Вера Кобец - Сладкая жизнь эпохи застоя: книга рассказов

• Название: Сладкая жизнь эпохи застоя: книга рассказов
• Автор: Вера Кобец
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-94278-905-3

Рассказы, вошедшие в эту книгу, возвращают читателя в недавнее, но уже так далеко отодвинувшееся прошлое. Лирические фрагменты и смешные, с горчинкой, истории складываются в картину эпохи, становясь своеобразными «свидетельскими показаниями». Блестящий прозаик и тонкий стилист, Вера Кобец рисует свою картину мастерски и проникновенно.

Как известно, история повторяется дважды. Впервые потерянным поколением были названы сверстники Хемингуэя. Полвека спустя похожая участь выпала на долю опоздавших к оттепели и не вдохнувших в юности «глотка свободы». Это наше потерянное поколение… Чего больше в их жизни — трагедии или фарса? Как справлялись они с остановленным «бегом времени»? Книга «Сладкая жизнь эпохи застоя» — своеобразная попытка ответить на эти вопросы.

Вера Кобец — прозаик, переводчик, востоковед по образованию, печатается с конца 80-х гг. По словам критиков, в ее прозе чувствуется «давно забытый набоковский и бунинский аромат… радость прикосновения к подлинному, охватывающая с первых страниц и не отпускающая уже до конца».

---

«Да-да, в самом деле ему чертовски трудно». Зацепившись за эту мысль, ты переходишь от командировочного способа защиты к другому: к защите с помощью жалости. Сумев почувствовать, как ему тяжко и плохо в его положении зайца, спасающегося от стаи волков, ты наполняешься святой всепрощающей жалостью. Тебе начинает хотеться помочь ему, скрасить и облегчить его жизнь. И ты торжественно провозглашаешь (про себя, разумеется) не две недели командировки, а две недели бескорыстного служения ему. И сразу становится легче. Ты наполняешься альтруизмом и материнскими чувствами. Ликуешь при каждой его улыбке, думаешь, как бы повкуснее его накормить, вспоминаешь его заветные желания. И он отогревается и расцветает, жизнь превращается в рай, вам так хорошо друг с другом, он так к тебе тянется, что ты вдруг понимаешь: преступно (по отношению к нему, о себе ты в это время даже не вспоминаешь) давать ему эту полноту бытия, эту достойную его жизнь лишь урывками, и ты начинаешь спокойно, разумно и ласково (ведь ты думаешь только о нем, ведь ты вся — самоотдача и самоотверженность) убеждать его, что, быть может, хоть это и трудно, стоит подумать о том, чтобы как-то (не кардинально, это, конечно же, невозможно) раскрепоститься, переменить свою жизнь, перестроиться, не причиняя вреда и боли, не разрушая и не ломая. Он тебя слушает очень внимательно; кажется, что какие-то доводы он принимает, на лице у него появляется грустно-задумчивое выражение, которое ты так любишь. Он смотрит тебе в глаза, он берет тебя за руку и вдруг неожиданно говорит: «Ну зачем же опять возвращаться к тому, что давно уже ясно? Ведь мы не раз все обсудили». Более глупой и нелогичной реплики не придумать. «Разве когда-нибудь прежде шла речь о том, чтобы временно перейти в филиал? Он только-только открылся. Там ты получишь лабораторию. Там перспективы. И потом жизнь в предгорьях Кавказа…» Но он обрывает: «Не надо об этом. Ты хочешь, что бы мы снова поссорились?» «Ни о каких ссорах не может быть и речи!» — кричишь ты в бессильной ярости, и вдруг (наверное, раз в десятый) ты понимаешь, что связана вот уже много лет с человеком без крыльев, с трусом, который не только ради тебя и вашего общего счастья, но даже для дела, которое он на словах ах как любит, не может пойти на крохотный риск, не в силах отважиться на поступок. Он увяз по уши, и, что самое страшное, с ним вместе увязла и ты, хотя ты-то готова на пробы, эксперименты, борьбу. О да, ты готова на многое, и ты способна на многое, а между тем этот камень на шее! Тяжело и обидно, выматывает и обессиливает. Нет, тут необходим совсем иной способ защиты. По-настоящему эффективный и долгосрочный. Какой же? Карьера? Противное слово. Лучше назвать это работой. А еще лучше — Работой с большой буквы. Этой работы ты добьешься — кровь из носу. Цели ясны — вперед. И кем бы ты ни была (образование высшее; гуманитарное или техническое — нужное подчеркнуть), ты смело ринешься в бой (аспирантура-диссертация, заветное и недоступное для стольких членство в творческом союзе, директорство, руководство проектом, что там еще?). Ты будешь гореть, добиваясь намеченного, ты будешь жить насыщенной (!) жизнью, и девять шансов из десяти, что ты (о господи!) победишь.

Победа будет завоевана честно. Довольная собой, ты будешь с состраданием или с невольной легкой усмешкой смотреть на его издерганное, стареющее лицо. Что ж делать, милый, если такая твоя судьба, моя иная: я в сорок лет доктор наук. Тебе такое не снилось? Конечно, не снилось. Вон у тебя на хвосте снова баба повисла. Сколько ей? Двадцать восемь? Ну что ж, и нам столько было. Она хочет писать статью под твоим руководством и обсуждать ее на лоне природы? У нее вдруг оказался лишний билет на Таганку или на Рихтера? Ну что же, Бог в помощь. Сколько могла, я предупреждала тебя, я делала все, что возможно, чтобы хоть как-то переменить плачевную твою жизнь. А теперь могу только сочувствовать. На конгресс в Осло поехал бывший твой ученик? Неудивительно, каждый сам кует свое счастье. И этот экс-ученик, оказавшись в твоем положении, вел себя по-мужски, расстался с женой, а дальше уж был осмотрителен и в аспиранты брал только парней. Ты же до сих пор продолжаешь окружать себя ученицами. И эта новенькая очень мила. Что? Я мелю чушь? Она замужем? Нет, дорогой мой, у меня сведения более точные. Она уже год как в разводе.

Конечно, времени для занятий наукой (Работой) у такой женщины больше, чем ей бы хотелось. И все же работе это, пожалуй, на пользу. Повоешь волком в солнечный день в воскресенье, да и садишься к своим бумагам (куда же деваться?). Пройдет час-другой, как-то втянешься, увлечешься и уже сама веришь, что села по доброй воле (что вы, Майя Петровна, какие прогулки?! Мне статью в пятницу подавать!). Осенью мне исполнится сорок один. Профессорская вакансия ждет меня.

«Я очень рад за тебя, я горжусь тобой», — говорит он от души. Глаза сияют, на лице облегчение (крупными буквами). Что же ты думаешь, что теперь, раз я доктор наук, ты меня сможешь бросить? Нет, мой хороший. Мне даже жаль тебя, но ничего не поделаешь. Этот крест — твой, до конца. А кроме того, исчезни я даже сейчас, что изменится? Тебе уже пятьдесят с гаком, по-новому не заживешь. Освободится какое-то время, так оседлают мгновенно еще две охотницы. А я все-таки зло привычное, старое. Плохо, конечно, для нас обоих, что после докторской у меня передышка и защищаться от нашей собачьей жизни опять непросто. Но что-нибудь можно придумать. Вот, например, старик уходит на пенсию, и, хорошо поработав локтями, я смогу получить его кафедру. Никогда к этому не стремилась, но что тут поделаешь? Не бойся, любимый, ради тебя и себя я добьюсь еще многого.

Урок геометрии

Пространство, в которое по своей воле и в то же время нечаянно попал М, было кругом. Он назывался семейный круг, круг семейных обязанностей. Круг был небольшим: от ссоры до примирения и снова от примирения до ссоры. Обязанности стояли плотно, сквозь них с трудом можно было протиснуться. Протиснувшись, постоять, отдохнуть. Сравнительно скоро М научился быстро лавировать и начал бороться за то, чтобы время от времени его хоть на час выпускали из круга. Но жена М считала, что это излишне. М попытался уговорить ее изменить свое мнение. Попытки не удались, и в результате жизнь обрела неприятные для обоих новые формы. Круг начал кривиться: от примирения к ссоре, потом к новой ссоре, и почти сразу же вбок: к неожиданной перебранке и абсолютно бессмысленному скандалу. Все это было похоже черт знает на что. Обязанности скособочились, проходы оказались забитыми, и М с женой спотыкались почти на каждом шагу. В какой-то момент стало ясно: без соломонова решения не обойтись. И жена первая придумала, что делать. Шагнув в центр круга, она вбила там колышек, привязала к нему веревку, а другой конец этой веревки искусно и даже совсем не больно закрепила на шее М. «Пожалуйста, теперь можешь гулять», — сказала жена раздраженно, а сама прилегла, так как очень устала. Испуганный М сделал шаг, два, десять и вдруг, вдохнув свежий бодрящий воздух, понял, что вышел после огромного перерыва на волю и идет по окружности, внешней по отношению к кругу семейных обязанностей. В виде простейшего чертежа эту прогулку можно изобразить примерно так:

Прекрасно, подумал М, жизнь устроилась. Я дышу полной грудью, я на свободе, и в то же время я не болтаюсь по воле волн. Я на приколе. У меня гавань. Капитан, порт приписки. От этих приятных мыслей М приосанился, развернул плечи и с большим удовольствием начал знакомиться с разными симпатичными точками, разбросанными по окружности, на которую волей случая, а также отчасти и волей жены, выбравшей (пусть и без размышлений) длину поводка, он был выпущен. Точки, с которыми М стал приятельствовать, были милы и, что самое главное, просто ни капельки не походили на его жену. При виде М они улыбались и сразу же начинали рассказывать что-нибудь интересное, о чем-нибудь трогательно просили и утверждали при этом, что лучше М с исполнением просьбы не справился бы никто. М с удовольствием исполнял поручения и радостно старался угодить каждой, но все же чуточку уставал и со временем начал сам для себя незаметно проскальзывать мимо точек Б, Ц и Ю и как-то все чаще оказываться возле точки А. Эта довольно странная точка никогда ни о чем не просила, из чего, увы, следовало, что ей не хватает практичности и разумного отношения к жизни, но зато неизменно светилась ему навстречу. И хотя М ценил в первую очередь конструктивное и осмысленное, это ничем не оправданное сияние было ему приятно. И вскоре он стал проводить с точкой А практически все отпущенное ему для прогулок время. А когда в должный час жена дергала за поводок, возвращался в семейный круг, пятясь задом и посылая точке А воздушные поцелуи.

Жена М не знала о том, что, выпущенный на прогулку, муж устремлялся теперь всегда к точке А. Для жены все оставалось как прежде, и это неудивительно: ведь расстояние от любой точки окружности до колышка-центра всегда равно радиусу — ничему больше. Так что хоть схема передвижений М и выглядела теперь вот так: