Михаил Булавин - Боевой 19-й

• Название: Боевой 19-й
• Автор: Михаил Булавин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: История
• Год: 1956

В романе Михаила Булавина описываются одни из самых катастрофических действий Гражданской войны - тяжелейших и ожесточенных боях Красной Армии против Добровольческой армии в 1919 году

---

На нее смотрел , тот самый есаул, который искал Владимира. Не двигаясь, оцепенев, стояла она и прислушивалась, не раздадутся ли шаги, не постучатся ли сейчас в дверь. Гулко билось сердце. От напряжения звенело в ушах. Ей казалось, что офицер увидел ее. Она вздрогнула и замахала рукой, когда раздался несносный бой часов. Своим звонким металлическим голоском они громко выговаривали: «Здесь он, здесь он».

Бессонная, • чуткая ночь.

Утром есаул Бахчин возвратился к себе с покрасневшими и опухшими от пьянства глазами. Настроение было подавленным. Он проиграл все «донские колокольчики» и не вернул золотой портсигар. Когда ему напомнили об арестованной девушке, он вызвал ее и, ничего не добившись, крикнул:

— Дура! Убирайся отсюда к чертовой матери!

Чертовски хотелось спать.

.. .Встретив осунувшуюся Веру, Зимин с тревогой спросил:

— Что случилось?

— Ничего, Григорий Андреевич. Я ночью глаз не сомкнула.

— Будьте осторожны. Вчера взяли Леночку. Очень боюсь, что она по своей наивности что-нибудь выболтает. Но не унывайте. В случае чего, вам придется скрыться и отсиживаться. А в остальном положитесь на меня.

Вера стиснула зубы и в отчаянии опустилась на диван.

— Когда же кончится это...

Дверь стукнула и в коридоре послышался знакомый топот деревянных босоножек. Это вошла возбужденная и раскрасневшаяся Леночка.

— Как?! Что?! — вскочил Зимин и повернул в двери ключ.

— Никто, никто не должен знать, что я была арестована, понимаете?—торопливо говорила Леночка. — Мне пригрозили, если я об этом скажу кому-нибудь. ..

— Ну, о чем вас спрашивали, говорите же скорей?

— Я ничего не сказала, Григорий Андреевич. Ни-че-го. Он озлился, этот офицер, который был здесь, посчитал меня за дурочку и выгнал.

— А вы-то, вы-то что-нибудь ему говорили? — не успокаивался Зимин.

— Что говорила? Два слова: «Не знаю, не видела. Не видела, не знаю».

п

Шумит, гуляет по полю ветер. Скрипит на пригорке крылами ветряк, словно хочет взлететь и вознестись на небо со своим набожным хозяином Мокеем Чистиковым, сухим, жилистым, молчаливым и злым человеком. Зол он на революцию, молчалив из осторрж-ности.

«Не распускай язык. Отойди от зла и сотвори благо». Эти слова он повторял часто. Был он выше среднего роста, лет за пятьдесят, лицо продолговатое, лоб высокий, нос тонкий, горбатый, как у хищней птицы, черные волосы подстрижены под скобу. Он постоянно перебирал влажными губами, шепча молитвы. В революции видел недоброе знамение, издревле предсказанное священным писанием. Говорил с односельчанами осторожно, иносказательно, но по словам его нетрудно было разгадать, к чему он ведет речь. Пугал он простодушных и темных людей белыми всадниками, кои сойдут на грешную землю, и тогда появятся на хатах антихристов и смутьянов белые кресты, и в ночь на святого Варфоломея мечи всадников поразят вероотступников и водворится на земле мир и в человецех благоволение.

Сегодня он молол зерно священнослужителю Ивану Успенскому. Мельник и поп горячо спорили. Мокей был сектантом.

— Ой, не дело говоришь, Мокей, — воздевая руки и крестясь, говорил отец Иван. — Сие противно равноапостольной церкви. Вольнодумство. Секта вы есть, а сие дело не совместимое с каноном святой церкви.

Около мельницы на возку сидели Арина и Наталья — они ждали когда их зерно тоже смелют. К мельнице подъехал Модест Треухов, слез с воза, молча привязал к телеге вожжи и, не глядя на женщин, поднялся по ступенькам к мельнику.

— Здоров будешь, Мокей Степанович! — приветствовал он Чистикова.

— Спаси, господь! — Мокей протянул свою длинную клешневатую руку.

Модест принял ее с опаской, зная шутки мельника и нисколько не веря в его богобоязненность. «Блажит дьявол, юродствует», — думал он. У Мокея была мертвая хватка. Он зажимал руку приветствовавшего своей клешней, словно железными тисками, а когда пострадавший тряс ее от боли, Мокей, словно не замечая, равнодушно тянул: «Спаси, господи, люди твоя».

Сейчас он вяло пожал пухлую ладонь Модеста и что-то прошептал, взгромоздясь на ближний куль с зерном. Треухов подсел к нему и кивнул на дверь:

— Бабам?

— Отцу Ивану.

— Слышал, Наташка Пашкова свекра бросила, с хаты сошла, к Арине совсем перебралась?

— Спросится с нее.

— Старик плох, с печи не слазит. Давеча жалился на невестку. Темное дело у нее с Митяем и Устином.

— И за это взыщется, — вздохнул Мокей.

Модест бросал новость за новостью, стараясь заинтриговать старика, расположить к себе, но Мокей оставался равнодушным. Наконец Модест глянул на дверь и, нюхнув табаку, просипел Мокею на ухо:

— Слыхал, наши Воронеж-город взяли?

— Мели муку — мука будет, — недоверчиво принял Мокей новость, но завозился и заметно оживился.

— Право-слово. Верный человек сказывал. И будто войне не нонче-завтра конец.

— Ох, господи! — не выдержал Мокей. — Узри дела нечестивцев и даруй победу воинству христолюбивому.

— Мокей Степаныч, так ты опосля отца Ивана смелешь мою пшеничку? Я три чувала привез.

Мокей страдальчески глянул на Модеста и зашептал:

— Не моги. JHe моги, Модест.

— Отчего? — изумился Модест.

— Нешто не знаешь, не хозяин я. По грамоткам из этого сельсовета мелю, будь он, анафема, трижды... помилуй, господи.

— Да ты им потом смелешь. Бабы — они погодят, а? .. Я сейчас втащу.

— Гляди сам, Модест. Кабы не они, для тебя я всей душой.

— Я враз.

Модест резво сбежал с лестницы, взвалил на широкую спину чувал и только шагнул к мельнице, как с воза соскочила Арина и, бросившись к Модесту, вцепилась в чувал. Модест не удержал и сбросил его на землю.

— Ты чего дуришь?! — заорал Модест, тяжело дыша.

— А ты чего кидаешься без очереди, не спросясь? Ты кто такой есть! Покажь бумажку! — наступала на него Арина.

Модест полез на Арину с кулаками. Арина отступала, а в это время Наталья подбежала к Модестовой лошади и быстро погнала ее в сторону от мельницы. Треухов оставил Арину и бросился к Наталье. Та столкнула с воза мешок с зерном и погнала лошадь дальше.

— Ты что делаешь!—закричал взбешенный Модест.

Тем временем Арина оттаскивала в сторону сброшенный Модестом чувал. Треухов бегал от Арины к Наталье, совершенно растерявшись.

— Бабы! — взревел он не своим голосом.

— Вот погоди, погоди, мы тебе сейчас мешки вспорем да зерно по земле распылим. Понял, оглоед чертов?

Арина и Наталья вернулись к возку и вновь уселись на него, посмеиваясь над Модестом.

— Сатаны! Ах, пропасти на вас нету! — ругался он с сопеньем и вздохами, взваливая мешки на воз.

— Я говорил, нешто это люди, это аггелы, — процедил выглянувший Мокей.

Модест сел на воз, щелкнул кнутом и уехал восвояси.

— Давайте, — смиренно сказал Мокей, поглядывая ему вслед.

Втащив мешки на лестницу, Арина стала следить за помолом, а Наталья возвратилась к возку, разметала по нему сено и прилегла.

Шумел ветер. Скрипела мельница. Наталья усмехнулась, вспомнив схватку с Модестом. И вдруг вихрь мыслей пронесся в ее голове: девичество и Устин, Митяй и свекор, Егор Рощин и Арина, и та страшная, никогда не забываемая история. Давно ли ей было семнадцать лет? Тогда только началась война с немцами, а вот уж сколько прошло времени, словно целый век прожит. И кто сейчас она? Ни невеста, ни жена.

Наталья закутала голову шерстяным платком и, прищурив глаза, задумчиво смотрела в степь. Где-то около неслышно ходили Устин и Митяй. Они загораживали один другого. Митяй куда-то проваливался, и она не искала его. Перед нею неотступно стоял Устин. Он ничего не знает о ней, как и она ничего не знает о нем. Где он теперь?