Уильям Теккерей - Кэтрин

• Название: Кэтрин
• Автор: Уильям Теккерей
• Жанр: Проза

---

Должно, однако же, признать, что миссис Хэис как нельзя более верно судила о своем муже, называя его подлецом и ничтожеством; если нам не удалось доказать справедливость такой оценки нашим рассказом, значит, нам вовсе ничего не удалось. Миссис Хэйс была сметлива и наблюдательна от природы; а чтобы найти прямые улики против Хэйса, ей не нужно было далеко ходить. Широкая кровать орехового дерева, служившая симпатичной чете супружеским ложем, была вытащена из-под почтенной старой и больной вдовы, которой пришлось ответить за долги своего блудного сына; на стенах красовались старинные гобелены на сюжеты из Священного писания (Ревекка у источника, купающаяся Вирсавия, Юдифь и Олоферн и другие), десятки раз служившие мистеру Хэйсу разменной монетой в весьма выгодных сделках с молодыми людьми, которые, выдав вексель на сто фунтов, получали пятьдесят фунтов наличными и на пятьдесят фунтов гобеленов - а потом рады были сбыть их ему же хотя бы за два фунта. К одному из этих гобеленов, отхватив у Олоферна голову, прислонились огромные часы в зловеще-черном футляре трофей еще какой-то ростовщической операции. Несколько стульев и старый черный шкаф мрачного вида дополняли обстановку этой комнаты, где для полноты картины недоставало лишь парочки привидений.

Миссис Хэйс села на постели, пристально всматриваясь в мужа. Я твердо верю, что взгляд, устремленный на спящего, обладает большой магнетической силой (разве вам не случалось в детстве просыпаться летним солнечным утром и встречать взгляд матери, склонившейся над вами? И разве вы не помните, как тепло этого ласкового взгляда проникало в вас еще задолго до пробуждения, навевая волшебное чувство покоя, уюта, беспричинной радости?).

Была и во взгляде Кэтрин такая сила; недаром мистер Хэйс, не просыпаясь, беспокойно заерзал под этим взглядом, глубже зарылся головою в подушку и несколько раз издал странный, короткий не то стон, не то вскрик, подобный тем, что пугают сиделку, бодрствующую у постели горячечного больного. Время меж тем подошло к шести, и в часах вдруг раздался зловещий скрежет, какой обычно предшествует бою и звучит, точно предсмертный хрип уходящего часа. Потом шесть ударов возвестили его кончину. С последним ударом мистер Хэйс проснулся, поднял голову и увидел смотревшую на него Кэтрин.

Глаза их встретились; и тотчас же Кэтрин отвела свои, густо покраснев, словно ее застигли на месте преступления.

Какой-то безотчетный ужас пронзил беднягу Хэйса - жуткий, леденящий душу страх, предчувствие надвигающейся беды, - а ведь жена всего только смотрела на него. Вмиг вспомнились ему события минувшего вечера, ссора и то, к чему она привела. Он и раньше, случалось, в сердцах бивал жену и осыпал ее жестокой бранью, но она не держала на него зла; наутро ссору обычно забывали или, во всяком случае, обходили молчанием. Отчего же вчерашняя стычка не кончилась тем же? Прикинув все это в уме, Хэйс сделал попытку улыбнуться.

- Ты ведь не сердишься на меня, Кэт? - сказал он. - Я, знаешь, вчера хватил лишнего и потом очень уж расстроился из-за той полсотни фунтов, что так и пропала. Разорят они меня, милушка, вот увидишь, разорят.

Миссис Хэйс ничего не ответила.

- А хорошо бы опять очутиться в деревне, а, Кэт? - продолжал он самым вкрадчивым тоном. - Знаешь что, потребую-ка я назад все деньги, что у меня за людьми ходят. Их ведь теперь наберется до двух тысяч фунтов, а все ты, каждый фартинг - твоя заслуга. Вернемся в Уорикшир, купим себе ферму и заживем по-барски. Хочешь вернуться в родную округу барыней, Кэт? То-то все в Бирмингеме глаза вытаращат, а, милушка?

С этими словами мистер Хэйс потянулся было к жене, но она резким движением оттолкнула его руку.

- Трус! - сказала она. - Ты только спьяну и храбр, да и вся твоя храбрость в том, чтобы бить женщину.

- Так я же только защищался, милушка, - возразил Хэйс, от храбрости которого не осталось и следа. - Ты же хотела меня... э-э...

- Хотела тебя зарезать и очень жалею, что не зарезала! - сказала миссис Хэйс, скрипнув зубами и сверкнув на него свирепым бесовским взглядом. Она вскочила с постели, на подушке темнело большое кровавое пятно. - Вот, смотри! - крикнула она. - Это твоих рук дело!

Тут Хэйс не выдержал и заплакал - до того он был перепуган и уничтожен, несчастный. Слезы этого жалкого создания лишь возбудили еще большую ярость и отвращение в его жене; не боль в ране жгла ее, а лютая ненависть к тому, кто эту рану нанес и к кому она была прикована навек - навек! Это он преграждал ей путь к богатству, счастью, любви, быть может, даже к графскому титулу. "Будь я свободна, - думала миссис Хэйс (всю ночь эта мысль сидела у нее на подушке, журчала ей в ухо), - будь я свободна, Макс бы на мне женился; непременно женился бы - он это сам вчера сказал".

* * *

Старый Вуд словно бы каким-то особым чутьем разгадал мысли Кэтрин: в тот же день он с коварной усмешкой предложил побиться об заклад, что она думает о том, насколько лучше быть супругой графа, нежели женой жалкого ростовщика. "Да и то сказать, - добавил он, - одно дело граф и карета шестеркой и совсем другое - старый скряга с дубинкой в руке". Затем он спросил, прошла ли у нее боль в голове, и заметил, что она, должно быть, привычна к побоям; словом, всячески усердствовал в шуточках, от которых душевные и телесные раны несчастной женщины ныли в тысячу раз сильнее.

Тому Биллингсу также было незамедлительно доложено о происшедшем, и он, по обыкновению, на все корки ругая отчима, поклялся, что это ему даром не пройдет. Вуд хитро и умело подогревал все страсти, находя особое удовольствие, вполне бескорыстное вначале, в том, чтобы подстрекать Кэтрин и запугивать Хэйса; последнее, впрочем, было совершенно излишне, ибо злополучный ростовщик и так уже не знал, куда деваться от ужаса и тоски.

Чудовищные слова и выражение лица Кэтрин в то утро после ссоры не выходили у него из головы; душу леденило мрачное предчувствие. И чтобы отвратить то, что нависло над ним, он поступал, как поступают все трусы, униженно пытался разжалобить судьбу, вымолить, выклянчить себе милость и прощение. Он был заискивающе ласков о Кэтрин, смиренно сносил все ее злые насмешки. Он дрожал перед молодым Биллингсом, прочно водворившимся в доме (для защиты матери от жестокости мужа - так уверяла она сама), и даже не пытался давать отпор его дерзким речам и выходкам.

Сынок и маменька забрали полную власть в доме; Хэйс при них и рта не смел раскрыть; сходился с ними только за столом, и то норовил поскорей улизнуть в свою комнату (он теперь спал отдельно от жены) или же в харчевню, где ему приходилось коротать вечера за кружкой пива - тратить на пиво свои драгоценные, обожаемые шестипенсовики!

И, конечно, среди соседей пошли разговоры: Джон Хэйс, мол, дурной муж; он тиранит жену, бьет ее; он все вечера пропадает в пивных, а она, добрая душа, должна одна сидеть дома!

При всем том бедняга не испытывал ненависти к жене. Он к ней привык даже любил ее, насколько это убогое существо способно было любить, вздыхал об утраченном семейном благополучии, при каждом удобном случае пробирался к Вуду и слезно упрашивал помирить его с женой. Но что толку было в примирении? Глядя на мужа, Кэтрин только о том и думала, как могла бы сложиться ее жизнь, если б не он, и чувство презрения и отвращения, переполнявшее ее, граничило с безумием. Какие ночи она проводила без сна, рыдая и проклиная себя и его! В своей покорности и приниженности он был ей еще противней и ненавистней.

Но если Хэйс не питал ненависти к матери, то сына он ненавидел ненавидел отчаянно и отчаянно боялся. Он охотно бы отравил его, если б имел на то мужество; но куда там - он не смел даже глаз на него поднять, когда тот сидел развалясь в кресле с видом хозяина - торжествующий наглец! Боже правый! Как звенел у Хэйса в ушах грубый хохот мальчишки; как его преследовал дерзкий взгляд черных блестящих глаз! Поистине, мистер Вуд, бескорыстный любитель сеять зло ради самого зла, мог быть доволен. Столько пламенной ненависти, и подлого злорадства, и черной жажды мести, и преступных помышлений кипело в душах этих несчастных, что даже сам великий властелин мистера Вуда и то порадовался бы.

Хэйс, как мы уже говорили, был плотник по ремеслу, но с тех пор, как он к этому занятию присоединил занятие ростовщика, не в пример более прибыльное, он вовсе перестал брать в руки плотничий инструмент. Миссис Хэйс усердно помогала мужу в денежных делах, к немалой его пользе. Она была женщина решительная, напористая, дальновидная; деньги сами по себе не привлекали ее, но ей хотелось быть богатой и преуспевать в жизни. Теперь же, после ссоры, она отказалась от всякого участия в делах и сказала мужу пусть управляется сам, как хочет. Она больше не имеет с ним ничего общего и не намерена заботиться об его интересах, как если бы это были и ее интересы тоже.

Мелочные дрязги и хлопоты, связанные с пакостным делом ростовщичества, как нельзя более подходили к натуре Хэйса; прижимать должников, советоваться со стряпчими, трудиться над книгами, будучи сам себе и конторщик и счетовод, - все это доставляло ему немалое удовольствие. Когда они еще дружно работали вместе, его не раз пугали задуманные женой спекуляции. Расставаться с деньгами всегда было для него мучительно, и он шел на это лишь потому, что не смел противиться ее суждению и воле. Теперь он все реже и реже давал деньги в долг - не мог заставить себя выпустить их из рук. Одна утеха ему осталась: запершись у себя в комнате, считать и пересчитывать свое богатство. После водворения Биллингса в доме Хэйс переселился в комнату, смежную с той, которую занимал Вуд. Здесь он чувствовал себя в большей безопасности, зная, что Вуд не раз выговаривал юноше за его дерзость; а Том, как и Кэтрин, относился к старику с уважением.