Спиридон Кисляков - Из виденного и пережитого. Записки русского миссионера

• Название: Из виденного и пережитого. Записки русского миссионера
• Автор: Спиридон Кисляков
• Жанр: Религия

Публикация содержит сочинение архимандрита Спиридона (Кислякова): «Из виденного и пережитого». О жизни архимандрита Спиридона Кислякова до сих пор было известно немного. Большинство доступной информации содержалось в собственных сочинениях проповедника, изданных еще при его жизни — «Из виденного и пережитого. Записки русского миссионера» («Христианская мысль», 1917), «Исповедь священника перед церковью» (К., 1919) и «Царь Христианский» (К., 1920), а также в отрывочных воспоминаниях современников. Печатались книги о. Спиридона и на Западе. В пятидесятых годах прошлого века вышло несколько изданий его воспоминаний на французском. В 1994 г., стараниями католического монаха из Бельгии Антония Ламбрехта, «Из виденного и пережитого» вышли также и по-немецки. Эти издания вызвали большой интерес в научных христианских кругах Запада. Однако в последнее время были найдены и готовятся к публикации рукописи нескольких фундаментальных произведений архимандрита Спиридона — [Дневник], [Из воспоминаний], [Размышления над Евангелием] и [Психологические типы].

Публикация воспоминаний в журнале «Христианская жизнь» N 2–10 за 1917 год была оборвана революцией.

---

— Если бы было возможно, — говорил я им, — снарядить такую экспедицию, которая с одной планеты на другую переносилась бы с быстротой светового луча, (а световой луч в секунду проходит 280 тысяч верст) и если бы эта экспедиция странствовала по этим мирам сто миллионов лет, то она топталась бы только на одном месте, потому что перед нею раскрывались бы еще и еще непочатые части вселенной! И все эти миры, если бы были населены подобно нам разумными существами, то они, жители бесконечных миров, не могли бы иметь более чистой и совершенной по святости и по своему моральному совершенству религии, как христианство.

Али заинтересовали мои слова, и как-то он спрашивает:

— Если христианство есть такая великая вера во Христа, что она самая святая и совершеннейшая во всей вселенной, то разве, когда мы умрем, так будем верить по-христианскому? А где же будет тогда наш пророк Магомет?

— Добрый Али, и Магомет ваш получит там по своим делам, я, дорогой мой, не думаю, чтобы он Богом был окончательно отвергнут. Бог, как истинный Отец людей и Творец вселенной, всех любит, милует и о всех промышляет, заботится, рождает, кормит, выращивает и по делам всем все воздает.

— Батюшка, наш мулла говорит, что только одни магометане спасутся и после смерти к Богу пойдут, а другие, как христиане, евреи, китайцы, пойдут шайтану.

— Милый Али, ты — женатый?

— Да, женатый. У меня три жены есть.

— Скажи мне, Али, если у тебя от всех трех жен были бы дети и из них два, три были бы слепы, как ты думаешь, всех бы ты считал их своими детьми или нет?

— Конечно, все мои дети, и я, как отец, любил бы всех, а слепых еще более.

— Так, Али. И Бог всех нас, без исключения народностей и вероисповедания, любит такою бесконечною любовью, что наша самая сильнейшая любовь, сравнительно с любовью Божиею, то же, что осколок льда с солнцем!

Али при этих словах молитвенно поднял свои руки и, приложив их к голове, медленно произнес:

— Аллах! Это так учит христианство?

— Да, — ответил я ему.

— Подождите, подождите, батюшка, я еще хочу вас спросить. Почему же вы, христиане, не лучше нас живете? Мы водку не пьем, а вы почти все, и бабы ваши окончательно спились. Мы более вас справедливы, верны, а вы почти все сделались жестокие, неверные, лживые и обманщики. Наши бабы так скверно не живут, как ваши. Ваши все, особенно городские, имеют мужей, а ходят по другим и грешат бессовестно. Наши муллы не пьянствуют, не ругаются матерью, а ваши попы, — вы, батюшка, извините меня, — как свиньи напиваются. Почему же вы так живете? Почему вы не живете по своей христианской вере? Мне было сказать ему нечего.

— Знаешь, Али, у всякого есть своя воля и свобода и поэтому каждый живет так, как ему хочется.

— Нет, батюшка, так могут жить только одни звери, животные и птицы. Для человека прежде всего должен быть Бог. Я думаю, — продолжал магометанин, — у Бога больше воли и свободы, чем у человека, а Он не грешит, знает, что Он Бог. Так и христианин не должен грешить, зная что он христианин. Ты мне, батюшка, достань ваше Евангелие на татарском или турецком языке, такое Евангелие есть?

— Есть, — ответил я.

Простившись с магометанином, я поехал в город, заехал в библейское общество, купил ему на татарском языке Евангелие и через ученика миссионерской школы отправил ему в тот же самый день.

Приезжаю опять в тюрьму, устраиваю с арестантами беседы. Смотрю, моего Али нет. Через дня два после этого служу литургию, смотрю, Али моего и тут нет. Я задумался о нем, но не решился даже спрашивать надзирателя. На следующей неделе я опять приехал в тюрьму и с собою привез отца Ивана, священника из бурят. Смотрю по сторонам храма и также не нахожу этого Али. Уже через месяц Али приходит ко мне в церковь, молится по-магометански. По окончании литургии магометанин подошел ко мне и спросил меня:

— Батюшка, мне можно у вас покаяться?

— Можно, — говорю.

— Ну, так я хочу покаяться. Арестант с горячими слезами высказывал свои грехи. Наконец, вздохнул и сказал:

— Мне учение Христа очень нравится; пожалуй, я скоро буду христианин.

— Нет, Али, ты, мой дорогой, подожди креститься, а вот постарайся хоть один месяц так жить среди арестантов, как вот учит Евангелие.

— Хорошо, — ответил Али. — Я так и буду жить; будут меня ругать, бранить, а я за них буду молиться, буду им все приносить, убирать, не буду сердиться, буду всех любить и пойду со своими арестантами мириться. Я вот месяца два как с ними побранился, значит, пока креститься не стоит?

— Да, пока повремени, мой Али.

Али вышел из церкви и отправился в свою камеру. Проходит месяц, другой, я Али не вижу. Как-то служу я вечерню, смотрю, Али стоит в церкви. Кончилась вечерня, Али ждет меня.

— Я, батюшка, — забасил Али, — еще хочу покаяться.

— Хорошо, — ответил я.

Али в эту исповедь с самого детского возраста все свои грехи высказал. Когда кончилась исповедь, Али поднялся на ноги и промолвил мне:

— Я скоро буду христианином. Я как стал жить этот месяц по Евангелию, то куда и скорби, печаль девались, мне хочется всех любить и всем делать только добро.

Через месяц после этого я его крестил.

* * *

Арестант этот человек был в высшей степени красивый и интеллигентный. Его горе — клептомания.

— Не могу, не могу жить, — говорил арестант, — без того, чтобы не украсть. Были дни в моей жизни, когда я, как ребенок, предавался отчаянному рыданию. Что я буду делать? К каким врачам ни обращался, чьи советы ни принимал к себе, и все бесполезно. Что я буду теперь делать?

— Молитесь ли вы Богу? — упросил я его.

— Нет, вот уже лет десять не ходил в церковь, не исповедовался, не причащался Святых Тайн и никогда не молился за все это время.

— Милый мой, попросите у Начальника тюрьмы, чтобы он разрешил вам сидеть некоторое время в одиночном заключении, я буду к вам ежедневно ходить и там вдвоем будем молиться.

— Мне как-то стыдно, неловко просить начальника об этом, он не поймет меня и будет смеяться надо мной.

— Зачем смеяться? Ведь тюрьма по своему назначению есть исправительное учреждение?

— Да оно так-то так, но…

Я понял, что его ложный стыд удерживает от того, чтобы он, как интеллигентный человек, решился для молитвы обращаться к начальнику, чтобы он разрешил ему сидеть в одиночном заключении. Тогда я предложил ему другой выход.

— Ну, хорошо, — говорил я ему. — Так вы во время моей церковной службы приходите в алтарь и станьте где-нибудь в уголке и принуждайте себя к молитве.

Арестант согласился. После трех служб он подошел исповедаться и причаститься Святых Тайн. По прошествии дней пяти я его опять увидел в тюрьме. Когда он увидел, что я вошел в церковь, то последовал и он за мной. Я только что вступил в алтарь и начал раскрывать Престол, как вдруг что-то повалилось у моих ног. Взглянул и увидел, что это лежит молодой красавец, который со слезами благодарил меня: ему с того дня сделалось очень легко словно какой-то камень свалился с его души. Я бросился ему на шею и начал его целовать. Мне было очень радостно за него. Когда он поднялся на ноги, кровь хлынула ему в лицо, и слезы по этому лицу оставили свои тонкие следы. О, как он был тогда красив! Как какой-нибудь ангел с неба слетел. Таким он мне казался тогда.

* * *

Этот арестант был русский сектант. Все время моего последнего пребывания в этой тюрьме, он ходил, на мои духовно-нравственные беседы и ни одной церковной моей службы не опускал. Ему очень нравилось, когда я говорил арестантам о том, чтобы жизнь их согласовывалась с Евангельским учением. Он ухватился за эту мою мысль, когда я в своей проповеди высказался так: — Смотрите, мои узники, как Христос; ради нашего спасения, подчинился всем законам человеческой жизни, кроме одного греха, с тою целью, чтобы как можно этим ярче доказать Свою любовь к нам. Если Законодатель временно, в земной Своей жизни, умалил так низко Себя, что Бог, воплотившийся в нашу человеческую природу и совершенно подчинившийся ей, повторяю, кроме греха, был одним из беднейших сынов человеческих, то мы, взирая на такую Его беспредельную любовь к нам, не обязаны ли ради сей любви пренебречь не только родителями, женою, детьми, благами мира сего, но и своею собственною жизнью, чтобы быть со Христом? Узники мои! Я взываю к вам, топите ваши скорби, ваши страдания, ваши муки в волнах вашей любви к Христу. Ради Христа можно отречься от всего и даже от самого себя. Он есть наше утешение, наше воскресение, наше нахождение самих себя в Нем.

Эти слова тронули арестанта-сектанта, и он попросил меня прийти к нему в одиночную камеру. Когда я пришел к нему, то сектант возрадовался моему приходу. Сектант-арестант попросил меня сесть рядом с собою на полу его маленькой камерки. Я сел. Арестант вынул из своего засаленного кармана Святое Евангелие и, открыв его, нашел четвертую главу от Иоанна, указал мне 24-й стих. Я его прочел.