас у каждой царевны была своя бабка-лекарка; лишь Наталья Кирилловна, первая царица, лечилась у мужчины, гортанного лекаря Ивашки Губина. Страсть к знахарям и знахаркам у нас долго держалась. Кирилл Разумовский тоже пользовался от подагры у какой-то бабы, которая грызла ему ногу и прикладывала сопранизированных котов в виде припарки. Орлов-Чесменский тоже был вылечен знахарем Ерофеичем, давшим свое имя известной водочной настойке. Женские нервы в конце нынешнего столетия не были еще известны, хотя и тогда прекрасные половины падали в обмороки. Обмороки в это время вошли в большую моду и последние существовали различных названий: так, были обмороки Дидоны, капризы Медеи, спазмы Нины, ваперы Омфалы, обморок кстати, обморок коловратности и проч. и проч. Нервы стали известны чуть ли не в двадцатых годах нынешнего столетия; стали входить они в моду вместе с искусственными минеральными водами или, как их тогда называли, кислыми.

В ряду модных явлений обыденной общественной жизни в двадцатых годах нынешнего столетия особенно резко сказалась страсть аристократического общества к лечению минеральными водами. Новизна и мода влекла праздное общество к питью кислых вод. В эти годы весною вся аристократическая Москва просыпалась уже в пятом часу утра и катила на всевозможных экипажах в заведение старого московского врача Лодера, устроенное над Москвой-рекой близ Крымского брода. Лодер вместе с молодым доктором Енихеном первый завел в России искусственные минеральные воды. Помещались они в очень обширном саду с галереями. Здесь уже в пятом часу утра гремела музыка и бродили толпы гуляющих больных. В первые годы больше всего лечились дамы и затем старики-сановники от неизлечимой болезни старости. Слава заведения Лодера искусственных вод была настолько сильна, что сюда съезжалась публика со всей России. В Петербурге минеральные воды открыли только в конце тридцатых годов. По предписанию Лодера при питье вод больные должны были ходить три часа; это-то ходьба, на взгляд простолюдина бесцельная, и вызвала поговорку, характеризующую праздную гуляку: «Лодерем ходит». Названное заведение в короткое время получило такую известность, что в Москву на минеральные воды не только что приезжали из Петербурга, да и из Сибири. Особенно сильно на них тянуло прекрасный пол. В «Московском вестнике» 20-х годов встречаем следующее интересное описание этих вод: «Янсон! Янсон! Взгляни в окно: верно пожар? Скачут, стучат… невозможно долее спать! Шестой час и некому, кроме пожарных, будить Остоженку». – «Нет, сударь! не видно ни огня, ни дыму, небо ясно, но множество карет, колясок и дрожек тянутся… Странное дело! в шестом часу утра такой разъезд, это что-то необыкновенное». Спрашивающий одевается и выходит на улицу, здесь он встречает своего знакомого, который объясняет ему причину такого движения. Он идет с ним в заведение вод, и когда приходит к нему, то видит: весь его двор уставлен экипажами, сотни лакеев толпились перед крыльцом, посетителей была масса, они наполняли и здание минеральных вод, и большой сад. Мальчики, раздававшие воду, едва успевали наполнять кружки и снабжать подходивших листочками шалфея для очищения зубов. Подрумяненные старушки, румяные женщины, бледненькие дочки, кавалеры всех сортов и рангов тянулись непрерывною цепью к источникам здоровья, к мальчикам, разливавшим воду. Убогий оркестр наигрывал старинные марши и жосезы. Только ливреи и бороды, не постигая фантазии своих господ, забавлялись на их счет; один кучер уверял, что господ обманывают: «Я сам видел, как брали воду из Москвы-реки». Один москвич, пивший эти воды, почтил их следующими стихами:

Лишь только пять часов пробьет,
Жена моя уже одета.
И под крыльцом стоит карета,
И мы с пяти часов утра
Уж едем с нею со двора.

и т. д. В эти же года явилось много излюбленных лекарств, или панацей, которыми лечились от всех болезней; к таким принадлежали: жизненный эликсир шведского столетнего старца; это была настойка из сабура, шафрана и горьких пряных кореньев; затем большой эффект производили также Гарлемские капли, будто бы добываемые со дна Гарлемского озера; затем наши отечественные лекарства были: самохотовский эликсир от ревматизма, майский бальзам надворного советника Немчинова, аверин чай от золотухи, камергерский шауфгаузенский пластырь, последний даже рекомендовался «от неловкого шага (?) и, как гласило описание, приготовлялся из каких-то червей. Также с этих лет вошло в большое употребление носить фонтанели на руках и лечиться китайским иглоукалыванием и т. д. Потребность общественной жизни в больших городах была причиною открытия и модных клубов. Первые такие дворянские собрания открылись в Петербурге и Москве в царствование Екатерины II. Начинались они 24 ноября, в день именин императрицы, и кончались 21 апреля, в день рождения государыни, и если этот день приходился не в Пост, то этим днем и оканчивались собрания. Съезжались обыкновенно сюда в 6 часов, и в 12 часов все разъезжались по домам. В Москве, например, великолепная и обширная его зала, окруженная с трех сторон колоннами, за ними балюстрада отделяла возвышенные площадки, где играют в карты, сидят, приходят, а в середине беспрерывно танцуют. Танцевальный зал в былые годы вмещал до пяти тысяч посетителей. В старину ни один из клубных дней не был пропущен обычными посетителями; тогда не входило в обычай переменять всякий раз платье, и небогатая провинциалка стояла рядом с первою щеголихою. Здесь не считали генеральши унизительным находиться в обществе с асессоршами и секретаршами; составлялись кадрили и танцевали от души до упаду. К Масленице приезжали из Петербурга гвардейские офицеры и в польских, в экосезах заключали брачные союзы. Но в первое время по учреждении собрания танцующих бывало немного, потому что менуэт был танец премудреный: поминутно, то и дело, что или присядь, или поклонись – и то осторожно, а то с чужим лбом стукнешься, или толкнешь в спину, или оборвешь чужой хвост платья и запутаешься. Танцевали только умевшие хорошо танцевать; то и дело было слышно: „Пойдемте смотреть, танцует такая-то с таким-то“, – и потянутся из всех концов залы, обступят круг танцующих и смотрят, как на диковинку, как дама приседает, а кавалер низко кланяется: тогда в танцах было много учтивости и уважения к дамам, вальс тогда еще не знали, и в первое время, как он стал входить в моду, его считали неблагопристойным танцем, как это – обхватит даму за талию и кружит ее по зале.

Позднее, как описывает англичанин Ж.К. Пойля в своих мемуарах, для летучих вальсов в целой Европе мастера только были русские, и кроме русских дам, этих чересчур быстрых, почти воздушных, не выдержит ни англичанка, ни немка, ни француженка. В самом деле, тогда быстрота с ловкостью в вальсе составляли всю славу наших танцев, и потому аристократический круг нашей молодежи, так сказать с детства сроднившийся с ловкостью вальсировать, резко отделял себя от экосезных и от экосезов, не трудных всякому. При императора Павле на вальс, или, как его тогда называли, вальсон, вышло запрещение. Но особенно при Екатерине II вошел у нас на балах в большое употребление полонез или польский. Им начинался каждый бал. Огинский и Козловский обессмертили его, написавши каждый по прелестному такому полонезу. Обыкновенно в полонезе в первой паре шел хозяин дома с почетнейшею из дам, мужчины выступали в нем сановито и выделывали величавые па, меняли руки и т. д. Полонез длился по получасу; все приглашенные гости принимали в нем участие. В начале нынешнего столетия, как пишет П.М. Дараган, полонез, заменив менуэт, исполнялся на петербургских балах под названием «круглого польского» вместе с вальсом. После польского шли на балах ала греки, котильоны, англезы, гавоты, тампеты, матрадуры и манимаски.