Жорж Роденбах - Выше жизни

• Название: Выше жизни
• Автор: Жорж Роденбах
• Жанр: Классическая проза

Издавался также по названием «Звонарь» (в переводе Александры Мирэ).

---

Жорж Роденбах Выше жизни

Часть первая

Глава I

Большая площадь в Брюгге, обыкновенно пустынная. — так как ее пересекают только редкие прохожие, бедные, случайно попадающие сюда дети, немногие священники и монахини, — вдруг наполнилась неопределенными группами, точно черными островками на ее сером фоне. Образовывались отдельные кружки.

Па первый октябрьский понедельник, в четыре часа, было назначено состязание саrillionneur'ов. Место городского саrillionneur'а было свободно после смерти престарелого Ба-вона де-Воса, с честью занимавшего его в течение двадцати лет. По обычаю, нужно было позаботиться об этом, устроив в этот день публичное состязание, чтобы собравшийся народ, так сказать, сам решил и заранее приветствовал победителя. Вот почему был назначен понедельник, этот день недели, когда работы кончаются в полдень, точно он еще является продолжением воскресного отдыха. Таким образом, избрание, на самом деле, могло бы быть народным и единодушным. Разве не справедливо было, чтобы саrillionneur был избран именно таким путем? Игра колоколов, действительно, является народною музыкою. В других странах, в полных кипучей жизни столицах, только фейерверк создает настоящее народное празднество, обладает волшебным свойством возбуждать души. В этой мечтательной Фландрии, среди сырых и неподдающихся огненной силе туманов, его место занимают колокола. Это — фейерверк, к которому прислушиваются; огненные снопы, ракеты, вспышки пламени, тысячи искр звуков, также освежающих воздух, для полных ясновидения глаз, руководимых слухов.

Народ все еще прибывал. Из всех соседних улиц, rue aux Laines, rue Flamande, приходили толпы, присоединявшиеся беспрестанно к образовавшимся раньше группам. Солнце уже заходило в эти короткие дни начала осени. Как раз на площадь спустился от него янтарный луч, еще более нежный оттого, что он был близок к концу. Мрачное здание крытого рынка, его суровый четырехугольник, его таинственные стены, точно созданные из одежд ночи, казались покрытыми медною окисью.

Что же касается башни, очень высокой и поднимавшейся над крышами, то она могла еще пользоваться полным светом заходящего как раз против нее солнца. На черном базисе она казалась совсем розовой, точно румяной. Свет переливался, играл, проходил по ней. Он обрисовывал столбики, готическую арку окон, ажурные башенки, все неровности камня; затем он разливал по ней нежные полосы, светлые ткани, точно знамена. От света массивная башня казалась точно движущейся, как бы текущей… Обыкновенно она нагромождала свои темные камни, в которых были скрыты мрак, кровь, подонки и пыль веков. Теперь же заход солнца отражался в ней, как в воде, а находящийся посредине, круглый, весь из золота циферблат казался как бы вторым солнцем, его отблеском!

Весь народ устремлял глаза на этот циферблат, в ожидании назначенного часа, тихо и почти молча. Толпа является суммою свойств, которые господствуют в отдельном человеке. В душе каждого представителя этой местности больше всего преобладает молчание. К тому же люди всегда охотно молчат, когда ждут чего-нибудь.

Однако жители города и предместий, богатые и бедные, стекались сюда, чтобы присутствовать на состязании. Окна были полны любопытных, равно как и все уступы в остроконечных домах на Большой площади. Последняя казалась пестрой, красиво движущейся. Золотой лев на доме Bouchoute сверкал в то время, как старинный фасад дома, к которому он был прикреплен, выставлял свои четыре этажа, свои освещенные солнцем кирпичи. Против него, на дворце губернатора, выделялись каменные львы, геральдические стражи старого фламандского стиля, восстановившего там чудную гармонию серых камней, цветных окон и тонких шпицев. На площадке готической лестницы сидели под малиновым балдахином губернатор провинции, городские власти в официальных костюмах с галунами, чтобы придать блеск этой церемонии, связанной с самыми старинными и дорогими воспоминаниями Фландрии.

Час состязания приближался.

Беспрерывно раздавались громкие удары самого большого колокола на башне. Это был колокол победы траура, славных событий и воскресных дней, отлитый в 1680 году, находящийся там, наверху, с этих самых пор; его удары, точно биение огромного красного сердца, отмечали внутри башни течение времени. В продолжение часа колокол точно обращался ко всем горизонтам, созывал. Затем удары внезапно стали медленнее, реже. Наступила полная тишина.

Стрелки на циферблате, постоянно ищущие одна другую и затем снова обращающиеся в бегство, казались теперь циркулем. Еще одна или две минуты и настанет четыре часа. Тогда среди безмолвия, созданного замолкшим колоколом, раздался нерешительный мотив, точно щебетание птиц, пробуждение гнезда, едва уловимые мелодические арпеджио.

Толпа слушала; некоторые подумали, что состязание уже началось; но это была только механическая игра колоколов, производимая медным цилиндром, поднимающим молотки и действующим по системе музыкальных ящиков. Кроме этого, колокола приводятся в движение также и клавишами, и вот именно этот вид игры все вскоре должны были услышать, когда начнется состязание музыкантов!

Пока колокола играли автоматически обычную прелюдию перед звоном каждого часа, точно воздушную вышивку, букет звуков, брошенных на прощание удаляющемуся времени… Не в этом ли и состоит основание самой игры колоколов доставить: немного радости, чтобы ослабить меланхолию времени, которое умирает в тот же миг?

По воздуху разнеслись четыре удара, продолжительных, сильных удара, на большом расстоянии друг от друга, непоправимых, как будто прибивших крест в воздушном пространстве… Четыре часа! Это был час, назначенный для состязания. В толпе стало замечаться движение. Что-то вроде нетерпения стало овладевать его…

Вдруг на балконе крытого рынка, недалеко от кронштейна, украшенного скульптурными изображениями ветвей и бараньих голов, где мечтает статуя Мадонны, на том самом балконе, откуда во всякую эпоху объявлялись законы, приказы, мирные трактаты и постановления общины, показался герольд, одетый в пурпур, точно предсказатель будущего, и объявивший через рупор состязание саrillonneur'ов в городе Брюгге открытым.

Толпа затихла, поглотила в себе весь свой ропот.

Только некоторые знали подробности: на состязание были записаны музыканты из городов Мехелена, Оуденарде, Херентальса и еще другие, которые, быть может, откажутся, не считая еще случайных, так как всем было предоставлено право записываться до последней минуты.

После объявления с высоты балкона большой колокол быстро ударил три раза, как три удара angelus. Это было начало испытаний первого конкурента.

Действительно, сейчас же игра колоколов как бы нерешительно потрясла воздух. Это не была прежняя механическая игра. Теперь ощущалась свободная и прихотливая игра, вмешательство человека, пробуждающего колокола, один за другим, приводящего их в движение, сдерживающего и ласкающего, ведущего их впереди себя, как стадо. Начало было вовсе недурным, но за ним последовал какой-то беспорядок, казалось, точно один колокол упал, а другие обратились в бегство или отреклись…

Второй отрывок был исполнен лучше, но выбор был неудачен: это было попурри из каких-то собранных вместе, как одежда арлекина, арий, музыка, имевшая характер какого-то акробатического упражнения наверху башни!

Народ ничего не понял и остался холоден. Когда игра кончилась, послышались жидкие аплодисменты, точно шум вальков на берегу реки.

После перерыва большой колокол снова прозвонил свои три удара. Заиграл второй конкурент. Казалось, что он гораздо лучше владеет инструментом, но он сейчас же заставил колокола передавать рев Марсельезы и библейские мелопеи английского гимна… И здесь успех был средний. Разочарованный народ начинал думать, что никогда нельзя будет заменить престарелого Бавона де-Воса, который столько лет играл на колоколах так, как это было нужно.

Следующее испытание было более тяжелым. У этого конкурента была странная идея — сыграть отрывки из опереток и кафе-шантанных мотивов, в быстром и отрывистом темпе. Колокола прыгали, кричали, смеялись, точно падали стремглав, имея вид немного пьяных и безумных. Можно было бы подумать, что они подняли свои бронзовые юбочки, переваливались в циничном канкане. Народ был сначала удивлен, затем рассержен тем, что музыкант заставлял делать и говорить эти добрые столетние колокола. У всех было ощущение кощунства. По направлению к башне поднялись шиканья, в порыве негодования…

Тогда два уже записанных конкурента испугались, и отказались. Состязание, положительно, было неудачно. Неужели нужно было отложить избрание нового carillonneur? Но до тех пор герольд должен был снова показаться и спросить, не угодно ли еще кому-нибудь принять участие в состязании.