Уильям Локк - Демагог и лэди Файр

• Название: Демагог и лэди Файр
• Автор: Уильям Локк
• Издательство: Издательство «Петроград»
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1924

Любовь леди Файр стала открытием для Даниэля Годдара. Он приходил к ней говорить о самых интересных для него делах, но скоро понял, что его влечет желание находиться в обществе умной, образованной, понимающей женщины. Бывший столяр, Даниэль как никто другой знает проблемы рабочих и активно пропагандирует новые прогрессивные идеи. Его слушают массы, но не это притягивает утонченную аристократку, а незнакомое ей ощущение исходящей от него силы, от которого она чувствует слабость своего пола. Леди Файр готова совершить необдуманные поступки, но Годдар женат.

---

Уильям Джон Локк Демагог и лэди Файр

Роман

Уильям Джон Локк

William John Locke

«Демагог и лэди Файр», роман.

The Demagogue and Lady Phayre (1895)

Перевод с английского Э. К. Бродерсен

Библиотека художественной литературы

Издательство «Петроград»

Петроград — 1924 — Москва

Аннотация

Любовь леди Файр стала открытием для Даниэля Годдара. Он приходил к ней говорить о самых интересных для него делах, но скоро понял, что его влечет желание находиться в обществе умной, образованной, понимающей женщины. Бывший столяр, Даниэль как никто другой знает проблемы рабочих и активно пропагандирует новые прогрессивные идеи. Его слушают массы, но не это притягивает утонченную аристократку, а незнакомое ей ощущение исходящей от него силы, от которого она чувствует слабость своего пола. Леди Файр готова совершить необдуманные поступки, но Годдар женат.

I.

Первая любовь.

— Если вам со мной по пути, Годдар, то пойдемте вместе! — сказал депутат, надевая свое меховое пальто.

Мистер Алоизий Глим, депутат от Сеннингтона, был очень небольшого роста, худощавый, элегантно-одетый человек, лет под сорок. Он был гладко выбрит и чуть-чуть плешив. Его светлые усы были туго закручены. Пенснэ в золотой оправе придавало его острому, живому лицу серьезный и сосредоточенный вид.

Годдар охотно согласился, хотя в тот вечер ему нужно было идти совсем в другую сторону. Он был настоящий прирожденный демократ, но тем не менее почувствовал себя польщенным любезным предложением мистера Глима. Годдар был молод — всего двадцати восьми лет, столяр по профессии, самоучка и уже по этому одному обладал некоторой долей самомнения. Однако он признавал в людях превосходство знаний или опыта. Кроме того, член парламента несомненно оказал ему сегодня большое внимание, придя на его лекцию о новых профессиональных союзах в Сеннингтонском Радикальном Клубе. Ведь, если правду говорить, член парламента мог бы гораздо приятнее и выгоднее провести этот свободный, выпавший ему во время деловой парламентской сессии, вечер.

Оба они составляли странный контраст друг с другом, когда стояли рядом в небольшой группе членов комитета, задержавшихся после ухода публики. Годдар был крупно сложенный, широкоплечий мужчина, выше среднего роста, с большими руками и ногами. Он был прилично одет, как одеваются средней руки рабочие, но костюм сидел на нем мешковато. У Годдара были крупные черты смуглого лица, квадратные подбородок и лоб и немного мясистый нос. По обеим сторонам рта изгибались характерные складки, придававшие лицу выражение упорства. Крупные губы, как и все лицо, были лишены растительности. В общем, это было мужественное лицо, и оно говорило о сильной натуре, способной к сильным страстям — хорошим и дурным. Прядь прямых черных волос ниспадала на лоб и вместе с добродушным выражением глаз сглаживала суровость лица молодого рабочего. В настоящую минуту оно было оживлено искренностью молодости и горело радостью успеха, который выпал на долю его лекции.

Группа медленно двигалась между стульев по направлению к выходу и еще замешкалась на минуту у подъезда клуба. Здесь был новый квартал Лондона. Мистер Алоизий Глим прожил большую часть своей жизни в этих местах, и, на его глазах, вырос из окрестных полей и огородов оживленный городской квартал, непосредственно связанный жизненными нитями с Оксфорд-Стритом и Страндом. Развитие квартала было близко его сердцу: он вообще был очень привязан к месту и поэтому пользовался заслуженной популярностью среди местного населения. Так и сейчас его при выходе окружили знакомые, и ему пришлось немного замешкаться, прежде чем он мог двинуться в путь. Наконец, это ему удалось, и он быстрым шагом отправился с Годдаром вверх по Хай-Стриту.

— Скажите, пожалуйста, — промолвил Глим после короткого молчания: — не хотите ли вы заняться серьезно политикой?

— Неужели вы думаете, что я играю в нее? — ответил, улыбнувшись, Годдар.

— Тсс! Не будьте так щепетильны! — возразил добродушным тоном Глим. — Под словом «серьезно» я подразумеваю постоянную и профессиональную работу. Не желаете ли посвятить все ваше время этой работе?

— Я думаю, что да, — ответил быстро Годдар, — но для меня это невозможно. Мне нужно зарабатывать хлеб. И я не совсем понимаю, к чему вы это спрашиваете.

— А вы примете предложение, если вам будет обеспечен заработок?

— В качестве платного агитатора? О, нет, благодарю! Я не способен на это. Такая работа должка вестись свободно, а не за плату.

— Пустяки! — возразил депутат. — Всякий труд должен вознаграждаться. Этот взгляд так же справедлив, как и толстовский.

— Совсем нет, — сказал Годдар. — Платный агитатор — это обманщик. Он выдает себя за рабочего, не будучи таковым. Когда я обращаюсь к толпе, я могу сказать: «Я — ваш. Я состою в Объединенном Союзе Столяров и зарабатываю свои сорок шиллингов в неделю работой своих рук». И люди слушают и уважают меня. Я бы не мог перенести такой обиды, если бы кто-нибудь из рабочих встал и сказал: «Все это очень хорошо, что вы говорите, но вам заплатили за это и поэтому вы и расписываете все так хорошо. Вместо того, чтобы помогать нам, вы жиреете на трудовые деньги рабочих». Я сам слышал, как это говорили наемным агитаторам.

— Но кто же вам сказал, что я предлагаю вам сделаться платным агитатором? — спросил Глим. — Я совсем не желаю, чтобы вы стояли на трибуне и обращались к рабочим: «товарищи-страдальцы!» Вы выше этого. Я просто хотел вам предложить работать в Национальной Прогрессивной Лиге. Конечно, там работает много людей, но это все люди нашего круга, и мы бы дали что угодно за то, чтобы у нас работали еще несколько человек — интеллигентных и развитых рабочих, с светлой головой, вот, например, как вы. Мы могли бы давать вам три фунта в неделю — а может быть и больше. Ну, так вот, вы и подумайте!

Годдар шел некоторое время молча. Он был молодой, серьезный и страстный борец за те великие вопросы, что стояли в программе прогрессистов [1]. Он чувствовал себя способным приковать к себе внимание множества людей. В его голове гнездились честолюбивые мечты. Предложение Глима было большим соблазном. Но именно сознание того, что это был соблазн, заставило его упорно держаться своих убеждений.

— Вы очень добры, — сказал он наконец, — и я очень польщен вашим мнением обо мне. Но я бы не считал себя в праве бросить свое ремесло: по-моему, это было бы не честно.

— Хорошо, делайте как хотите, мой друг, — ответил депутат весело. — Но я думаю все-таки, что это не очень логично. Первосортных столяров найдется тысяча, а найдите-ка одного порядочного политического деятеля? Во всяком случае, если вы перемените ваш взгляд…

— Я не люблю менять взгляды, как рубашку! — со смехом возразил Годдар.

— Ну, кто богу не грешен… — промолвил депутат как бы про себя и сейчас же свернул разговор на кое-какие частности только что прочитанной лекции [2].

Дойдя до поворота улицы, он пожал руку Годдару и удалился.

Годдар посмотрел на часы и смущенно свистнул. Тяжело громыхая, подъехал омнибус. Годдар влез на империал и поехал обратно вниз по Хай-Стриту. У «Золотого Оленя», где была конечная остановка омнибуса, он слез и почти бегом направился по боковым улицам и переулкам. И наконец постучал в дверь одного из рабочих домиков.

— Однако и запоздал же ты! — воскликнула молодая девушка, открывшая ему дверь. — Я жду тебя уже целых три четверти часа. Нет, не целуй меня. Если бы ты хотел меня целовать, ты пришел бы сюда раньше.

— Я не мог придти раньше, Лиззи, — сказал молодой человек, запыхавшись. — Мне пришлось проводить мистера Глима, который хотел со мной поговорить.

— Все это очень хорошо, — сказала Лиззи. — Но мне кажется, что и я что-нибудь да значу.

Она провела его в маленькую комнату, где сидели за шитьем две девушки. Одна из них наклонилась над швейной машиной. Куски материи и выкройки загромождали стол. Несколько запыленных модных картинок украшали стены. Воздух был тяжелый от запаха новых материй.

— Вот наконец и Дан! — сказала Лиззи. — У него ровно столько времени, чтобы поздороваться и попрощаться. Это мои две кузины. Это Эмилия, а вот эта — Софи. Но ты посмотри только на часы! И тебе не стыдно?

Годдар поздоровался с обеими кузинами его невесты — бледными, малокровными девицами. Конфузливо смеясь, они начали с ним разговаривать, пока Лиззи оправляла шляпу перед позолоченным зеркалом над камином. Поправив шляпу, она не утерпела, чтобы с минуту не полюбоваться собою. Она в самом деле была хорошенькая: пышные светлые волосы, розовый цвет лица и светло-голубые глаза, которые один поэтический, но отвергнутый обожатель назвал «жидкой лазурью», что Лиззи очень понравилось. Ее надутый пухлый ротик скрашивал обычную кисло-сладкую банальность ее речей, по крайней мере — в глазах ее жениха. Но в других отношениях рот, как и все ее черты, был лишен всякого характера.