Чарльз Диккенс - Лавка древностей. Часть 2

• Название: Лавка древностей. Часть 2
• Автор: Чарльз Диккенс
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1893

(англ. Charles Dickens) — выдающийся английский романист.

---

Лавка древностей Романъ Чарльза Диккенса

Томъ второй

I

Теперь мы вернемся къ нашему старому знакомому, Киту, но не потому только, что имѣемъ возможность прервать на время нить разсказа: самый разсказъ настоятельно того требуетъ и мы съ величайшимъ удовольствіемъ снова займемся судьбой забытаго нами пріятеля.

Пока описываемыя нами въ послѣднихъ 15-ти главахъ происшествія чередовались одни съ другими, Китъ успѣлъ настолько свыкнуться и сжиться съ семьей м-ра Гарланда, что считалъ всѣхъ ея членовъ — даже служанку Барбару и лошадку — своими друзьями, а домъ его — своимъ домомъ.

Остановимся на минуту. Слово произнести недолго, но если оно дасть невѣрное понятіе о томъ, что мы хотѣли имъ выразить, оно сослужить намъ плохую службу. Да не подумаетъ читатель на основаніи вышеприведеннаго извѣстія о Китѣ, что, попавъ въ роскошь, онъ сталъ забывать о родительскомъ домѣ или съ пренебреженіемъ относился къ своему прежнему житью. Напротивъ, онъ постоянно и съ любовью думалъ о своихъ родныхъ. Ни одинъ отецъ, восторгающійся смышленностью и необыкновеннымъ дарованіемъ своего первенца, не могъ бы поразсказать о немъ такихъ чудесъ, какія, бывало, Китъ разсказывалъ о своемъ любимцѣ Яшѣ, бесѣдуя вечеркомъ съ Барбарой. Ни одна женщина, какая бы она ни была хорошая, не могла, по его словамъ, сравниться съ его матерью. Слушая его, каждый могъ воочію убѣдиться въ томъ, что бѣдность не помѣха людскому счастью.

Любовь къ семьѣ и домашнему очагу гораздо цѣннѣе въ бѣдной средѣ, нежели въ богатой. Привязанность богатаго человѣка къ своему дому есть чисто земная привязанность: онъ любить свои великолѣпныя палаты, свои помѣстья, полученныя имъ по наслѣдству, какъ часть самого себя, какъ атрибуты своей родовитости, своего гордаго могущества.

Любовь же бѣдняка — его единственное имущество — къ своему убогому жилищу, изъ котораго завтра же его могутъ выгнать, коренится глубже, на болѣе чистой почвѣ. Она исходитъ отъ Бога. Его домашніе пенаты не сотворены изъ золота, серебра и драгоцѣнныхъ камней — они живыя Божьи существа. И если голыя стѣны и кирпичный полъ неприглядной хижины освящены и согрѣты такой божественной любовью, такой семейной привязанностью, эта хижина становится храмомъ.

Если бы тѣ, отъ кого зависятъ судьбы людей, почаще останавливались на этомъ вопросѣ, если бы они знали, какъ трудно зародиться любви къ семьѣ, къ домашнему очагу, — этому источнику всѣхъ семейныхъ добродѣтелей, — въ сердцахъ людей, живущихъ огромными скученными массами, среди которыхъ, большею частью, отсутствуетъ даже понятіе о благопристойности; если бы они, эти могущественные люди, хоть изрѣдка, сворачивали съ большихъ улицъ, застроенныхъ великолѣпными дворцами, въ тѣ захолустные переулки, гдѣ ютится бѣднота, и старались, по мѣрѣ силъ и возможности, улучшить условія домашней жизни бѣдняковъ, тогда, я увѣренъ, многія изъ этихъ убогихъ хижинъ съ большимъ правомъ могли бы указывать на небо, чѣмъ тѣ высокія колокольни, которыя, горделиво возвышаясь среди притоновъ порока, преступленія и всякихъ болѣзней, съ презрѣніемъ и насмѣшкой смотрять на нихъ съ высоты своего величія. Эта истина — не новая. Ее давно уже выкрикиваютъ глухими голосами несчастные, томящіеся въ больницахъ, тюрьмахъ и рабочихъ домахъ. И это не только вопль трудящихся массъ, не только вопросъ о народномъ здравіи и благосостояніи, который можно освистать въ парламентѣ, а ни больше, ни меньше, какъ вопросъ національный. Кто любитъ свой домъ, тотъ любить и свое отечество, и въ годину бѣдствій скорѣе можно положиться на человѣка, владѣющаго хоть пядью земли на своей родинѣ, чѣмъ на того, которому негдѣ преклонить голову.

Китъ не могъ интересоваться этими отвлеченными вопросами: это было не по его части. Онъ зналъ только, что мать его живетъ въ убогомъ домишкѣ, что настоящее его помѣщеніе несравненно лучше прежняго, и тѣмъ не менѣе онъ съ любовью вспоминалъ о своей жизни въ родительскомъ домѣ и всячески заботился о своихъ родныхъ: часто писалъ матери и посылалъ ей деньжонокъ, въ которыхъ у него теперь не было недостатка, благогаря щедрости молодого хозяина, очень къ нему благоволившаго. Когда его посылали съ порученіями въ городъ и ему случалось быть недалеко отъ дома, онъ непремѣнно, хоть на минуту, забѣгалъ къ своимъ, и надо было видѣть, съ какимъ восторгомъ дѣти бросались къ нему на шею, какъ всѣ во дворѣ привѣтствовали его и съ какимъ любопытствомъ слушали его разсказы о диковинкахъ, которыми кишѣлъ коттэджъ м-ра Гарланда.

Всѣ въ домѣ любили Кита, начиная съ стараго барина до Барбары включительно. Но никто не выказывалъ ему такого расположенія, какъ капризная лошадка. Она стала какъ шелковая; за то, кромѣ Кита, никто не могъ къ ней подойти, словно она рѣшила, во что бы то ни стало, удержать его около себя и заставить своихъ хозяевъ дорожитъ такимъ конюхомъ. Впрочемъ, случалось, что она и при немъ выкидывала разныя штуки и не разъ пугала своими шалостями старушку-барыню; но такъ какъ Китъ постоянно увѣрялъ м-съ Гарландъ, что это она только такъ, играетъ, ластится къ своимъ хозяевамъ, старушка наконецъ вполнѣ увѣровала въ его слова, и если бы теперь пони вздумалъ даже опрокинуть кабріолетъ, старушка утѣшалась бы мыслью, что у него ничего дурного не было на умѣ.

Китъ въ короткое время сдѣлался полезнымъ членомъ въ домѣ. Изъ него вышелъ не только хорошій конюхъ, но и порядочный садовникь. Кромѣ того, въ свободное время онъ прислуживалъ въ комнатахъ и ходилъ за молодымъ бариномъ, который безъ него не могъ обойтись и съ каждымъ днемъ оказывалъ ему все болѣе и болѣе довѣрія. И нотаріусъ тоже дружелюбно относился къ Киту. Самъ м-ръ Чекстеръ порой удостаивалъ его своимъ взглядомъ или кивкомъ головы и даже обращался къ нему съ шуточками, хотя все тѣмъ же покровительственнымъ тономъ.

Какъ-то разъ Китъ привезъ молодого барина въ контору нотаріуса, что случалось нерѣдко, и уже готовъ былъ отъѣхать въ наемную конюшню — покормить лошадку, какъ этотъ самый Чекстеръ вышелъ изъ конторы и во все горло крикнулъ на пони:

— О-о-о!

Онъ долго тянулъ на одной нотѣ, хотѣлъ ее испугать и тѣмъ заставить непокорное животное смириться передъ его законнымъ властелиномъ-человѣкомъ.

— Стой ты, сноби, обратился онъ къ Киту. — Тебя зовутъ въ контору.

— Ужъ не забылъ ли чего м-ръ Абель? удивился Китъ, слѣзая съ козелъ.

— Не спрашивай, сноби; пойдешь и узнаешь. — И онъ опять крикнулъ на лошадку:- О-о-о! Еслибъ она была моя, я-бъ ее вымуштровалъ.

— Будьте съ ней поделикатнѣе, если не хотите нажить бѣды, вступился Китъ за свою любимицу. — И не дергайте ее за уши. Она этого не любитъ.

— Идите, молодой человѣкъ, туда, куда васъ зовутъ, да возвращайтесь поскорѣе, а это не ваше дѣло, отрѣзалъ Чекстеръ, гордо и съ презрѣніемъ посмотрѣвъ на него.

«Молодой человѣкъ» повиновался, а Чекстеръ заложилъ руки въ карманъ и сталъ насвистывать: дескать, онъ вовсе не приставленъ смотрѣть за лошадью, а просто вышелъ поглазѣть, что дѣлается на улицѣ.

Прежде чѣмъ войти, Китъ тщательно обтеръ ноги, — въ немъ еще не изгладилось то чувство благоговѣнія которое охватило его при видѣ кипъ дѣловыхъ бумагъ и металлическихъ ящиковъ, аккуратно разставленныхъ на полкахъ, когда онъ въ первый разъ входилъ въ контору, — и постучалъ въ дверь. Ему отворилъ самъ нотаріусъ.

— А! Это ты, Христофоръ! войди сюда, сказалъ м-ръ Визерденъ.

— Это тотъ самый мальчикъ, о которомъ вы мнѣ говорили? спросилъ нотаріуса какой-то пожилой, но еще очень свѣжій, плотный господинъ.

— Тотъ самый, отвѣчалъ нотаріусъ. — М-ръ Гарландъ, мой кліентъ, совершенно случайно встрѣтилъ его у моего подъѣзда. Парень, кажется, славный. Будьте увѣрены, что онъ скажетъ вамъ всю правду. Поэвольте, сударь, познакомить васъ съ м-ромъ Абелемъ Гарландъ, молодымъ хозяиномъ этого мальчика, — онъ мой ученикъ и большой пріятель. Мой большой пріятель, повторилъ нотаріусъ и, вынувъ изъ кармана шелковый платокъ, помахалъ имъ себѣ въ лицо.

— Очень, очень радъ, сказалъ незнакомецъ.

— Очень пріятно познакомиться, кротко отозвался на это привѣтстніе молодой человѣкъ. — Вы, кажется, сударь, желали поговорить съ Христофоромъ?

— Да, если позволите.

— Сдѣлайте одолженіе.

— Зачѣмъ же вы уходите? сказалъ незнакомецъ, замѣтивъ, что м-ръ Абель и нотаріусъ собираются выйти изъ комнаты. — Дѣло, по которому я явился сюда, не тайна, то есть я хочу сказать, что я вовсе не намѣренъ дѣлать изъ него тайны для присутствующихъ. Мнѣ только надо разспросить этого мальчика объ одномъ содержателѣ лавки древностей, у котораго онъ служилъ и въ которомъ я принимаю горячее участіе. Господа, я долго жилъ заграницей, отвыкъ отъ обычаевъ моей родины, поэтому простите, Бога ради, если я покажусь вамъ слишкомъ безцеремоннымъ.