Вениамин Каверин - Литератор

• Название: Литератор
• Автор: Вениамин Каверин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1988
• ISBN: 5-265-00375-4

В новой книге В. Каверин рассказывает о своих встречах с М. Горьким и другими известными писателями (В. Шкловским, Е. Шварцем, К. Симоновым, В. Быковым), с историками литературы (Б. Н. Эйхенбаумом, Ю. Г. Оксманом), с режиссерами (А. Я. Таировым, Вс. Мейерхольдом). Его дневники и переписка охватывают время от 20-х до 80-х годов, воспроизводя не только литературно-художественную атмосферу, но и отражая основные события жизни нашей страны. В книгу вошли статьи последних лет о современной прозе, размышления о роли литературы и месте писателя сегодня.

---

Вам нужно уйти из Ленфильма. Татьяна Леонтьевна[151] права. Но на другой же день сесть за пьесы и написать их много, потому что Вам только кажется, что Вам это трудно. Написать, не оглядываясь на каждую строчку, а потом во второй и третий раз оглядываясь. И Вы заткнете за пояс (…) других. Но писать нужно, не думая о цензуре. Обнимаю Вас. Не ленитесь…

22/VI—1977

Я пишу, или, вернее, составляю книгу «Вечерний день», основав ее на своем архиве. В ней будут (немногие) письма друзей, оценивающих мою работу. Среди них два или три Ваших. Разумеется, я зачеркиваю все «комплиментарные» строки. Некоторые из Ваших писем (27.4.48) интересны тем, что «Открытая книга» была бы лучше, если бы я своевременно прислушался к Вашим советам. Может быть, еще не поздно? Так вот — Вы не станете возражать? Кроме Ваших будут еще письма Шкловского, Антокольского, Первомайского. Напишите мне, пожалуйста, что Вы об этом думаете?..

14/XI— 1977

Поздравляю Вас с 75-летием, теперь Вы уже не мальчик и, надеюсь, не придаете значения, что эта дата не отмечена в печати. Неужели стоит придавать значение подобной ерунде? Я давно научился этому.

Завтра я вместе с женой и дочерью еду в Крым, дел еще много, и приходится торопиться, в частности, ответить Вам неприлично коротким письмом. Если у Вас будет время, полистайте мой новый роман[152] в пятом номере журнала «Октябрь». Кроме того, я закончил еще одну новую мемуарную книгу, которая называется «Письменный стол»…

5.5.83

Спасибо за Ваше письмо о моей рецензии на книгу Пастернака[153]. Она представляет собою лишь небольшие крохи воспоминаний о нем и очень приблизительную попытку изучения его прозы. Но мне была заказана короткая рецензия (на которую я, кстати, с трудом согласился). Я думаю, что в прозе Пастернака остается еще много неразгаданного и удивительно непохожего на нашу современную литературу.

Ваши воспоминания о нем очень характерны. Я думаю, что в его непосредственности действительно таилось какое-то озорство, впрочем, я не представляю себе, что на банкете в 1933 году он носил на руках вашего «Прокопа» (Прокофьева?), хотя я был свидетелем поступка, доказавшего, что у него были очень сильные руки…

5/VII—1983

Спасибо за Ваше сердечное письмо. Я отвечаю Вам с запозданием, потому что весь июль и август проболел и довольно тяжело. Я и сам знаю, что без возвращения душевного равновесия жить и работать невозможно. Стараюсь вернуть его себе, но пока это не очень-то выходит. У меня много новых затей, впрочем, уже не очень новых, и помощь друзей, глубоко откликнувшихся на кончину Лидии Николаевны, надеюсь, поможет мне приняться за самую трудную из них: я хочу написать (и посвятить Л. Н.) познавательно-биографическую книгу о Ю. Н. Тынянове. Вы легко можете представить себе, насколько это трудная задача. Но ведь после неудачной книги Белинкова о Ю. Н. написано только множество статей, а книги нет, хотя она, мне кажется, очень нужна. Спасибо за отзыв о моих интервью, все это попутные остановки в пути, которые мне, в сущности, только мешают…

Ваш В. Каверин

3.9.84

Е. Благинина

Елена Александровна Благинина — один из лучших наших поэтов для детей. Много лет тому назад, когда я был студентом Института восточных языков, один из наших гигантов востоковедения И. Ю. Крачковский однажды прочел нам лекцию о том, что арабы относятся к языку как к предмету искусства. Эта мысль для нашей литературы не новая, достаточно вспомнить Лескова и Зощенко, которых по их значению в нашей литературной истории смело можно поставить рядом.

Елена Александровна осуществила эту мысль в разговорной речи. Она записывает «афоризмы душевной бодрости» — так она называет свою талантливую и занимательную игру с русской разговорной речью. В моем последнем романе «Наука расставания» я рассказал о некой Нине Викторовне, секретарше главного редактора, которая не может жить без этих «афоризмов». Вместо «шила в мешке не утаишь» она говорит «Шиллера в мешке не утаишь», вместо «береги честь смолоду» — «береги челюсть смолоду» или, как в нашей переписке, боится, чтобы наступающий год не оказался «гадом». Примеров много: «награжданская война», «воспаление заседалищного нерва», вместо «форум» — «хворум», вместо «фитиль» — «светиль».

Эти «афоризмы» она сочиняет не случайно. Это человек, который благодарен судьбе за самый факт своего существования, и, хотя у нее была не очень счастливая жизнь (рано умер муж, погибли два брата на фронте), она неисправимая оптимистка. И каждая строчка ее прекрасной поэзии, обращенной к детям, светится вот этой радостью жизни, счастьем существования.

Она тонко чувствует природу, в особенности русскую природу. И учит людей любить ее, причем учит изящно, ненавязчиво, естественно. Это человек простой и чистой души, полной любви к людям. Почему-то она всегда называет меня «Каве», и это тоже принадлежит к нашим многолетним сердечным отношениям.

Е. А. Благининой

1.4.65

Дорогая Елена Александровна.

Бывают (редко) письма, в которых за каждым словом чувствуется поэт. Именно такое письмо Вы мне написали. Само по себе оно — подарок, так что если бы приходилось выбирать между маленьким богом чукчи и Вашим письмом — я бы выбрал письмо. (Хотя буду очень рад и богу — особенно если он — бог молодости и любви). Спасибо Вам за то, что Вы меня любите, за то, что Вам понравился роман Булгакова[154], и за то, что Вы считаете меня «бесценным даром судьбы», и за то, что у нас — общая судьба. Безнадежная, безоглядная, до гроба любовь к нашей литературе. Ваш любящий друг

В. Каверин

«Мастера» напечатают. Теперь уже почти все равно — когда. Литература не умирает. Стало быть, не предадим и надежд наших. Главное все-таки — спасти душу, а это, кажется, удалось и Вам и мне. Обнимаю Вас. Не понимаю, как может Маргарита не пускать Вас к себе? Значит, она не Маргарита.

<1972>

Спасибо, спасибо за сердечные поздравления[155]. Хотел бы я быть наравне с теми, кого Вы перечисляете, и перед которыми я благоговею, да кишка тонка, куда там! Но то что Вам так хочется сделать мне приятное, растопить сердце — очень дорого мне.

Как здоровье? — спрашиваете Вы. Один мой знакомый так отвечал на сей вопрос: «Здоровье хреновое, настроение фиговое». Но все же работаю и довольно много, стало быть, жаловаться грех! Царю Хорохору я поклоняюсь больше по привычке, правда. Но увяд всех чувствий, кажется, еще не произошел. Иногда, впрочем, ощущаю себя бесчувственным бревном, но пока сравнительно редко…

29/IX—72

<1982?>

Спасибо за милое письмо, за поздравление, за память. Конечно, жаль, что мы не видимся, но ведь самое главное все-таки в том, что мы очень любим друг друга.

Дай-то бог, чтобы наступающий не оказался Гадом. Господи, помилуй нас, грешных!

И спасибо, что Вы прочитали «Большую игру». Вы знаете, когда Свифт умирал, он попросил, чтобы ему прочитали не Гулливера, а «Сказку о бочке», и скончался со словами: «Как я писал! Боже мой, как я писал!»

Вот так, должно быть, сделаю и я.

А впрочем, давайте-ка еще поживем!..

Ваш Каве

Василь Быков

В повести «Круглянский мост» восемнадцатилетний партизан Степка в ссоре стреляет и тяжело ранит бывшего командира роты Бритвина, успешно выполнившего опасное и ответственное задание — группе партизан надо было взорвать деревянный мост, необходимый немцам для перевоза продуктов и оружия. Первая попытка поджечь мост не удается, командир группы погибает, и тогда другой партизан, Бритвин, жестокий, безжалостный человек, презирающий милосердие, правду, мужество (если эти чувства не помогают достигнуть цели), берется за дело. Он достает взрывчатку, которую ему приходится высушить, прежде чем использовать ее. И смелый замысел удается. Но он удается только потому, что Бритвин предательски губит подростка Митю, просившегося в отряд и доверившегося партизанам. Митя — сын полицая и хочет стать партизаном, чтобы искупить вину отца. Между тем успехом группа была обязана именно этому доверчивому подростку. Но для Бритвина это ничего не значит. Он обдуманно идет на этот «обман доверия», и в глазах Степки то, что он сделал, — не подвиг, а преступление. Ссора, нечаянный, полусознательный выстрел — и вот Степка арестован и под охраной сидит в яме, ожидая приезда комиссара, который решит его горькую участь.

Однако Бритвин подсылает к нему одного из участников группы, чтобы предложить примирение: «Говорил, что на тебя не обижается, если по-хорошему, можно договориться. А про Митю, того, молчок».

Почему Бритвин готов помириться — остается неясным. Может быть, он чувствует, что совершил подлость. Может, не хочет, чтобы эта история подорвала отношение к нему товарищей, может быть, не уверен в том, как оценит его поступок комиссар. Вернее всего, что он думает и о том, и о другом, и о третьем.