Герберт Уэллс - Невидимый

• Название: Невидимый
• Автор: Герберт Уэллс
• Издательство: Типографія А. С. Суворина, Эртелевъ пер., д. 13.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1901

Эта невероятная история произошла в начале 20-го века в Англии. В конце зимы в Айлинге, в трактире «Кучер и кони», неведомо откуда появился странный незнакомец, закутанный с головы до пят. Несмотря на бушевавшую в тот день вьюгу, он пришел с железнодорожной станции Брэмблхерст пешком, зябко кутаясь в широкое пальто. Шея его была замотана толстым шарфом, а лицо скрыто полями широкой фетровой шляпы; в руке, обтянутой толстой перчаткой он держал небольшой черный саквояж. Хозяйка трактира миссис Холл любезно проводила незнакомца в его комнату, но удивлению ее не было предела, когда она увидела посетителя без шляпы! Лоб и уши этого человека от самого края синих очков были тщательно забинтованы, густые черные волосы пучками торчали, в беспорядке выбиваясь из-под перекрещенных бинтов. Нижнюю часть лица он прикрывал салфеткой, так что ни его рта, ни подбородка не было видно. Конечно же миссис Холл была поражена его странным видом, но все-таки она была счастлива заполучить в это время года постояльца, да еще такого, который не торгуется. Ведь она даже и представить себе не могла последствий этого визита!

---

— Закутанъ! Переодѣть! Скрывался! «Никто, повидимому, не знаетъ о его несчастіи!» Куда, къ чорту, онъ мѣтилъ?

Кемпъ уронилъ листокъ, и глаза его какъ будто чего-то искали.

— А-а, — проговорилъ онъ и взялъ «Сенъ-Джемскую газету», лежавшую свернутой, какъ пришла. Теперь мы добьемся правды.

Онъ разорвалъ газету и открылъ ее. Въ глаза ему бросились дна столбца. «Внезапное помѣшательство цѣлой деревни въ Суссексѣ», стояло на заголовкѣ.

— Великій Боже! — сказалъ Кемпъ, читая съ жадностью недовѣрчивый отчетъ о вчерашнихъ событіяхъ въ Айпингѣ.

На другой страницѣ былъ перепечатанъ параграфъ изъ утреннихъ газетъ. Кемпъ перечелъ его: «Бѣжалъ по улицѣ и дрался направо и налѣво. Джафферсъ въ безсознательномъ состояніи. Мистеръ Гокстеръ сильно страдаетъ, все еще не можетъ передать, что видѣлъ. Тяжелое оскорбленіе священника. Женщина, заболѣвшая отъ страха. Окна перебиты. Эта удивительная исторія — вѣроятно, вымыселъ. Слишкомъ любопытна, чтобы ее не напечатать — cum grano.»

Кемпъ выронилъ листъ и безсмысленно смотрѣлъ передъ собою.

— Вѣроятно, вымыселъ.

Онъ опять схватилъ газету и перечелъ все сначала.

— Но при чемъ же тутъ этотъ бродяга? Какого черта вздумалось ему гоняться за бродягой?

Онъ вдругъ сѣлъ на свой хирургическій диванъ.

— Не только невидимый, — сказалъ онъ, — но и помѣшанный! Манія убійства.

Когда взошла заря, и блѣдность ея стала примѣшиваться къ свѣту лампы и сигарному дыму въ столовой, — Кемпъ все еще ходилъ изъ угла въ уголъ, стараясь постичь невозможное.

Онъ былъ слишкомъ взволнованъ, чтобы спать. Сонные слуги, сойдя внизъ, нашли его тамъ же и пришли къ заключенію, что чрезмѣрныя занятія повредили его здоровью. Онъ отдалъ имъ странное, но совершенно опредѣленное приказаніе: накрыть завтракъ на двоихъ въ кабинетѣ наверху, а самимъ держаться исключительно въ нижнемъ и подвальномъ этажѣ. Потомъ Кемпъ снова зашагалъ по комнатѣ до прихода утреннихъ газетъ. Въ газетахъ говорилось очень многое, но сказано было мало, почти ничего, кромѣ подтвержденія вчерашнихъ извѣстія и очень плохо составленнаго отчета о другомъ замѣчательномъ происшествіи, въ Портъ-Стоу. Изъ этого отчета Кемпъ понялъ сущность событій въ «Веселыхъ игрокахъ» и узналъ имя Марвеля. «Онъ продержалъ меня при себѣ цѣлыя сутки», заявилъ Марвель. Къ айпингской исторіи было прибавлено еще нѣсколько мелкихъ фактовъ, между прочимъ то, что проволока деревенскаго телеграфа была обрѣзана. Но ничто не бросало никакого свѣта на отношеніе Невидимаго къ бродягѣ, такъ какъ мистеръ Марвелъ ничего не сказалъ о книгахъ и деньгахъ, которыми было начинено его платье. Недовѣрчивый тонъ газетъ исчезъ, и цѣлые рои репортеровъ и изслѣдователей уже принялись за тщательное разсмотрѣніе всего дѣла.

Кемпъ прочелъ статью отъ доски до доски, послалъ горничную купить всѣ утреннія газеты и съ жадностью поглотилъ также и ихъ.

— Онъ невидимъ, — говорилъ себѣ Кемпъ, — и, судя по тому, что пишутъ тутъ пахнетъ буйнымъ помѣшательствомъ, переходящимъ въ манію. Что только онъ можетъ надѣлать! Что только онъ можетъ надѣлать! А между тѣмъ, вонъ онъ тамъ, у меня, наверху, свободенъ какъ вѣтеръ… Что мнѣ дѣлать, Господи Боже мой! Было ли бы это, напримѣръ, безчестно, если бы… Нѣтъ.

Онъ подошелъ къ маленькой неопрятной конторкѣ въ углу и начать писать записку, разорвалъ ее, дописавъ до половины, и написалъ другую, перечелъ и задумался. Потомъ взялъ конвертъ и надписалъ адресъ: «Полковнику Эдай, въ Портъ-Вордокъ».

Невидимый проснулся какъ разъ въ то время, какъ Кемпъ былъ, такимъ образомъ, занятъ, и проснулся въ очень дурномъ настроенія. До чутко насторожившагося Кемпа донеслось порывистое шлепанье его босыхъ ногъ по спальнѣ наверху, потомъ грохнулся стулъ, и разлетѣлся вдребезги стаканъ съ умывальника. Кемпъ поспѣшилъ наверхъ и торопливо постучалъ въ дверь.

XIX Нѣкоторые первые принципы

— Что случилось? — спросилъ Кемпъ, когда Невидимый впустилъ его.

— Ничего.

— Что жъ это былъ за грохотъ, чортъ побери?

— Вспылилъ, — сказалъ Невидимый. Забылъ руку-то, а она болитъ.

— А вы подвержены такого рода вспышкамъ?

— Подверженъ.

Кемпъ прошелъ на ту сторону комнаты и подобралъ осколки стекла.

— Всѣ факты о васъ стали извѣстны, — сказалъ онъ, стоя съ осколками въ рукѣ,- все, что случилось въ Айпингѣ и подъ горой. Міръ знаетъ теперь о своемъ невидимомъ гражданинѣ. Но никто не знаетъ, что вы здѣсь.

Невидимый выругался.

— Тайна открыта. Думаю, что это была тайна. Я не знаю вашихъ плановъ, но, конечно хочу помочь вамъ.

Невидимый селъ на постель.

— Наверху готовъ завтракъ, — сказалъ Кемпъ, какъ можно непринужденнѣе, и очень обрадовался, когда его странный гость всталъ съ большою готовностью.

Кемпъ пошелъ первый по узенькой лѣстницѣ въ бельведеръ.

— Прежде чѣмъ что-либо начинать, — сказалъ онъ, — мнѣ необходимо сколько-нибудь уяснить себѣ, что такое эта ваша невидимость.

Онъ сѣлъ и безпокойно оглянулся въ окно съ видомъ человѣка, которому предстоитъ, во что бы то ни стало, поддерживать разговоръ. Сомнѣнія въ реальности всего происходившаго мелькнули въ его головѣ и исчезли при видѣ Гриффина, сидѣвшаго ха завтракомъ, — этого безголоваго, безрукаго халата, вытиравшаго невидимыя губы чудесно державшейся въ воздухѣ салфеткой.

— Вещь довольно простая и вѣроятная, — сказалъ Гриффинъ, положивъ салфетку.

— Для васъ, конечно, но…

Кемпъ засмѣялся.

— Ну да, и мнѣ она, несомнѣнно, казалась на первыхъ порахъ чѣмъ-то чудеснымъ, а теперь… Господи Боже мой! Но мы свершимъ еще великія вещи! Я въ первый разъ напалъ на нее въ Чезильстоу.

— Въ Чезильстоу?

— Я отправился туда прямо изъ Лондона. Вы вѣдь знаете, что я бросилъ медицину и занялся физикой. Нѣтъ? Ну да, физикой: меня плѣнялъ свѣтъ.

— А-а!

— Оптическая непроницаемость. Весь этотъ вопросъ — цѣлая сѣть загадокъ, сквозь которую обманчиво мелькаетъ сѣть разгадокъ. А такъ какъ мнѣ было всего двадцать два года, и былъ юноша очень восторженный, я сказалъ себѣ: «Положу на это всю жизнь. Стоитъ того. Вы знаете, какими дураками мы бываемъ въ двадцать два года!

— Тогда ли дураками, или теперь? — замѣтилъ Кемпъ.

— Какъ будто одно знаніе можетъ кого нибудь удовлетворять! Тѣмъ не менѣе я принялся за работу и работалъ какъ каторжный. И не успѣлъ я проработать и продумать и шести мѣсяцевъ, какъ вдругъ въ одну изъ дырочекъ сѣтки мелькнулъ мелькнулъ свѣтъ, да какой, — ослѣпительный! Я нашелъ общій законъ пигментовъ и рефракціи, формулу, геометрическое выраженіе, включающее четыре измѣренія. Дураки, обыкновенные люди, даже обыкновенные математики и не подозрѣваютъ, что можетъ значить какое-нибудь общее выраженіе при изученіи молекулярной физики. Въ книгахъ, — въ книгахъ, которыя стащилъ этотъ бродяга, есть чудеса, вещи удивительныя! Но это не былъ методъ, это была идея, могущая навести на методъ, посредствомъ котораго, не измѣняя никакихъ другихъ свойствъ матеріи, кромѣ цвѣта въ нѣкоторыхъ случаяхъ, можно понизить коэффиціентъ преломленія нѣкоторыхъ веществъ, — твердыхъ ли или жидкихъ, — до коэффиціента преломленія воздуха, что касается всѣхъ вообще практическихъ результатовъ.

— Фью! — свистнулъ Кемпъ. Странно что-то! Но все-таки для меня не совсѣмъ ясно… Я понимаю, что можно испортить такимъ образомъ драгоцѣнный камень, но до личной невидимости еще очень далеко.

— Именно, — сказалъ Гриффинъ. Но, подумайте, видимость зависитъ вѣдь отъ дѣйствія видимыхъ тѣлъ на свѣтъ. Позвольте изложить намъ элементарные факты, какъ будто вы изъ не знаете: такъ вы яснѣе меня поймете. Вы отлично знаете, что тѣла или поглощаютъ свѣтъ, или отражаютъ его, или преломляютъ. Если тѣло не поглощаетъ, не отражаетъ и не преломляетъ свѣта, оно не можетъ быть видимо само по себѣ. Видишь, напримѣръ, непрозрачный красный цвѣтъ, потому что цвѣтъ поглощаетъ нѣкоторую долю свѣта и отражаетъ остальное, всѣ красные лучи. Если бы ящикъ не поглощалъ никакой доли свѣта, а весь его отражалъ бы, онъ оказался бы блестящимъ бѣлымъ ящикомъ. Серебрянымъ! Брилліантовый ящикъ поглощалъ бы немного свѣта, и общая его поверхность отражала бы его также немного, только мѣстами, на болѣе благопріятныхъ плоскостяхъ, свѣтъ отражался бы и преломлялся, давая намъ блестящую видимость сверкающихъ отраженій и прозрачностей. Нѣчто вродѣ свѣтового скелета. Стеклянный ящикъ блестѣлъ бы меньше, былъ бы не такъ отчетливо виденъ, какъ брилліантовый, потому что въ немъ было бы меньше отраженія и меньше рефракціи. Понимаете? Съ извѣстныхъ точекъ вы ясно видѣли бы сквозь него. Нѣкоторыя сорта стекла были бы болѣе видимы, чѣмъ другія, — хрустальный ящикъ блестѣлъ бы сильнѣе ящика изъ обыкновеннаго оконнаго отекла. Ящикъ изъ очень тонкаго обыкновеннаго стекла при дурномъ освѣщеніи даже трудно было бы различить, потому что онъ не поглощалъ бы почти никакихъ лучей, а отраженіе и преломленіе были бы также очень слабы. Если же положить кусокъ обыкновеннаго бѣлаго стекла въ воду, и тѣмъ болѣе, если положить его въ какую-нибудь жидкость гуще воды, оно исчезнетъ почти совершенно, потому что свѣтъ, проходящій сквозь воду на стекло, преломляется и отражается очень слабо и вообще не подвергается почти никакому воздѣйствію. Стекло становится почти столь же невидимымъ, какъ струя углекислоты или водорода въ воздухѣ,- и по той же самой причинѣ.