Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII

• Название: Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII
• Автор: Дмитрий Быстролётов
• Издательство: Крафт+
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-93675-193-6 (том VII)

Д.А. Быстролётов (граф Толстой) — моряк и путешественник, доктор права и медицины, художник и литератор, сотрудник ИНО ОГПУ — ГУГБ НКВД СССР, разведчик-нелегал-вербовщик, мастер перевоплощения.

В 1938 г. арестован, отбыл в заключении 16 лет, освобожден по болезни в 1954 г., в 1956 г. реабилитирован. Имя Быстролётова открыто внешней разведкой СССР в 1996 г.

«Пир бессмертных» относится к разделу мемуарной литературы. Это первое и полное издание книг «о трудном, жестоком и великолепном времени».

Рассказывать об авторе, или за автора, или о его произведении не имеет смысла. Автор сам расскажет о себе, о пережитом и о своем произведении. Авторский текст дан без изменений, редакторских правок и комментариев.

---

Горст и Сергей в машине, которую ведет Сергей. Горст, одетый лучше, чем до того, говорит доверительно:

— Через улицу от Цвайгштелле находятся две иностранные торговые фирмы — финская и румынская. Это наши подставные предприятия, у меня там друзья. Скажите, не нужны ли герру фон Путилову сведения из Финляндии или Румынии?

Сергей:

— Нет, герр Путилов интересуется только своим заводом. Но я обещал вам опять найти денег, Конрад, и нашел. В Париже живет бывший украинский помещик граф Александр Борисович Бобринский. У него когда-то было много земли на реке Днепр. По чистой случайности большевики выстроили плотину и электростанцию Днепрогэс на его земле, как на правом так и на левом берегу. Если советская власть падет, то Александр Борисович поднимет вопрос, что плотина и электростанция, выстроенные грабителями на его собственной земле, должны принадлежать ему.

— Это был бы сложный юридический процесс?

— Процесс был бы не гражданской тяжбой, а политическим вопросов ликвидации коммунистического наследия, и дело решает не перо, а меч. Разумеется, нужно знать, чего следует добиваться.

— Ну, до падения советской власти на Украине еще далеко!

— Нет, Конрад, уже сегодня надо потихоньку договариваться с будущими властителями края.

— С кем же?

— С Российским Торгово-промышленным Союзом в Париже и восточным отделом вашей партии в Берлине.

— Ловко!

— Да, ловко. И господин Бобринский не будет очень торговаться. Дело идет к войне, Конрад, вы это знаете лучше меня. Эти дельцы торопятся заранее упрочить свои позиции. Когда немцы опять займут Украину, будет поздно начинать переговоры: туда надо въехать с документами в кармане, иначе опоздаешь!

Парк. Первые пожелтевшие листья. Иштван и Сергей идут по пустой аллее, пряча лица в поднятые воротники.

Сергей:

— Горст имеет доступ к бумагам двух филиалов Цвайгш-телле — финского и румынского. Не попросить ли сообщить кое-какие данные и оттуда?

Иштван:

— Никоим образом. Иначе Горст поймет, что ты интересуешься не путиловскими делами, а Советским Союзом. Надо быть осторожным.

— Я ответил именно в этом смысле, Иштван.

— И правильно сделал.

Небольшая палата частной лечебницы на одного человека. Ослепительная белизна стен, постели и кафельного пола. На подушке бессильно запрокинута голова Роя. Он спит. Перед кроватью стоят Люция, Сергей и высокий полный врач, владелец лечебницы. У него внушительная наружность внимательного священника, ученость врача и предпринимателя.

— Специфического лечения против алкоголизма пока нет, моя дама, — солидно басит он. — Мы даем этого рода клиентам большие дозы снотворного, нужно на длительное время выключить их сознание. В какой-то мере это помогает, если, конечно, устраняется раздражитель, вызывающий заболевание.

— Значит, я могу надеется? — быстро произносит Люция и вынимает из сумочки крохотный платочек. Прижимает к глазам и шепчет: — Слава богу!

Сергей с напряжением ловит ответ врача.

— Нет, моя дама, в данном случае надежды нет. У барона нет временного и устранимого раздражителя. Такого, как неприятности по службе, в семье или в обществе. Он — наследственный алкоголик! Его дед умер в психиатрической больнице, отец лечился у моего отца. Мы можем замедлить течение болезни, но не устранить ее. Такие больные катятся по наклонной плоскости, и конец этого печального пути хорошо известен: сначала потеря деловых связей, потом — потеря общественных связей и, наконец, потеря семейных связей.

— А дальше? — быстро спрашивает Сергей.

— Я не могу его знать в точности, господин граф, но прошу помнить, что дед барона покончил с собой.

Люция тихо плачет в платочек. Сергей хмуро спрашивает:

— Но почему же болезнь началась на шестом десятке лет? До конца прошлого года барон был практически здоров.

Врач принимает позу проповедника, вещающего людям истину. Он величественно закидывает голову:

— Такие люди рождаются с пистолетом у своего затылка, и курок взведен со дня рождения. Жизнь держит палец на спусковом крючке, рано или поздно его нажимает. Почему и когда — трудно установить. В наши руки несчастные попадают, когда курок уже спущен. Но пока что дело еще не потеряно окончательно: через неделю я сумею поставить барона на ноги!

Темная комната. Звук осторожно открываемого замка. Дверь медленно отворяется. Из освещенной комнаты падает полоса света. Она освещает скудную мебель рабочей комнаты дипкурьеров — большой стол, простые стулья. Шкафы с замками.

В комнату нерешительно вкрадывается барон. Слышно его судорожное сиплое дыхание. Он проходит по полосе света, сворачивает в сторону и выходит из кадра. Слышны его дыхание, шорох, металлический звук открываемого замка.

Тихий стон:

— Господи, пожалей меня!

Ленинград. Завод имени Кирова. Ночь. Вахта. Два вахтера — старик и молодой. Первый вахтер, взглянув на будильник, висящий на стене:

— До смены двадцать три минуты. Успеешь?

Второй вахтер:

— Успею. Котельный цех — рукой подать.

— Взрыв будет сильный? Боязно-то как! Только бы нам вовремя смотаться…

— Дурак, ничего не будет: малость отверну пару гаек и все. А осенью, как установят котел и машину и начнут поднимать давление, тут как раз все и выйдет из строя. Мы с тобой будем не причем. Дошло, дед?

— Боязно и страшно.

— А деньги брать любишь? Не боязно и не страшно?

— Ладно, топай. Хоронись у стен, слышь, в тени. Тапки на тебе?

— Все по науке. Вернусь враз.

Первый вахтер бесшумно скользит в заводской двор. Второй стоит неподвижно. Потом вдруг начинает мелко и часто креститься:

— Святые угодники… Заступитесь… Простите! На старости лет с уголовником связался…

Служебный кабинет штурмбанфюрера Дитера Бюлова. Он сидит за большим столом с четырьмя телефонными аппаратами. За столом на стене — огромный портрет рейхсфюрера. Бюлов глубоко задумался и машинально перебирает бумаги на столе. Звонит. Не оборачиваясь, бросает вошедшему секретарю:

— Штурмфюрера Кемпнера ко мне.

— Слушаю, мой фюрер.

Входит Кемпнер, тщедушный человечек с маленьким хитрым личиком.

— Гайль Гитлер!

— Гайль Гитлер! Садитесь, Кемпнер. Я сейчас просмотрел личные дела работников нашего шифровального отдела. Там неблагополучно, Кемпнер. Я отвечаю за политическую благонадежность всех наших чиновников, имеющих отношение к работе за границей, вы — только за шифровальщиков. На этом отрезке наши пути совпадают.

— Я в вашем распоряжении, мой фюрер.

— Скажите, Кемпнер, какого вы мнения о герре Айхенш-токе?

— Плохого. Он мне кажется опасным. Я подозреваю, что он из евреев — фамилия подозрительная, к тому же наружное наблюдение установило, что перед сном он полчаса гуляет по улице, где когда-то была синагога. Я хотел было взять его под особый надзор, но…

— Что «но», Кемпнер?! Говорите короче и яснее.

— Группа антропометрии особенно тщательно замерила его лицевой угол и челюстно-носовой индекс. Оказалось, он принадлежит к южногерманскому типу немца: он действительно родом из Тироля.

Бюлов закуривает сигару, презрительно кривит рот и Цедит сквозь зубы:

— Настоящие немцы, Кемпнер, родятся только в Пруссии. Заметьте себе это. И не морочьте себе и мне голову насчет немцев с юга.

— А наш фюрер?

Бюлов спохватывается, крякает и недовольно:

— Адольф Гитлер — блестящее исключение, которое лишь подтверждает общее правило. Гайль Гитлер!

— Гайль! У меня есть еще одно основание для подозрения: герр Айхеншток за последнее время перестал занимать у товарищей деньги, расплатился с долгами и стал хорошо одеваться.

— Гм… После поездок в Женеву? Так, так… Что говорит в Женеве Тон?

— Герр полковник подтверждает мои подозрения. Он следит за герром Айхенштоком через одного своего родственника или доверенное лицо.

— Хорошо. Усильте наблюдение и вы сами. Теперь другая неприятность, Кемпнер, ответьте прямо: почему стал пить герр барон фон Голльбах-Остенфельзен?

— Не могу знать, мой фюрер. Господин барон вне подозрений, и я никогда не интересовался его личной жизнью.

— Напрасно, Кемпнер. Каждый немец, кроме рейхсфюрера, может быть под подозрением! Я удалил барона от шифров и кодов, но удалить его из министерства не в силах: сопротивление кадрового состава будет слишком велико. Двоюродный брат барона женат на племяннице нашего министра, барона фон Нойрата, и герр фон Риббентроп имеет это в виду. А пока, Кемпнер, поинтересуйтесь его семейной жизнью!

Парк. Золотая осень. Иштван и Сергей на узкой дорожке.

Сергей:

— Я полагаю, что Экономист дал нам достаточно материалов для того, чтобы умереть в лапах абвера или гестапо. Пора дать ему понять это и перейти от фантастики к делу.