Теодор-Валенси - Берлиоз

• Название: Берлиоз
• Автор: Теодор-Валенси
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1969

Книга Теодора-Валенси посвящена жизни и творчеству великого французского композитора Гектора Берлиоза.

---

Камилла сияла юностью и очарованием. Ее глаза и пылающие губы сулили райское блаженство.

«Когда она, эта капризная хохотушка, шла своей легкой походкой, в вызывающе грациозном покачивании ее бедер и стана было «нечто гипнотическое». Прелестная, насмешливая кокетка, она любила со своеобразным, чисто парижским изяществом играть сердцами мужчин и делала это с такой же легкостью, с какой ее красивые пальцы порхали по клавиатуре… В образе юной девы скрывался искушенный опытом Керубино; она была падка на приятные и разнообразные ощущения, она была виртуозна и в игре на фортепьяно и в любовных приключениях»36.

Камилла внушила Фердинанду Гиллеру сильную страсть. Она была, говаривал ее обожатель, его «ангелом», «тем серафимом, что открывает ему врата рая».

Опрометчивый Фердинанд, почему же именно Гектора ты избрал своим поверенным, своим «любовным гонцом», по твоему образному выражению?

Гектор легко воспламеняется, Гектор «вулканичен».

Весенняя песня в двадцатилетнем сердце.

Твои нежные послания, что он передавал Камилле, должны были жечь ему руки, затем глаза и, наконец, сердце.

Однако послушаем Фердинанда, который рассказывает о своей неприятности так, словно она случилась с его коллегой.

Но не ищите коллегу, это он сам.

«Один молодой немецкий музыкант, – рассказывает он в «Kunstlerleben», – находил самый дружеский прием у очаровательной француженки, его коллеги; они вместе, на глазах ее матушки, играли музыкальные пьесы, и это происходило столь часто и столь вдохновенно, что у них возникло желание встречаться без матушки и без фортепьяно. Ничего не могло быть проще. Молодая пианистка отличалась не только красотой и обаянием, она обладала еще и талантом– – была одной из самых популярных преподавательниц. Скорее сопровождаемая, чем охраняемая снисходительной дуэньей, она ездила в отдаленные кварталы столицы, давая уроки дамам-аристократкам или молодым девицам из пансионов. Пользуясь этим, влюбленные встречались как можно дальше от ее дома и не спешили возвращаться. Но вот я познакомил моего соотечественника с Берлиозом, обучавшим игре на гитаре в том же пансионе, где возлюбленная немецкого музыканта давала уроки на фортепьяно. И тот имел наивность избрать Берлиоза поверенным в своих любовных делах и домогаться его добрых услуг как «любовного гонца».

Действительно, Фердинанд, зачем понадобился «любовный гонец», раз вам так просто было встречаться с ней «без матушки и без фортепьяно»?

Не уподобились ли вы султанам Востока; снедаемые ревностью, они все же выставляли на солнце, чтобы полнее насладиться, свои самые ценные сокровища – прекрасных женщин и ослепительные драгоценные камни.

Так или иначе, но Гектор загорелся: сменяли друг друга искусно модулированные вздохи, торжественные клятвы в вечной любви и театральные позы, призывающие в свидетели небо.

– Моя Камилла! – взывал он. – Рядом с моей Камиллой, когда она ударяет пальцами по клавишам, меркнут самые удивительные виртуозы.

И верно, Камилла обнаруживала выдающийся талант пианистки, но через призму любви, которая приукрашает, облагораживает, возвеличивает, Гектору казалось, что она гениальна.

«О, если бы вы слышали, – повторял он, – как исполняет она Вебера и Бетховена, вы потеряли бы голову…»

С ним так и случилось, он действительно потерял голову. А потом немедля пожелал жениться на Камилле – жениться или умереть вместе с нею.

Однажды, когда она, недомогая, объявила (чтобы внести романтическую нотку), что, возможно, заболела чахоткой – модной болезнью, воспеваемой поэтами, – он предложил ей тотчас же вместе с ней принести себя на алтарь невиданных страданий.

– О, – умолял он, – сольемся в объятиях и оставим прозаическую землю, слишком тесную для тебя!

Но Камилла – порхающий мотылек – стремилась лишь испытать всю гамму чувств, ее вовсе не увлекала поэзия подобной смерти. Она страстно любила жизнь и те волнения, которые ждала от нее и находила приятными.

И она умолила его соблаговолить продолжить свое существование на этом свете.

Гектор должен был покориться, но не пожелал остаться побежденным.

– Камилла, – торжественно сказал он ей, – стоит тебе захотеть, прикажи – и я умру вместе с тобой.

Тогда Камилла свободно вздохнула. Она-то хорошо знала, что никогда не будет расположена отдать подобное приказание. Это уж точно!

А что, Гектор, если бы Камилла приказала, что бы ты тогда придумал, как бы отступил? Ведь ты и не думал расстаться с жизнью, не так ли? Умереть, не удовлетворив честолюбивых замыслов, умереть отвергнутому, с неутоленной жаждой славы в сердце?

Ты бы подождал….

Подождал? Но чего же?

Завершающей победы, к которой стремился, и нового конкурса на Большую Римскую премию, так как тебе еще раз предстояло участвовать в состязании, которое ты поносил, и вновь предстать перед членами жюри, которых ты неустанно задевал своей заносчивостью.

V

15 июля Гектор снова поднялся в ложу. Пятая попытка.

Папаша Пенгар, открывая ему дверь камеры, воздержался от замечаний, которые могли бы показаться обидными. Гектор же обрадовался такой сдержанности и оценил выражение неприступности на лице стража: итак, он избежал всякого обмена мыслями, всякого подбадривания, уязвляющего его гордость.

Новый сюжет – Сарданапал.

Невозможно было выбрать тему, более близкую буйным порывам Гектора, где вольное обращение с правилами композиции столь же хорошо терялось бы в созвучиях, исполненных пафоса и величия. Судите сами.

В золоте и фимиаме, окруженный женами – тепличными цветами, чьи чудесные тела прислужницы любви украшают лепестками роз, в сладострастии и неге проводит свои дни царь Сарданапал.

Но вот вспыхивает восстание, поднятое Арбаком, вознамерившимся свергнуть владыку, и Белисом – великим жрецом Вавилона. И тогда – о чудо! – изнеженный Сарданапал преображается в воина. Он становится героем. Трижды выходит он за ворота Ниневии, чтобы сразиться с четырьмястами тысячами солдат, пришедших из Мидии, Персии и Вавилона. И трижды он разбивает их. Но, увы, капризное счастье отворачивается от него – и вот уже победа висит на волоске. Сарданапал знает, что поражение для него означает смерть и бесчестье. Он запирается в неприступных и грозных стенах своей гордой столицы. Проходит год, два… Осаждающие устали, ими овладели, наконец, сомнения в победе. И они готовы отказаться от осады, возможно, даже сдаться, но тут Тигр, выйдя из берегов, разрушил своими разбушевавшимися водами гигантские крепостные стены, которым не страшны были самонадеянные люди. Чувствуя неминуемую гибель, Сарданапал велит солдатам на главной площади, возле своего сказочного дворца, более прекрасного, чем райские чертоги, разложить огромный костер.

Вместе с Миррой37, любимой фавориткой, всегда будившей в нем смелость, вместе со всеми женами, которые никогда никому не будут принадлежать и познали на этом свете лишь его ласки, вместе с евнухами, которые денно и нощно охраняли усладу его плоти, вместе со сказочными сокровищами и неповторимыми жемчужинами, в которых отражаются тайны и великолепие недоступных морей, он идет, идет вперед; и вот уже со всей свитой, отважно последовавшей его примеру, он ступает меж языков пламени, застилающего все небо. Крики боли, прощание жен с великим Сарданапалом и с жизнью – и все кончено, кончено навсегда.

И когда вторгшиеся враги проникли на дымящееся кладбище, всемогущий царь, так ценивший радости жизни, его жены, столь горячо любимые им, чьи глаза, исполненные любовного томления и волнующих обещаний, заставляли великого возлюбленного владыку дрожать от желания, чьи губы только вчера дарили сладостные поцелуи, чьи тела расставались с жизнью, еще храня аромат благовоний, – все это уже обратилось в жалкую груду бесформенного праха и пепла.

И кое-где продолжал потрескивать огонь…

Героизм. Сражения. Падающие воины. Зловещая осада, подстерегающая опасность. Бесповоротная решимость принять смерть. Костер и его ужасающее величие. Пламя… Крики…

Sic transit gloria mundi38.

В Сарданапале все было по душе Гектору – врагу мещанской слащавости. И потому он, узник, запертый в своей камере, ждал результатов с непоколебимой верой в свой гений, в свою звезду.

VI

Когда Гектор, закончив сочинение, вновь обрел, наконец, свободу, Париж переживал исторические дни. Три Прославленных дня – 27, 28, 29 июля 1830 года – подходили к концу: падение короля Карла X, восшествие на престол Луи-Филиппа. Пушки, однако, еще дымились, а крики толпы еще звучали в воздухе.

И Гектор – Дон-Кихот, зараженный театральным геройством, – желает сражаться во что бы то ни стало. Не поздно ли?

Это ему безразлично.