Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII

• Название: Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII
• Автор: Дмитрий Быстролётов
• Издательство: Крафт+
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-93675-193-6 (том VII)

Д.А. Быстролётов (граф Толстой) — моряк и путешественник, доктор права и медицины, художник и литератор, сотрудник ИНО ОГПУ — ГУГБ НКВД СССР, разведчик-нелегал-вербовщик, мастер перевоплощения.

В 1938 г. арестован, отбыл в заключении 16 лет, освобожден по болезни в 1954 г., в 1956 г. реабилитирован. Имя Быстролётова открыто внешней разведкой СССР в 1996 г.

«Пир бессмертных» относится к разделу мемуарной литературы. Это первое и полное издание книг «о трудном, жестоком и великолепном времени».

Рассказывать об авторе, или за автора, или о его произведении не имеет смысла. Автор сам расскажет о себе, о пережитом и о своем произведении. Авторский текст дан без изменений, редакторских правок и комментариев.

---

Гаэтано закрывает лицо руками. Утирает платочком глаза.

— Господин полковник, извольте успокоиться. Конечно, у нас в Италии на это никто не обратил бы внимания, а немцы — дураки, каждый итальянец это знает… Немка, разрешите доложить, она, как курица…

Гаэтано вскакивает, подбегает к столу, берет ручку, лист бумаги и сует их в руки своего слуги.

— Садись в кресло. Бери ручку. Пиши. «Уважаемая графиня! Я…» Ну что же ты?

— Зрение слабое! И к тому же очки…

Театральный взрыв ярости. Гаэтано приставляет к затылку старика дуло пистолета, потом стучит пистолетом по голове растерявшегося Пьетро:

— Длинноухий осел, я твои глаза излечу в два счета! Ну, пиши! «Уважаемая графиня! Недостойный вашей любви, в порыве позднего раскаяния при сем прилагаю данное вами обручальное кольцо. Вы свободны. Надеюсь, ваша жизнь будет счастливее с более достойным человеком, чем я. С глубоким уважением ваш бывший супруг».

— А подпись, господин полковник?

— Не надо, чурбан. Вот кольцо. Отнеси письмо и кольцо в спальню синьоры и положи у изголовья. Завтра объяснишь, что я был так потрясен, что не смог сам написать. Иди!

Ошалевший Пьетро неловко бросается к двери.

— Потом зайдешь в мою спальню и принесешь оттуда подушку, простыни и одеяло. Я буду до отъезда графини жить в кабинете. За графиней ухаживайте вдвое внимательнее, чем до сих пор. Понял?

Когда одно из кресел раскинуто и превращено в постель, Гаэтано добавляет:

— Дверь запри на ключ с той стороны и оставь его в замке, пусть синьора Маргарита знает, что ее уединение не будет нарушено. А Марию для спокойствия синьоры уложи на мою кровать, слышишь?

Потом бросается к Пьетро:

— Прости, прости… За все… Я обезумел… Прости!

Старый капрал останавливается у двери:

— Господин полковник, извольте сдать мне оружие.

По его морщинистому лицу текут слезы.

— Как ты смеешь так говорить с полковником, свинья?

— Я — христианин и католик и отвечаю за вашу душу!

Гаэтано с горестным видом передает ему пистолет. Тут ноги его подгибаются, и он виснет на шее у старика. Тот бережно подводит полковника к постели.

— Храни вас святая Мария, полковник.

Пьетро уходит, осторожно прикрывает дверь и щелкает замком.

Гаэтано прислушивается. Вскакивает. Наливает себе рюмку. Вдруг делается серьезным, медленно отодвигает рюмку, идет к креслу и в глубоком раздумье садится.

— А может быть, они правы? А? Честь и дружба — это пути сохранения уважения к себе и охрана собственной безопасности. Они стоят больше, чем шесть тысяч долларов?

Неуютное, похожее на сарай привокзальное кафе. Дождь хлещет по стеклам окна, возле которого за маленьким мраморным столиком сидят Грета и Сергей. Они оба в мокрых плащах, перед ними две чашки кофе, но они не замечают их. Мимо проходят какие-то люди, и капли дождя летят с их плащей. Черная шляпа Сергея надвинута так, что видны только сурово сжатые губы. Грета в темном, вуаль поднята, лицо измученное.

— Ну, милая Грета, вот все и кончилось. Вы оказали нам помощь в борьбе, и мы не остались в долгу. Я поговорил с Гаэтано. Он вас любит и считает, что события той ночи могут быть забыты. Он доволен, пора распроститься навсегда.

— А я?

— Вы остаетесь пока в старой вилле, но скоро Гаэтано построит для вас новую. Вам обеспечена жизнь дамы на уровне, соответствующем вашему достоинству.

— Ты шутишь?

— Нет.

— И почему переход на «вы»?

— Надо подчеркнуть значение разговора. В вашей жизни случился эпизод, который следует поскорее забыть. Прощайте!

Грета незаметно вытирает слезы.

— Ты использовал меня и бросаешь, как тряпку. Позор! Не мне, а тебе позор, Сергей!

— Почему?

Грета отвечает тихо, быстро и страстно.

— Я жила только ненавистью… Думала только о себе… Это был ужасный мир, похожий на темный угол, где живут пауки. Вы вытащили меня… Я вспомнила все слова Курта и поняла их… На вашем примере научилась любить людей. Вы были для меня школой… Я любовалась вами и хотела стать такой же, как вы… И вдруг… Ты толкаешь меня обратно в угол… Почему?

— Так что же ты хочешь?

— Уехать с вами. Потом законно развестись с Гаэтано… И забыть о нем.

— Куда уехать с нами?

— Куда надо. Куда вы, туда и я.

— Мы — на новую работу, а ты?

— И я на новую. Я же ваш Орленок! Не бросайте меня!

Пауза. Сергей протягивает руку.

— Ладно. Раз ты отказываешься от покоя и довольства, значит ты наша. Дай руку! Ты действительно Орленок! Поздравляют с победой!

— Над кем?

— Над собой! Все вместе мы сейчас поедем к теплому морю на отдых. Отдохнем — и в бой! В бой!

Агавы и пальмы, сквозь которые видна широкая гладь голубого спокойного моря. На первом плане белая балюстрада и колонна, увитая зреющими виноградными гроздьями. Грета и Сергей, оба в белом. Она стоит, положив обе руки на его плечи.

— Не беспокойся, Сергей, я отдохнула и ко мне возвратился разум. Мы — советские разведчики, и этим все сказано.

Кладет ему на грудь голову.

— Но я еще и женщина. Как эта виноградная лоза рядом с нами, и ей нужна опора, чтобы виться и расти, чем опора прочней, тем более крупными созревают плоды.

Целует его.

— Я хочу снова броситься в пропасть, сжимая тебя в объятиях!

— Парадокс! Съехались на срочнейшее и важнейшее оперативное совещание, а занялись поцелуями!

Степан разводит руками. Грета закрывает лицо и убегает. Степан:

— Плохо, очень плохо! Сергей, ты хоть раз подумал, во что мы обходимся советским трудящимся? А? Сколько требуется вывезти из нашей страны нужного нам хлеба, леса, яиц и прочего для того, чтобы оплатить наше пребывание здесь? Нас направили сюда для беззаветной борьбы с международным империализмом и заклятым врагом коммунизма — фашизмом, а не для поцелуев! Заметь себе, товарищ

Сергей, — не для поцелуев! Ты вот целуешься, а из советского народного кармана — цок! цок! цок! — летят золотые рублики! Нажитые тяжелым трудом! Понял? Советская разведка — дело государственное, и наш разведчик, прежде всего, государственный человек. Ты, Сергей, хоть и беспартийной большевик, но партия тебе доверила государственное дело, и изволь держать себя как партиец.

Он грозит Сергею пальцем.

— Иштван, ты распустил эту группу! Ставлю тебе на вид! Немедленно наведи порядок! Я буду ждать всех на скамье около лодок!

Степан, расстроенный и возмущенный, уходит.

Иштван садится на балюстраду. Закуривает трубку. Перед ним, виновато опустив голову, стоит Сергей.

— Степан выразил свои мысли, как всегда, не очень удачно, но по существу он прав. Никаких любовных чувств в разведывательной группе не должно быть: мы связаны работой на жизнь и на смерть. Мы все любим друг друга и готовы на смерть за каждого и за всех. Мы за любовь, которая объединяет, а не разъединяет. Слышишь?

Курит.

— Подумай, две женщины могут полюбить одного мужчину, начнутся ревность, соперничество и раздор. Былой спайки уже нет! Образовалась щель, и в нее рано или поздно влезут провал и гибель всех нас…

Курит.

— Гони мещанскую любовь вон из группы! Мы — не обычные люди, мы — не мужчины и женщины, а только бойцы! Вот сменят нас, вернемся домой, тогда получим право быть людьми и будем, конечно, любить, как все люди! Но покуда здесь, за рубежом, в боевом подполье, — ты не имеешь права на любовь к одной из своих подчиненных. Сейчас я прочищу мозги Альдоне, а ты пойди и полегче объясни Грете, что личные чувства иногда могут нанести вред долгу.

Сергей молчит.

Иштван встает.

— Приказ: любовь гони из группы в шею!

— Есть, товарищ начальник, любовь гнать в шею!

Вечер в парке курортного городка. Небольшая скамейка, позади которой роскошные группы цветущих розовых олеандров. Над ними гирлянда цветных лампочек. Иллюминация. Свет игриво и весело перебегает взад и вперед. Все залито цветными бликами. Из-за кустов гремит танцевальная музыка. На обоих концах скамейки спиной друг к другу сидят Альдона и Грета и, уткнувшись в платочки, горько плачут. Молчание.

— Ты чего, Альдона?

— Ничего. А ты?

— Тоже ничего.

Молчание. Плач. Музыка и веселое беганье огоньков.

— Бедный мой Орленок!

— Бедная милая Орлица!

Обе смеются сквозь слезы. Садятся рядом. Гладят друг друга. Альдона:

— Бедная наша неприкаянная любовь!

Сумерки, дождливый прохладный день. Холм. На вершине три щита высотой в трехэтажный дом. На них изображены кружки пива и надписи: «Bier mittags!», «Bier abend!» и «Bier immer!». На каждом щите внизу надпись поменьше: «Deutsche Bierbrauerei, A.G., Berlin, Wedding». Чуть ниже холма косой перекресток двух автострад. В обоих направлениях с ревом, грохотом и свистом проносятся машины, похожие на пушечные снаряды. Серая машина Иштвана у обочины.