Патрисия Данкер - Семь сказок о сексе и смерти

• Название: Семь сказок о сексе и смерти
• Автор: Патрисия Данкер
• Издательство: Изд-во Эксмо
• Жанр: Проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-10872-6

Вот я и решила написать серию переплетенных между собой историй, рассказанных от первого лица разными голосами. Вот неизменные сюжеты: изнасилование, терроризм, растление, извращения, все потустороннее и зловещее, полтергейст, вампиры и пришельцы, маньяки, загадочные преследователи (которые обычно тоже оказываются маньяками), домашнее насилие, порнография и массовые убийства. Жертвы всех этих преступлений — как правило, женщины…

Последняя книга Патрисии Данкер “Семь сказок о сексе и смерти” написана, чтобы тревожить и провоцировать.

Впервые на русском языке.

---

Про Чарльза я ничего не запомнила так отчетливо, как его смерть. Он умер мирно, благородно, в полной тишине, слегка рыгнув от глотка собственной крови. Его глаза широко открылись в изумлении, его шелковая рубашка безнадежно испорчена. Галстук, купленный в Париже, аккуратно прошила пуля. Вот и славно. Я ненавидела этот галстук — кричащий, желтый и претенциозный, с крошечными темно-синими квадратиками, его единственный прокол.

Я слышу, что в раковину стекает вода. Я слышу, как кто-то несколько раз шумно всхлипывает, а под этим — страшная, абсолютная тишина.

Потом я слышу его шаги на террасе. Как он пересек канал? Это рыбак, красивый, как борец национально-освободительного фронта, со своей снайперской винтовкой на бедре, Fusil à Répétition[28], Fl, французский армейский стандарт. У него много видов оружия, всё — из арсенала французской армии. Он похож на скульптурный монумент во славу новой страны — длинные волосы перехвачены резинкой, лицо — молодое, чистое, спокойное, светящееся, как у ангела.

Я вижу его шнурованные сапоги, военную обувь, влажную траву, приставшую к каблукам. Он в армейском комбинезоне? Да, цвет хаки. Я никогда его не забуду. Не открывай глаза. И не зажмуривайся. Мертвым никогда не приходится притворяться мертвыми. Не дыши. Молись, чтобы он принял кровь Чарльза за твою. О господи, наш официант шевелится. Невозможно не сжаться при тупом, угрюмом стуке пуль, которые в упор входят в почти мертвое тело. Позже мне пришлось рассказывать об этом в многочисленных интервью. Я старалась, чтобы выходило как можно более живенько.

Наверное, у него есть другое ружье. Есть. С глушителем. Призрачный, властный, этот ангел, которого я случайно призвала, реет надо мной. Потом продолжает путь.

4 Переезд

Я понял, о ком идет речь, как только услышал адрес: Эллис Уильямс с женой. Еще сестра ее теперь с ними живет. Очень набожные люди, они одни молятся по-прежнему, после того, как закрылась баптистская церковь. Их старик был священником. Жена говорит, в каждой проповеди поминал геенну огненную. Если кто пошел, к примеру, на рок-концерт, — все, вечное проклятье. Эллису Уильямсу пришлось ждать четырнадцать лет, пока старик разрешил ему ухаживать за своей младшей дочерью. Видать, послушная была девочка. Любая нормальная баба послала бы папашу куда подальше и сбежала бы с женихом. Эта часовня вообще гиблое место. Гора Сион — так они ее прозвали. И вокруг ничего, кроме серых холмов, горных болот да ползучего тумана.

Моя жена была баптисткой. Она туда ходила раньше, до того, как ее семья переехала в город. Они из местных. Для них неважно, сколько ты здесь прожил. Если ты англичанин — ты чужой. Когда тесть ушел на покой, я стал заниматься семейным бизнесом — перевозками, — но так и не выучился толком говорить на их языке. Сам виноват, конечно. Так, нахватался отдельных слов, но объясняюсь с трудом. У жены-то это родной язык. Она всегда извиняется передо мной, когда пускается болтать по-своему с матерью или подружками. Я отвечаю: “Да-да, конечно, милая, не беспокойся”. Ритуал у нас такой. Ее учили никогда не говорить на родном языке при англичанах, но в нашем случае это было бы глупо: я один, а их много. И потом, ей удобнее говорить по-своему — она как будто сует ноги в разношенные тапки, расслабляется.

Так вот, Эллис Уильямс позвонил и сказал, что они наконец решились спуститься с горы. Они прожили там всю жизнь. Ну а теперь вот решили переехать, все трое. Уж двенадцать лет как старик, любитель попугать геенной огненной, отправился за вечным блаженством. Его жена умерла еще раньше, а старый фермер Эванс, муж старшей сестры, порешил себя из собственного дробовика. Они пытались выдать это за несчастный случай, но в местной лавке поговаривали другое. Ну, будем считать, трагическая случайность. Чтобы пощадить семью. И Эллис Уильямс, и обе сестрицы страдают артритом, и кто-то из них должен лечь в больницу в Бронглайс, чтобы прооперировать бедро. Они богатые. У них есть недвижимость в городе. Несколько домов. Когда в одном из тех что побольше закончился срок аренды, они решили, что надо бы подновить обои и переехать туда самим. Тут я их понимаю. На горе жуткие зимы. Ветер просто пополам режет. Деревьев нет. Только часовня, да старый дом в окружении заболоченных могил. Гора Сион.

Не то чтобы он мне все это рассказал. Моя жена в курсе местных сплетен. А Сион ее особенно интересует — все-то ей надо знать, что там да как. Я думаю, это из-за старика и его угроз насчет геенны огненной.

Люди бывают очень странные. В нашем деле слушаешь, что тебе говорят, вопросов не задаешь, свои мысли оставляешь при себе.

В тот день, когда мы отправились на гору перевозить Эллиса Уильямса и сестер, погода стояла промозглая, мрачная. Мы ехали, а время вроде как отматывалось вспять. У моря было солнечно, не слишком тепло, свежий ветер ерошил перья чаек. А ближе к горе ветровое стекло заволокло дождем пополам с мокрым снегом, по дороге потекли ручьи. Я увидел часовню издалека. Подъехав к дому, мы заметили, что окна разбиты, черепица местами отвалилась, каменные кресты на могилах покосились. Дверь хлопала на ветру, дождь заливал порог. Овцы сбились в кучу на крыльце, шерсть на их спинах топорщилась от ветра. Еще год, и от крыши вовсе ничего не останется.

Дом — длинное, низкое каменное здание. Когда-то он был белым, теперь позеленел от времени. Во дворе мы не увидели никакой живности — ни кур, ни собак. День был пасмурный, но свет не горел ни в доме, ни в пристройках. У опустевшего загона для овец стоял большой грузовик с открытым кузовом, но нигде не было видно старого хозяйского “лендровера”. Мы выбрались из машины под дождь и направились к дому. Входная дверь распахнулась. Перед нами стояла старшая сестра, крошечная седая женщина, сгорбленная, с демоническим взглядом. С такой лучше не ссориться. Я начал подумывать, что, пожалуй, был неправ насчет самоубийства Эванса. Может, он просто рот открыл лишний раз — она и сунула туда ружье.

— Все готово, — объявила вдова Эванс. Нам ясно дали понять, что упаковано все, вплоть до чайника. Мой мальчишка, Газза, шарахнулся назад и отдавил мне ноги. Вторая сестра была посмирней и вся дрожала, как будто у нее начиналась болезнь Паркинсона. Мы оказались перед горой коробок и голыми облезлыми стенами.

Многие клиенты предпочитают паковаться сами. Это можно понять. Дело-то личное, верно? Но как же трудно грузить то, что они сами запаковали. Они никогда не читают буклетов, которые я рассылаю вместе с бланками страховки. Огромные коробки набивают книгами, хрупкие безделушки рассовывают по хлипким пакетам… Иногда приходится все перепаковывать на месте, а на это уходит уйма времени. Вот и здесь нас ждал обычный хаос из торчащей соломы и неумело завязанных узлов.

Только три длинных ящика, сложенные в сарае, были упакованы профессионально, по высшему разряду, обложены толстым слоем соломы и закреплены в специально сделанных, новеньких деревянных каркасах. Эллис Уильямс объяснил, что там ценное оборудование, и эти ящики он повезет сам, в грузовике, но будет рад, если мы поможем ему погрузиться. Обе сестры вышли под дождь и неотрывно наблюдали за нами. Они здорово нервировали Газзу. Мы шлепали туда-сюда по грязи, промокнув и продрогнув до костей. Эллис Уильямс целый час аккуратно оборачивал брезентом свои ящики, пока мы грузили разваливающиеся коробки в кузов моего грузовика. Дождь никак не кончался. К полудню мир погрузился в темноту.

— О господи, скорей бы это закончить, — бормотал Газза. — У меня ноги мокрые, и от старухи жуть берет.

Мы действительно видим людей не в лучшие их минуты.

Эллис Уильямс сказал, что поедет вперед на взятом напрокат грузовике со своими драгоценными ящиками. Мы могли бы погрузить их в мою машину, там вполне хватало места. Только он и слышать об этом не захотел. Когда я предложил ему везти все одной машиной, старшая сестра налетела как коршун и стала что-то лопотать. Я не понял, что — она говорила на своем языке. Да и какая разница.

— Beth ddwedest ti wrtho fe?

— Dim byd. ‘Dyw e’ ddim o’i fusnes e’. Mae’n cael ei dalu i symud ein trysor. Does dim rhaid iddo wybod dim byd[29].

Единственное слово, которое я понял — trysor, “сокровище”. Видимо, все, что хранилось в тайниках под полом, лежало теперь в кузове. Ну вот и все. Они заперли дверь старого дома. Ключ был старинный, девятнадцатого века. Антикварная штуковина наверное, он один такой остался.

— Когда въедут новые хозяева? — спросил я.

— Новые хозяева?

— Да.

— Никто сюда не въедет.

— А, извините. Я не понял. Я думал, вы продали дом.

— Продали? — старшая сестра прямо задохнулась. — Мы никогда не продадим наш дом! Никогда!

Эллис Уильямс поймал меня за локоть, когда я влезал в кабину.

— Не обращайте на нее внимания. Она расстроена из-за часовни. Часовня досталась какому-то архитектору из Суонси. Он ее переделает в студию или что-то в этом роде. Мы были, конечно, против, но никого из старших не осталось. Это была усыпальница…