Давид Константиновский - Яконур

• Название: Яконур
• Автор: Давид Константиновский
• Издательство: Западно-сибирское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1982

Тема романа остра и современна - это взаимоотношения человека с природой. Действие романа происходит в Сибири, на берегу озера Яконур, где построен химический комбинат. Чтобы озеро не погибло от ядовитых стоков, возведены дорогостоящие очистные сооружения, однако они себя не оправдывают. И тут возникает конфликт. Персонажи романа разделяются на две противоборствующие группы, они отстаивают свои научные, идейные, жизненные позиции.

---

Как всякий человек, он не был бессилен совершенно; он мог сохранить и продолжить нечто предназначенное быть частью человека и не меньшими, чем тело и физическая жизнь, его воплощением и сущностью, — проявления его в мыслях и поступках…

Элэл открыл глаза. Проговорил: пусть это будет его вклад в работу… Он, значит, продолжал думать об этом.

Герасим кивал, произнести он ничего не мог и силился улыбнуться в ответ. Все-таки пора… Почему он не отпускает! Так устал… Видно, насколько все ему теперь тяжело…

Элэл спросил, как отнеслись к Герасиму на комбинате. Герасим овладел собой; начал говорить. Выслушав, Элэл сказал: не останавливайтесь, наткнувшись на препятствие. Повторил: вы взялись за настоящее, не останавливайтесь же, наткнувшись на препятствие. И добавил: даже если реальная жизнь не во всем соответствует вашим представлениям о ней… И держите, сказал, связь со Снегиревым… Передохнув, сказал еще: анализируйте и поступайте, и помните, что, если не получается, значит, надо помощнее анализ и поступки…

Умолк; приподнял руку, поднес ее к глазам; пристально рассматривал; потом так же осторожно перенес над собой обратно и уложил на простыню.

Герасим начал прощаться…

Элэл не отпустил. Вернулся к экспериментам по модели, предложил: что, если взять фотолиз?.. Ответил себе: лучше электрический разряд. Спросил, есть ли у Герасима относительно свободные люди, кто именно. Решили отдать эксперименты с разрядом Капитолине.

Еще о Яконуре… Герасим видел, как устал Элэл, давно пора было уходить. Элэл не отпускал. Старик ему сегодня рассказывал о молодой ученой даме, которая выступала у него в институте на семинаре с докладом об охране биосферы, а потом оказалась заступницей комбината. Герасим перебил Элэл… Что ж, ответил Элэл, у Герасима есть хороший повод встретиться со Стариком и разубедить его. Скоро, двадцатого, у Старика день рождения, очередной юбилей. То, что принес Герасим, еще не модель; но все же. Конечно, Старик был бы счастлив получить такой подарок от учеников ко дню рождения. Если, само собой, нет возражений у Герасима… Возражений! Счастливое ощущение слитности с этим делом и этими людьми…

Может, здесь и было то самое, из-за чего Элэл не отпускал его, к чему вел? Герасим стал прощаться. Элэл опять остановил его. Помолчав сказал: он слышал, что у Герасима были трудности… Заметил, что иногда в самом деле возможно сбить с толку… Объяснил: говорит это не потому, что его интересуют подробности. Герасим замялся…

Вошла нянечка, старушка с совсем светлыми голубыми глазами; несла перед собой целый поднос мензурок, стаканчиков, таблеток. Элэл сделал Герасиму знак — одними глазами, попросил выйти. Не хотел, чтоб видели его за этим занятием.

Герасим ходил по коридору. Вот снова — пустой коридор, и тишина, и одинаковые двери… Будто опять — тот день, когда он открыл дверь наугад…

Нянечка позвала его. Шепнула: «Только недолго».

Глаза Элэл были полузакрыты.

«Присядьте, Герасим… Скоро отпущу вас. Теперь уж скоро… хочу только еще немного вам сказать. В нашем деле много бывает издержек… от наших же достоинств… притом искренне. Для меня важно: вы хотите сделать, что в ваших силах… как специалист… как гражданин… Желаю вам всего, что так необходимо к главному. Все впереди, Герасим… я о трудностях и ошибках… проблемы по-настоящему сложные… сами увидите. Не сдавайтесь обстоятельствам… помните, ничего нет относительного. Прошу вас, всегда исходите из главных понятий… о добре, зле, обо всем…»

Умолк.

Герасим поднялся и стоял, взявшись за высокую спинку стула обеими руками.

«И вот что… Пусть вам помогает, что вы не первый… не первый решили сделать, что в ваших силах. Такова традиция, жить для других… Личная ответственность, цели… не одни слова. Сколько людей безответственно относятся к своему природному дару… и к своему положению в обществе… растрачивают. Счастлив, кто стал гражданином… Отец говорил: заболел высоким недугом… виной и долгом перед народом. Запомните, это традиция… не служба, а служение…»

Герасим стоял, опустив голову, глядя на воспаленные, в складках усталой бугристой кожи веки Элэл; ждал, когда он откроет глаза; готовился встретить его взгляд.

Белый лоб Элэл…

Испарина…

«Сядьте, Герасим, прошу вас… Еще немного… последнее. Но это важно… тоже важно для меня. Так нам и не удалось познакомиться поближе… тогда, помните, нас прервали… не дали вам рассказать».

Предчувствовал ли Герасим, что за этим последует?

Тогда, в первый день, среди многих других вопросов — этот он принял как вежливый интерес…

Элэл открыл глаза.

«Расскажите, пожалуйста, о себе… откуда вы?..»

* * *

Вот и за последним дверь закрылась. Все. Кудрявцев вздохнул. Он остался один. Конец! Обошлось.

Да и что могли они поставить ему в вину? Еще когда Савчук посулил приглашение на секцию, — Кудрявцев знал это. Что они могли ему возразить, что сказать?

Савчук надеялся на избиение! Совсем уже потерял чувство реальности… В конце концов, обсуждению придали обычный гладкий академический ход. Единственное, что смогли они, — записали, что для получения окончательных выводов требуется совершенствование методик; банальная, безобидная формулировка. К тому же из нее вытекало само собой следствие, которого они, разумеется, не сумели избежать. И — рекомендовали продолжить исследования. Еще одна академическая формулировка. А что они еще могли? И что, собственно, ему еще надо, что еще ему надо от них, кроме рекомендации продолжать исследования?..

Вот он стоит, Кудрявцев, один, перед обращенными к нему пустыми стульями, стоит перед ними, хотя они уже пусты и это лишь только стулья, все ушли, уже и за последним закрылась дверь, и он остался один, и вот конец, все обошлось.

Руки его в воздухе; потом берут со стола и мнут бумаги — текст его доклада. Затем он бросает доклад и начинает торопливо снимать с доски таблицы и диаграммы.

Он спешит всегда; в молодости Кудрявцевым руководил страх перед тем, как далеко еще до вершины, позже его сменил страх перед тем, как мало осталось времени. Торопясь вверх по лестнице, Кудрявцев был сосредоточен на единственном — на хроническом несоответствии замыслов и достигнутого. Проявлялось это в отношении и к коллегам, и к работе: коллеги раздражали Кудрявцева, примиряло его с ними только ожидание, что придет его час и все будут посрамлены; а темы исследований та же причина вынуждала его выбирать не такие, что могли его интересовать, а те, где успех казался более значительным для него, верным и достаточно близким.

Он взялся за то, за что никто не брался. Нужен был человек, который поставил бы собственные исследования комбината по стокам; Шатохин искал, все отказывались; Кудрявцев дал согласие. Чтобы испытать Кудрявцева, Шатохин самостоятельно придумал тест — показал ему предварительно нормы на стоки. Кудрявцев ответил: если будете придерживаться — ничего страшного не произойдет…

Итак, он дал согласие. Яконур был для него объектом исследования, который Кудрявцев понимал как подсистему, содержащую в себе множество взаимосвязанных элементов, в том числе и озеро. Проблема Яконура была системой отношений, в которой и люди (живущие на Яконуре и те, что живут далеко от него и, однако, включены в происходящее вокруг озера) также были всего лишь элементами; он мог указать место каждого в этой системе, вес, роль и прочие соответствующие ему характеристики. И себя применительно ко всему этому — к Яконуру и людям вокруг него — тоже квалифицировал он как элемент среди элементов, включенный в сложно функционирующую систему, с характеристикой, определяющей его собственное место в мире как место в данной системе.

Природа была для него предметом его работы; сама по себе природа его не волновала, он так и не обрел способности любить ее, — и как исследователь он мог познать ее тело, но не душу.

Знание и привычка, что есть такой подход, используемый наукой, при котором нечто может быть представлено вполне адекватно в виде системы элементов, а затем рассмотрено как система элементов, — пришли к нему из его профессии. Уверенность в том, что возможен такой подход, называемый научным, когда люди и озера, леса и степи, небо и горы, все на свете с полным правом и полным соответствием позволено рассматривать как систему элементов и, следовательно, обращаться с ними как с элементами некоей системы, — он обрел в продолжение профессионального мышления…

Вот он сворачивает в трубку листы ватмана с таблицами и диаграммами, результатами своего исследования. Туже. Еще туже. Видно, как появляется излом на внешнем листе.

То, что комбинат поставил собственные исследования, не было предпринято Шатохиным специально против Савчука; комбинату указали: сами мусорите — сами и беспокойтесь, изучайте за свои деньги. То, что результаты Кудрявцева оказались в пользу комбината и соответствовали точке зрения Свирского, не было преднамеренной подтасовкой; тут сложились свойства существующих методик, готовность к такому восприятию, привычные мерки вещей и разные сопутствующие обстоятельства. Тем не менее итог — получившиеся совпадения, нечаянные или в чем-то кем-то предусмотренные…