Алексей Юрчак - Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение

• Название: Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение
• Автор: Алексей Юрчак
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-444-80190-1

Для советских людей обвал социалистической системы стал одновременно абсолютной неожиданностью и чем-то вполне закономерным. Это драматическое событие обнажило необычный парадокс; несмотря на то, что большинство людей воспринимало советскую систему как вечную и неизменную, они в принципе были всегда готовы к ее распаду. В книге профессора Калифорнийского университета в Беркли Алексея Юрчака система «позднего социализма» (середина 1950-х — середина 1980-х годов) анализируется в перспективе этого парадокса. Образ позднего социализма, возникающий в книге, в корне отличается от привычных стереотипов, согласно которым советскую реальность можно свести к описанию, основанному на простых противопоставлениях: официальная / неофициальная культура, тоталитарный язык / свободный язык, политическое подавление / гражданское сопротивление, публичная ложь / скрытая правда.

---

Подобная модель субъекта, как уже сказано, распространена и в анализах идеологии «авторитарных» систем власти. Популярный, хотя и более простой, чем у Слотердайка, пример этой модели содержится в книге известного политолога Джеймса Скотта «Domination and the Arts of Resistance» (Scott 1990). Согласно Скотту, в колониальном контексте подавленный властью субъект выражает свои мысли на двух различных языках — «официальном» (official transcript) и «скрытом» (hidden transcript). Первый язык отражает маску притворства, а второй — «истинное» мнение субъекта, якобы скрытое под этой маской. Такую же модель притворяющегося субъекта находим в книге политолога Лизы Уидин (Lisa Wedeen), анализирующей «авторитарное» правление президента Асада в Сирии. Отталкиваясь от Слотердайка и вторя Скотту, Уидин утверждает, что простые сирийские граждане на публике делают вид, будто они поддерживают государственные идеологические установки, на самом деле относясь к ним отрицательно. Они якобы «скрывают свои истинные мысли» под маской публичного притворства (Wedeen 1999: 82).

Модель публичного притворства крайне распространена и в анализах восточноевропейских социалистических систем. Ее вариант содержится, например, в известной книге Славоя Жижека «Возвышенный объект идеологии»{24}, где эта модель использована для анализа того, как работает коммунистическая идеология социалистического государства. Еще раньше, в 1978 году, похожую модель для описания субъекта социалистического государства использовал чешский писатель-диссидент Вацлав Гавел в известной статье «Власть безвластных»{25} (Power of the Powerless). Согласно Гавелу, большинство граждан социалистической Чехословакии жило «во лжи»: на публике они вели себя так, будто считают официальные идеологические лозунги и высказывания партии выражением истины, в которую они верят, при этом в личной жизни, про себя, считая их ложью. Притворное поведение, писал Гавел, давало возможность гражданам ЧССР оградить свою личную жизнь от вмешательства режима и избежать проблем, связанных с этим вмешательством. Гавел осуждал это публичное притворство, считая его проявлением аморального конформизма с властью (Havel 1986: 49–51). Схожую модель притворяющегося субъекта использовал в своей книге «Обличать и лицемерить» Олег Хархордин (Kharkhordin 1999, см. также русскую версию этой книги: Хархордин 2002). Взяв за основу вышеупомянутую теорию двух языков, предложенную Джеймсом Скоттом, Хархордин пишет, что советский субъект по своей природе был притворщиком (dissimulating animal) и субъектом с «раздвоенным сознанием». Этот субъект якобы вел себя по-разному в двух различных сферах своего существования — «официальной», в которой субъект носил маску притворства, скрывающую его истинное лицо, и «личной», в которой его истинное лицо иногда становилось доступно «взгляду самых близких друзей или членов семьи, подчас оставаясь закрытым даже для них» (Kharkhordin 1999: 357). Истинное лицо могло проявиться только на момент, когда субъект вдруг «ослаблял жесткий самоконтроль и опускал завесу абсолютной секретности» (Ibid: 275).

Во всех этих примерах субъект по сути разделяется надвое — на публичную маску притворства и приватное истинное «я». У этого подхода есть некоторое преимущество по сравнению с ранее существующими теориями идеологии, поскольку в нем показано, что для успешного функционирования идеологии не обязательно, чтобы субъект воспринимал идеологическую репрезентацию как непреложную истину, то есть верил в нее. Если идеология заставляет субъекта притворяться, как будто он верит, она тоже вполне успешна. И все же этот подход проблематичен, поскольку он основан на крайне узком понимании природы субъекта, языка, интерпретации и смысла.

Подходя к субъекту в терминах бинарных оппозиций (истинное лицо против маски или. реальное поведение против притворства), эта модель рассматривает его действия и высказывания исключительно на уровне буквального смысла. Например, голосование «за» на выборах согласно этой модели может интерпретироваться лишь буквально — то есть лишь как «выражение одобрения», которое, соответственно, является либо выражением истинного одобрения, либо выражением притворного одобрения. То есть в этой модели подразумевается, что у языка (и коммуникативных практик в целом) якобы имеется только одна, репрезентативная, функция — язык призван лишь отражать реальность, которая якобы вся без исключения существует до него и независимо от него[30]. Соответственно, смысл высказывания, согласно этой модели языка, полностью сформирован до момента высказывания — высказывание лишь сообщает его, не принимая участия в его создании. Под смыслом высказывания в этой модели понимается некое внутреннее, психологическое состояние субъекта, которое возникает в его сознании до того, как он начал говорить. Субъект согласно этой модели является единым, аутентичным я{26}, полностью сформированным до начала своих речевых высказываний и действий, заранее знающим всего себя изнутри и способным полностью предсказать все свои будущие действия, представления и высказывания. Действия субъекта согласно этой модели являются либо проявлением этого заранее существующего, автономного, полностью сознающего себя я, либо сокрытием этого я под маской притворства[31]. То есть, согласно этой модели, субъектность полностью формируется в некоем доязыковом, доречевом состоянии; эта субъектность полностью сама себе видна, понятна и известна до начала любых действий и высказываний.

Как будет показано, такое понимание природы языка, высказывания, смысла и субъекта не выдерживает критики. Проблемы этой модели проявляются на разных уровнях, причем не только теоретическом, но и этическом: любое кажущееся несоответствие высказываний и действий субъекта интерпретируется в этой модели как проявление двуличия или ложь.

Перформативность

Чтобы разобраться в том, что же в действительности представлял собой поздний социализм со всеми его парадоксами, нам необходима более тонкая и динамичная модель языка и субъекта. Языковое высказывание не является чем-то статичным и автономным. Это не некий пассивный код, передающий смысл, полностью сформированный до начала самого высказывания; смысл высказывания не сводится лишь к описанию фактов и не делится лишь на истинный и ложный. Высказывания — это динамичные процессы, смысл которых активно создается и реинтерпретируется в процессе речи, практики и ритуалов{27}. Высказывания не только сообщают информацию, но и принимают активное участие в ее формировании и изменении и поэтому не могут быть полностью заранее определены{28}.

Существует целый ряд подходов к исследованию социальной жизни языка, рассматривающих его как активный процесс, не просто репрезентирующий реальность, но и участвующий в ее формировании{29}. Примером служат хорошо известные работы Михаила Бахтина и Валентина Волошинова. Бахтин критически относился к распространенным моделям языка, согласно которым последний является лишь способом передачи уже существующей информации, поскольку такие модели способны описать событие лишь как уже законченный, свершившийся факт, игнорируя активные процессы возникновения, формирования, разворачивания события. В таком подходе, писал Бахтин, «теряются те действительные творческие силы, которые создавали событие в момент его свершения (когда оно еще было открытым), теряются его живые и принципиально неслиянные участники»{30}. Бахтин и его круг{31} создали продуктивную модель языка, в которой язык является активным участником разворачивающегося события, а не только его внешним описателем. Кроме того, голос говорящего субъекта, согласно Бахтину, не автономен и не статичен, а диалогичен — поскольку процесс говорения подразумевает существование субъекта сразу во множестве голосов, которые «не замкнуты и не глухи» друг для друга, а постоянно «отражаются друг в друге… слышат друг друга и… отвечают друг другу»{32}.

В другой хорошо известной модели — теории речевых актов Джона Остина — также подчеркивается процессуальная и продуктивная природа языка. Согласно Остину, помимо «констатирующих» (constative) высказываний, которые утверждают, описывают или констатируют уже существующие факты (например, «здесь холодно» или «меня зовут Алексей»)[32], язык включает в себя также и категорию высказываний, которые не констатируют уже существующие факты, а создают новые — то есть не отражают существующую социальную реальность, а что-то в ней изменяют{33}.[33] Эту категорию высказываний Остин назвал «перформативными» (performative) высказываниями[34], подчеркнув этим термином их участие в совершении новой работы.