Семен Бабаевский - Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 2

• Название: Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 2
• Автор: Семен Бабаевский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1979

Удостоенный Государственной премии роман «Свет над землей» продолжает повествование о Сергее Тутаринове и его земляках, начатое автором в романе «Кавалер Золотой Звезды». Писатель рассказывает о трудовых подвигах кубанцев, восстанавливающих разрушенное войной сельское хозяйство.

Содержание повести «Сухая Буйвола» — приключения двух мальчиков, пускающихся в далекое путешествие к чабанам по степной речке Егорлык, с открытием Невинномысского канала она становится полноводной рекой, что заставляет юных героев преодолеть много непредвиденных ими опасностей и трудностей.

---

Арба остановилась. Марфутка спрыгнула на землю и начала помогать деду Евсею распрягать быков.

Глава XXI За спиной у дяди Гриши

Олег и Ленька спали на сене под навесом. Еще не взошло солнце, а их уже подняла Марфутка. Встали и удивились: ни ветерка в степи, ни тучки в небе. Утро светлое, воздух до того чист и прозрачен, что кажется синим. Мальчики занимались во дворе зарядкой, вдыхали пахнущий травой воздух и думали: нет, такого утра и такого неба они еще не видели!

В кошаре тихо, во дворе пусто. Те овцы, что были загнаны сюда дождем, давно ушли на пастбище, оставив на мокрой земле бугорчатые следы своих копытец.

Григорий и дед Евсей ждали грушовцев в чабанской хате. Посреди комнаты стоял стол. Дед Евсей принес жаренную на свином сале картошку — не на сковороде, как ее обычно жарила мать Олега, а в замасленном и пахнущем дымом чугунке. Но до чего же вкусная была эта картошка! Дед Евсей действительно и чабан отличный, и арбич превосходный! После картошки дед Евсей подал в алюминиевых чашках соленый, приготовленный на молоке калмыцкий чай.

Позавтракав, Олег и Ленька чинно сидели на лавке. Дядя Гриша вытер платком смоченные чаем усы, улыбнулся и спросил:

— Ну, будущие зоотехники, с чего начнем?

Ленька молчал. Его тревожила судьба Черныша. За завтраком он успел дать ему кусок хлеба с жареным салом. Песик был сыт, но что же будет дальше?

— Дядя Гриша, — сказал Олег, — ты определяй нас к делу.

— Это можно, — согласился Григорий. — Но, я думаю, мы сперва сделаем общее обозрение. Для интереса… Хотите?

— Хотим, — ответил Олег, покосившись на молчаливого Леньку.

— Хозяйство наше кочует по степи. Оно так разбрелось, что его и за день на коне не обскачешь. Но мы помчимся на мотоцикле.

— Дядя Гриша, а «четыреста одиннадцатого» покажешь? — спросил Олег.

— О! — удивился Григорий. — Откуда ты о нем знаешь? — Посмотрел на арбича, убиравшего посуду, усмехнулся одними глазами: — Знаю, знаю, Евсей Егорович прихвастнул. Не стерпела чабанская душа. Так и быть, посмотрите и «четыреста одиннадцатого». Ну, друзья, поехали. Дорога у нас дальняя. Марфутка, ты останешься с дедушкой. Андрейке снесешь обед, теперь его сакман тут, возле Суркульского яра.

Ленька еще больше загрустил. Ему и хотелось поехать осматривать овцеводческое хозяйство, и боязно было оставлять Черныша. Он держал его на руках и говорил Марфутке:

— Сбереги от смерти. Схорони где-нибудь. Главное — не показывай на глаза той собаке. Она его распотрошит.

— Лень! Поехали! — крикнул Олег, примащиваясь на седле мотоцикла.

Марфутка приняла Черныша и, стоя с ним на пороге, грустными глазами смотрела в степь: за спиной отца примостились Олег и Ленька, и она им завидовала.

Марфутка уже не видела, как за кошарой мотоцикл взревел и помчался навстречу солнцу — сперва по сырой дороге, потом напрямик. Казалось, он не катился, а прыгал через рытвины и низенькие, еще мокрые кустики типчака. Ветер рвал, косматил чубы, трепал рубашки, холодил спины. Григорий поправил ветровые очки и, нагибая повязанную косынкой голову, покрикивал:

— Держитесь, хлопцы!

И хлопцы держались изо всех сил. Олег уцепился за ремень дяди Гриши, а Ленька обнял Олега. Под колесами шуршал влажный, прибитый дождем песок, хлестала по ногам мокрая трава, иногда брызги взлетали так, точно мотоцикл ехал по калюжине.

Ленька смотрел по сторонам. Всюду раздвигалась и ширилась свежая, хорошо умытая степь. Роса серебрилась, искрилась, а шелк ковыль-травы вспыхивал пламенем. Ни дорог, ни тропок, и куда уносили колеса, знал один только дядя Гриша. Для Леньки местность эта была удивительно однообразная. Он невольно подумал о том, что, если бы его ссадили с мотоцикла и оставили одного, он бы заблудился и погиб.

Сколько так ехали, час или больше, — ребята не знали. Солнце поднялось высоко и пригревало. Роса исчезла, трава просохла. И вдруг мотоцикл остановился так резко, что Ленька больно ударил лбом Олега по затылку.

Ленька поднял глаза и увидел высокого чабана в бурке и в горской, колом торчащей папахе. Он точно вырос из-под земли. Ленька заметил у него на поясе кинжал в потертых ножнах, полбутылки с рыжей жидкостью и сухой, бубликом закрученный бараний рог с деревянной затычкой.

Овцы паслись в сторонке. Навстречу людям во всю мочь летели волкодавы — три черных, а один белый. Олег и Ленька невольно прижались к Григорию. Собаки не добежали. Чабан поднял ярлыгу, и они остановились шагах в десяти. Черные легли на животы и не сводили глаз с чабана, а белый, ростом с телка, прохаживался, широко ступая толстыми узловатыми ногами.

— Ну, как, Снеговой, дела? — спросил Григорий. — Стрижку закончил?

— Вчера пошабашили, — баском ответил чабан. — Так что овцы чистенькие. Ходят налегке.

— Сколько взял вкруговую?

— По семь триста… А это что у тебя за молодцы?

— Это мой племяш. — Григорий привлек Олега, погладил непричесанную черную чуприну. — Настенькин сын. А этот — его друг. Решили ребята познать чабанское дело. Как, Илья Васильевич, может, возьмешь какого из них к себе в помощники? На выбор даю.

— Это можно, — ответил Снеговой. — Степь широкая, пусть погуляет.

Ленька не отходил от Григория. Его удивлял и пугал белый волкодав. Таких огромных собак Ленька еще не видел. Белый раскрыл пасть, зевнул, и Ленька невольно закрыл глаза. Это же не пасть, а пропасть. И тут мысли сами по себе обратились к Чернышу. Ленька думал о том, во сколько раз этот белый волкодав больше Черныша. «Лапой ударит и убьет». Он так задумался и засмотрелся на собак, что очнулся, когда Олег толкнул в бок и сказал:

— Ну, Лень, как? Отвечай?

— Ты о чем?

— Или спишь? Дядя Гриша спрашивает, кто из нас будет пасти овец с Ильей Васильевичем.

Ленька снова взглянул на белого волкодава и сказал:

— Лучше, Олег, ты.

…В клочья разрывая степной покой, мотоцикл снова мчался вперед. Земля просохла, даже кое-где под колесами серым дымком вспыхивала пыль. Резкие, как винтовочные выстрелы, выхлопы мотора пугали птиц. В двух шагах от них коричневый, величиной с гуся орел размахнул могучие, в серебре крылья и летел рядом с мотоциклом. Олег видел его крючковатый клюв и прижатые к хвосту желтые, будто сделанные из медной проволоки, когтистые лапы.

Ленька не смотрел на орла. Он прижался к спине своего друга и шептал ему над ухом:

— Олег, что же это получается? Я думал, мы будем вместе.

Олег повернул голову:

— Наконец дошло до тебя! Я тоже думал, а придется расстаться.

— Куда ж теперь меня?

— Найдется место. Дал бы согласие к Снеговому. По всему видно, чабан толковый.

— А волкодавы у него! Видал этого белого? Мне же надо и о Черныше подумать.

— Волкодавы тут всюду такие. Так что о Черныше теперь думать поздно. Говорил тебе…

— Эй, друзья! — сказал Григорий, сбавляя бег машины. — О чем вы там беседуете?

— Ленька о себе беспокоится, — сказал Олег. — Дядя Гриша, я буду работать у Снегового, а Леньку куда?

— Дадим любой сакман, — ответил Григорий. — У нас их много. Можно, к примеру, пойти к Андрею Чухнову. Парень серьезный, твоих, Леня, лет. Или иди к Нестерову. А можно и в отару Охрименки. Мы сейчас заедем к нему. Его стадо как раз на стрижке.

Дружки, подпрыгивая за спиной у дяди Гриши, молчали. Олег думал о том, что ему-то печалиться нечего, он уже определился и завтра отправится к Снеговому. Ленька же хотел знать, в каком сакмане самые смирные собаки, так как думал не только о себе, но и о Черныше, а спросить об этом у дяди Гриши стеснялся.

— А вот и овечья парикмахерская виднеется, — сказал Григорий. — Дело идет!

Высокие столбы подняли брезент, образовали крышу от дождя и солнца. Это был навес-времянка для стрижки овец. Под навесом протянулись, как прилавки в магазине, до лоска засаленные шерстью помосты. Видно, не одна овца полежала на этих досках.

Над помостами гроздьями повисли стригальные машинки. Электрические провода уходили под брезент и тянулись к мотору, стучавшему в сторонке, под фанерным козырьком. Рядом с навесом, в специальных закутах, жарились на солнце в своих тяжелых шубах молодые бараны в ожидании очереди.

Стригали (и мужчины и женщины — в брюках) клали на помост смирных баранов, которых Ленька и Олег видели в отаре чабана Охрименки. Гудел двигатель, ему подпевали своим стрекотанием ножницы. Олег и Ленька впервые видели, как эти ножницы влезали в шерсть и как с барана сползало толстое, как ватное одеяло, руно: сверху — грязно-серое, а снизу — белое-белое, даже чуточку розоватое, точно смазанное сливочным маслом.

И Охрименко был тут. Он что-то сказал Григорию, а потом с озабоченным лицом подходил то к одному стригалю, то к другому, приглядывался, ощупывал пальцами руно, видимо желая убедиться, всюду ли оно одной толщины; наклонялся, нюхал шерсть. Затем подходил к широкому, с решетками столу. Тут молодые женщины-сортировщицы быстрыми движениями рук ощупывали руно и определяли его сорт. Тюки свежей шерсти обтягивали мешковиной и проволокой. Подходили грузовики, и тюки удобно ложились в кузов.