Даниил Мордовцев - Кочубей

• Название: Кочубей
• Автор: Даниил Мордовцев
• Издательство: Новая книга
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-8474-0204-Х, 5-8474-0220-1

Сборник посвящён тому периоду истории России, когда молодая Империя смело вторгалась в ранее отторгнутые от неё земли, обретая новых друзей и врагов.

---

   — Так и я говорю!.

   — Да так, так!

Берлин остановился у крыльца.

Скоро съехались гости. Между тем накрыли столы, поставили наливки, водки, принесли разные закуски, и гости принялись за завтрак, перешёптываясь между собою о том, что Кочубей приехал до гетмана; а до этого более трёх месяцев не бывал он в доме гетмана, что Любовь Фёдоровна на верёвке его держала всё время.

   — Было б ему ещё десять лет сидеть, не ездить до гетмана и верить глупым словам жены — прости, Господи! — сказал генеральный бунчужный.

— Смех и только.

   — Да просто курам смех! — говорили гости, украдкою посматривали на печального Кочубея, выдумывая на его счёт разные остроты, и от всего сердца хохотали.

Возвратившись домой, Кочубей рассказал Любови Фёдоровне встречу и обхождение с ним гетмана и присовокупил:

   — Бог его знает, а как и на мою думку, так Иван Степанович безгрешный против нас; а мы только с тобою опечалились и дочку нашу огорчили.

   — Что ты мне говоришь, безумец ты, разве у меня глаз, головы и ушей нет, разве я глухая и слепая, что ничего не слышала, не видела и не знала!..

Василий Леонтьевич замолчал.

   — Ты не рассуждай, а слушай, что говорю, то и делай!

   — Слушаю, душко!

   — То-то!

Прошло несколько месяцев, благонамеренные люди заговорили, что всему злу и несчастию Мотрёньки причиною злая мать; утверждали, что старик гетман вовсе ни в чём не виновен против Кочубеевых, Мотрёньку любил как крестную дочь. Были в числе этих благонамеренных, которые открыто по дружбе представляли Кочубею всю несообразность и невозможность подозрений. Василий Леонтьевич рад бы увериться в справедливости представленных обстоятельств, но он боялся и думать несогласно с мнением жены, хотя ясно видел в этом разе явную её несправедливость; но так надобно было, так приказала Любовь Фёдоровна, и думать иначе нельзя!..

Чрез неделю Мазепа приехал в дом Кочубея, и, против ожидания, Любовь Фёдоровна приняла его чрезвычайно ласково, Василий Леонтьевич душевно радовался этому — Любовь Фёдоровна даже искренно просила у гетмана прощения в своём негодовании на него, говоря, что злые люди всему причиною, что если бы она не слушала поганых языков, так ничего бы и не было подобного.

Иван Степанович не старался доказывать и утверждать справедливость слов Кочубеевой; истина, видимая для всех, была на его стороне. Распивши несколько бутылок дедовского мёда, Мазепа и Василий Леонтьевич уехали вместе в Бахмач по войсковым делам, Любовь Фёдоровна и Мотрёнька остались одни.

Чрез два дня после выезда Кочубея в Бахмачь, в полдень, когда Любовь Фёдоровна сидела на крыльце и выторговывала два десятка золотых карасей, принесённых знакомым рыболовом, но дороге вдали заклубилась пыль.

   — Эй, хлопцы, обедать приготовляйте, пан едет — скорей же мне!

Слуги засуетились и начали готовить для обеда стол.

Любовь Фёдоровна, закончив торг за караси, вошла в комнаты, и в ту же минуту бричка, дребезжа и стуча, подкатила к крыльцу, и против ожидания из брички вышел не Василий Леонтьевич, а Чуйкевич, прежний жених Мотрёньки; увидев его, Любовь Фёдоровна обратилась к Мотрёньке, стоявшей у окна, и сказала:

   — Твой жених приехал; ей-же-ей, если бы посватал теперь, перекрестившись обеими руками, отдала бы тебя за него.

Мотрёнька надула нижнюю губку и тихонько ушла.

Чуйкевич вошёл в комнату.

   — Слухом слыхать в очи видать, с какого царства, с какого государства прилетел, ты мой ясный сокол! Сколько лет, сколько зим не видала я тебя, моего сизого голубчика; и не стыдно ж тебе забывать нас, забывать меня, когда я любила тебя как сына родного!

Чуйкевич поцеловал одну, потом и другую руку Любовь Фёдоровны и сказал.

   — Мати моя родная, три месяца с постели не вставал, и едва только немного оправился, в ту ж минуту сел в бричку и прилетел к вам!

   — Бедный сын мой был не здоров — что ж у тебя болело?

   — Ох, ох, ох!.. Известно, что, мати моя, — сердце болело!..

   — От чего ж-таки сердце болело?..

   — Ох! Разве и не знаете, от чего моё сердце болит?!

   — Да от чего ж, право, не знаю, — ты когда-то говорил, что любишь дочку мою; и она тебя любит, разве ты уже другую полюбил?..

   — Никого не полюбил и никого не любил, кроме дочки вашей.

   — Вот и горазд, — чего ж тужить.

   — Тужить? Как же мне не тужить... Если бы я знал…

   — Да ты так, Василию, прямо скажи мне, — ты знаешь, я не люблю никаких рацемоний: любишь Мотрёньку? Хочешь жениться на ней? — Скажи мне, как родной своей матери, и верь мне, всё сделаю, как захочешь — я тебя сама люблю, как родного сына!

Чуйкевич поклонился и поцеловал руку, потом опять поклонился в пояс и сказал:

   — Да если бы ваша милость была...

   — Ну добре, что ж дальше?

   — Да хоть и так!

   — Что ж так?

   — Да хоть бы и отдали за меня вашу дочку!

   — Ну и добре, сыну; чего ж ты ещё стыдился сказать мне, — ты знаешь, без меня сделать этого нельзя, хочешь, чтоб я была мать твоя и скрываешься от меня. Ну, сыну, Господь Бог благословит тебя! Посиди здесь, я позову Мотрёньку, пока что, мы теперь одни, Василия Леонтьевича нет дома — поехал в Бахмач, так мы и без него порешим дело.

Любовь Фёдоровна вышла.

Чуйкевич, приехав с той мыслью, чтобы вторично просить руки Мотрёньки, и полагая, что по-прежнему получит отказ, заранее уже страдал: до него долетали сплетни насчёт Мазепы; но, будучи благоразумен, Чуйкевич счёл слухи эти за гнусные наветы, и не верил никому и ничему; но рассчитывал, что эти сплетни сделают Кочубеевых сговорчивее — и не ошибся.

Вошла Любовь Фёдоровна, ведя за руку Мотрёньку.

Чуйкевич остолбенел, увидев свою невесту: в глазах его она совершенно переменялась.

   — Господи Боже, кого я вижу! — воскликнул он. — Что с тобою, Мотрона Васильевна! Ты из мёртвых воскресла… ты была больна — так ужасно похудела. — Господь с тобою!..

   — Это в другое время расскажешь ей, сыну, а теперь, вот твоя невеста: люби и жалуй её, и я тебя буду любить и жаловать; поцелуйтесь... ну, ну, полно стыдиться, при мне можно поцеловаться; поцелуйтесь!

Чуйкевич обнял и поцеловал Мотрёньку.

   — Слушай, Василий, ты же не откладывай день за день ни сватанья, ни венчанья; а скажи, когда со старостами приедешь за рушниками и когда свадьбу назначишь? По-моему, так нечего откладывать — я бы повезла вас в церковь, поставила бы хорошенько в парочке, да и сказала бы:

   — Венчай, батюшка, детей моих. Перевенчала бы вас, привезла бы вас к себе, отгуляла свадьбу, да и с Богом — на все четыре стороны!

   — Да хоть и гак!

   — Когда ж свадьба, назначь сама.

   — Да хоть и после зелёных святок.

   — Ну и добре!

В ту минуту, когда Любовь Фёдоровна условливалась с Чуйкевичем о дне свадьбы, Василий Леонтьевич, возвратившийся с Бахмача, тихо вошёл в комнату: нечаянное его появление порадовало жену.

   — Поздравляю тебя с новым сыном, Василию! — радостно сказала Любовь Фёдоровна.

Василий Леонтьевич понял, в чём дело, и, поздоровавшись с Чуйкевичем, поблагодарил жену за поздравление.

Любовь Фёдоровна продолжала:

   — Добрый сын мой! — она наклонила к себе голову Чуйкевича, погладила её и поцеловала. — Добрый мой сын, скоро за рушниками приедет к нам... Ну, Василий, благодари Господа Бога — отдаю я Мотрёньку замуж, как ты думаешь?

   — Как мне ещё думать, Любонько, когда ты согласна, так и я, как ты скажешь, думаю.

   — И горазд; ну, дети мои милыя, поцелуйтесь лее ещё раз.

Мотрёнька, бледная, сидела молча, очи её тускло блистали, уста были покрыты мёртвою синевою и выражали болезненную улыбку. Чуйкевич подошёл к ней, взял за руку и поцеловал. Любовь Фёдоровна, видимо, торжествовала, Чуйкевич тоже; по выражению лица Кочубея трудно было узнать состояние его души.

Дом Василия Леонтьевича наполнился Гальками, Домахами, Стехами, Приськами; все они пели песни, шили и вышивали приданое для своей милой панночки; но панночка, к общему сожалению, слегла в постель.

   — Изурочили, сглазили злые люди из зависти нашу панночку, — говорили девки, и умолкли их песни. Любовь Фёдоровна собрала со всего Батурина шептух и знахарей; знахари и шептухи, подкуривши страждущую пухом из перин, наговорённою шелухою с луку, змеиною чешуёю, купали её в тёплой воде, в которую, когда она кипела, бросали чёрных живых куриц, делая над ними разные заклинания; ставили больную против месяца, шептали, умывая её лицо водою, освещённою месяцем, — выливали каждый день переполох... но всё это не помогало; послали в Полтавщину за прославленным там шептуном Ильёю; приехал старик, посмотрел на Мотрёньку, покачал седою головою и сказал.