Семен Бабаевский - Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 2

• Название: Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 2
• Автор: Семен Бабаевский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1979

Удостоенный Государственной премии роман «Свет над землей» продолжает повествование о Сергее Тутаринове и его земляках, начатое автором в романе «Кавалер Золотой Звезды». Писатель рассказывает о трудовых подвигах кубанцев, восстанавливающих разрушенное войной сельское хозяйство.

Содержание повести «Сухая Буйвола» — приключения двух мальчиков, пускающихся в далекое путешествие к чабанам по степной речке Егорлык, с открытием Невинномысского канала она становится полноводной рекой, что заставляет юных героев преодолеть много непредвиденных ими опасностей и трудностей.

---

Между тем есть в одном из вагонов и нечто такое, что не является обыденным и всем знакомым и куда непременно, хотя бы ради любопытства, следует заглянуть на несколько минут. Имеется в виду небольшая комната без окон, с дверью, обитой толстым войлоком… В углу мы видим стол под синим сукном, на котором установлен аппарат, похожий на чемодан. У стола, держа перед лицом, как зеркальце, кулачок микрофона, с надетыми наушниками сидит Григорий Мостовой, а рядом с ним — учетчик, он же радист, худой и долговязый паренек. К столу спущена электрическая лампочка, и свет от нее падает так, что лица юношей кажутся темными и необычно строгими.

— Включаю, — негромко говорит Григорий, глядя на часы. — Приготовь сводку.

Послышался резкий звук выключателя и протяжное гудение в наушниках, — такой далекий звук, какой можно услышать, прислонивши ухо к телеграфному столбу.

— Центральная, центральная, центральная! — говорит Григорий. — Я Мостовой, я Мостовой. Мое время, мое время… Как меня слышите? Прием…

— Я центральная, — пропищал в наушниках девичий голосок, — я центральная… Гриша, милый, это я, Валя!.. Сегодня я дежурю… Здравствуй, Гриша! Не скучаешь там, в поле? Как меня понял?.. Прием!

— За привет спасибо… Да и о ком же скучать? Ближе к делу, Валя. Прием!

— Как о ком скучать? А обо мне! — Тут пискливый голосок преобразился в звенящий смех. — Как меня слышно? Прием!

— Некогда скучать, — пробовал отшутиться Григорий. — Позови к микрофону Чурилова… Принимаю.

— Все ясно, — пищал девичий голос. — Вы интересуетесь более всего вдовами, — и опять голосок преобразился и смех. — Гриша, ты установи рацию в «Красном кавалеристе». Позывными с Татьяной будешь обмениваться… Принимаю.

— Ну, ну, не болтай чепуху… Зови Чурилова, да побыстрее! Прием!

— У Чурилова заседание, — обиженным голосом сказала Валя. — Он велел мне принять. Диктуй, а я буду записывать… Перехожу на прием!

— А мне нужен Чурилов, слышишь? Иди и позови его, скажи — важное дело!

— Какой ты, Гриша, сердитый… Ну, не кричи… сейчас позову.

В наушниках зацокали каблучки, а через некоторое время заскрипела дверь, и уже рядом с дробким стуком каблучков послышались тяжелые удары кованых сапог.

— Ал-л-ле! Ал-л-ле! — загудело в наушниках. — Чурилов у рации, слушаю! Скажи, Гриша, чего ты каждодневно устраиваешь мне эти эфирные доклады… Разве мы рациями обзаводились для этих разговоров? Ну, докладывай, информируй, только покороче, на скорую руку. У меня заседает совет МТС… Давай, давай, что там у тебя… Если сводку, то цифры пусть запишет Валя. Да и то, на каких клетках находятся машины, тоже передай ей, пусть Валя и флажки на карте переставит… Перехожу на прием!

— Афанасий Петрович! Я изобрел новый прицеп для пропашников. Очень выгодно! Обещаю вам пять, нет, шесть норм. Один трактор за шесть тракторов! Но мне нужны пропашники… Принимаю.

— Говоришь, за шесть? — И голос в наушниках помягчел. — Ну ты, изобретатель, скаженная твоя голова, вот что… Того, как его… Мне зараз некогда разобрать все в деталях, такие дела по радио не решают… Да, не решают. Пиши докладную на мое имя — рассмотрю и окончательно решу… Все, все! А сводку диктуй Вале.

Снова в наушниках послышались твердые шаги и тяжелый стук кованых каблуков. Снова скрип дверей, а в наушниках зашуршал ласковый голосок:

— Ну, Гриша, диктуй! Только слушай, Гриша, ты сперва поцелуй меня по радио и успокойся… Как меня слышно?.. Перехожу на прием…

— Стрекоза!

Григорий торопливо снял наушники, надел их на голову смущенно улыбающемуся радисту-учетчику, отдал ему микрофон и отошел от стола.

— Ну и язычок у этой Вали… Ванюша, передай ей сводку и если сумеешь, то и поцелуй ее по радио — девушка сама просит…

Григорий вышел и остановился на лесенке. Внизу, начиная от вагончиков, лежали пары;´. Были они такие черные, а площадь земли такая обширная, что под звездным небом вся низина как бы выгибалась на фоне темного горизонта и напоминала собой огромный залив. Сходство это дополнялось еще и тем, что по парáм ходили гусеничные тракторы с прожекторами, а казалось же, будто водную гладь бороздили катера и на берег долетал мощный и хорошо слаженный хор моторов. «Обещала и не пришла, что же за причина? — думал Григорий, видя, как один из «катеров» сделал поворот и гусеница, попав на свет шедшего сзади трактора, жарко блеснула и погасла. — Вот так и она: то блеснет перед моими глазами, то скроется… Всякий раз так: ждешь — не приходит, не ждешь — является. Нет, такую трудно любить…»

Григорий задумался. И хотя прожекторы все так же играли перед ним и хор моторов не умолкал ни на минуту, он на поле не смотрел и ничего не слышал. На сердце стало больно, а откуда пришла эта боль — Григорий не мог понять. Кто же его знает? Была ли тому виной Татьяна — пообещала парню приехать и не приехала, или же боль причинил Чурилов, а может, эта радистка испортила настроение своим вздорным разговором… Он простоял так, со склоненной головой, минут пять, а когда снова посмотрел на «залив», то увидел мигающие огни — условный сигнал, которым рулевые вызывают к себе бригадира. «Уже какой-то стал на якорь», — подумал Григорий и, сбежав по лесенке, быстрыми шагами направился через пахоту прямо на подмигивающие огни.

И покамест Григорий шагал, глядя себе под ноги, ощущая под подошвами рассыпчатую землю, Татьяна не выходила у него из головы, и казалось ему, что она шла рядом с ним. И тут вспомнились все встречи и вечера, проведенные с ней, и те первые, весенние, которые уже кажутся давними, и эти, совсем еще близкие и свежие… Почти каждый раз, оставаясь наедине с собой, Григорий мысленно был с ней, и почему-то облик Татьяны вставал в его воображении совсем уже необыкновенно красивым, а вся она, в белом, с синими полосками платье, со светлыми бровями и с завитками волос на лбу, в такие минуты казалась ему неземной. И он вспоминал ее поцелуи, прикосновение ее руки, ее улыбку, то восторженную и гордую, то чуточку грустную, ее взгляд, полный женской ласки. Рядом с этим хорошим чувством ютилась и горечь: было обидно, что у нее часто бывает редактор газеты. И хотя Татьяна клялась ему, что Илью Стегачева никогда не любила и не любит, хотя он ей и верил, а горькое, немного даже злое чувство не исчезало. «Вот и сегодня не приехала, наверно, задержал Стегачев», — подумал Григорий, уже подходя к трактору.

— Степа, орел! — крикнул он. — Что случилось?

— Мотор что-то троит, — отозвался Степа, нагибаясь к машине. — Черт его знает, чего он троит… Или я его перегрел…

— А ну заводи, послушаю.

Григорий подошел к трактору, вынул из кармана гаечный ключ и, как врач, приготовился слушать, а видел взволнованное лицо и теплые, ласковые глаза Татьяны.

35

Наступал летний вечер. Было тихо и душно. За станицей горел закат, и по небу тянулись багряно-розовые полосы. Под гору, вздымая пыль, спускалось стадо коров… Григорий и Татьяна стояли на кладке, перекинутой через Родники. Внизу плескалась вода, и к ней, как бы желая стряхнуть с листьев дневную пыль и подышать свежестью, склонялись два старых клена; косматые их ветви, как тучки, темнели над рекой… Григорий прислонил к перилам запыленный велосипед и сказал:

— Я был у Чурилова. Пропашники все же получил… А к тебе, Танюша, я летел на крыльях.

— А разве твой велосипед уже имеет крылья? — спросила Татьяна. — Где же они? Не вижу…

— Если едешь на нем к любимой, так имеет! — уверенно ответил Григорий.

— Гриша, ты уже говоришь, как поэт, — смеясь, сказала Татьяна.

— А поэты от чего бывают? От любви… Вот и я скоро стану… — Он не досказал, посмотрел на нее: — Танюша, хорошая моя, дай я тебя поцелую и уеду… Летел же на крыльях!..

— Гриша! Да разве на этой кладке можно?.. Пойдем, я тебя еще немного провожу… Вон до тех деревьев.

Они направились по узкой стежке, петлявшей между кустами.

— Я тебя тогда всю ночь ждал… Ну, зачем же пообещала, а не приехала?

— У косарей задержалась. Туда приехал Хворостянкин, — ну и был длинный разговор.

— Я все ждал, думал…

— Хотел, чтобы я с Чуриловым поговорила? — Татьяна рассмеялась.

— Тебе все шуточки… Танюша, а Стегачев будет на вашем заседании? — вдруг спросил Григорий после некоторого молчания.

— А откуда ему быть? — удивилась Татьяна. — Да и что это тебе пришло на ум?

Она шла, не поворачивая головы и только слегка встряхивая косами.

— Я хотел попросить, — тем же спокойным голосом говорил Григорий, — если он будет, так ты у него…

— Ревнуешь, Гриша?

— …спроси у него, когда же он напечатает очерк о нашей радиосвязи… Обещал же.

— Гриша, милый, забудь ты и Стегачева, и очерк!

Она повернулась и поцеловала Григория, — ее косы, слабо пришпиленные, упали на плечи…