Илья Вергасов - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Илья Вергасов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1982

Илья Захарович Вергасов, бывший начальник штаба партизанского соединения, а затем командир объединенного партизанского соединения в Крыму, рассказывает в этой книге о жизни крымских партизан, их борьбе с немецкими захватчиками в годы Великой Отечественной войны. Образы народных мстителей Александра Терлецкого, Михаила Македонского, Федора Кравченко, Семена Зоренко, Митрофана Зинченко написаны впечатляюще, покоряют своей правдой

---

- Почему один?

- Знаете, в такой обстановке кто куда…

Ответ настораживает.

- А ты?

Быстро:

- Разве присягу не принимал!

- Но идешь домой! - Амелинов с напором.

Военный молчит, но потом спохватывается:

- Разве можно, товарищ начальник! В такое время, когда надо Севастополь защищать…

- Защищать, говоришь? - Амелинов пристально смотрит на вещевой мешок. Задержанный в каком-то тревожном ожидании, и это не проходит мимо нас.

- Снимай! Живо!

Военный стоит неподвижно. Лицо его белеет.

Смирнов с силой дергает мешок - трещат лямки.

- Что у тебя здесь напихано? Может, полковое знамя спасаешь? Или несешь медикаменты для матросиков?

Смирнов выбрасывает из мешка шелковые платья, отрезы, суконные командирские брюки, пару хромовых сапог.

- Шкура! - кричит моряк. Из недр награбленного барахла он вытаскивает фашистскую листовку. «Бей комиссаров! Штык в землю!» - Сука! - Смирнов ударом кулака сваливает почерневшего от страха мародера.

Моя «чучельская» неделя! Прожил я ровно семь дней, не сделал ни единого выстрела, не видал в глаза врага, но все же она партизанская, эта неделя!

Каждый узнанный факт, каждая встреча ложились на обработанную почву и потом дали свои всходы. «Севастопольская работа» Вихмана открывала путь к молниеносному действию, к дерзости, красниковская смелость под Севастополем намекала на командирскую мудрость. Короче, «чучельский» домик - первая ступень моей партизанской биографии, она со мной и сейчас.

Наконец- то Бортников заявил о себе: он на водоразделе Донги и Писары, вот-вот будут от него связные. Но у меня такое состояние, что и часа ждать не могу. Меня понимают и не задерживают.

7

Погода никудышная: ливень сменяется сильным снегопадом, потом начинается изморось. Мои почти развалившиеся сапоги громко чавкают и не защищают от слякоти. Снег тает, едва коснувшись земли, и мы сразу замечаем: следы гусениц настолько свежие, что дождь не успел размыть их.

Пройдя несколько шагов, вдруг натыкаемся на тлеющий костер, не потушенный даже таким сильным дождем. Рядом с костром открытые консервные банки с остатком зеленого горошка, пустые бутылки и обрывки немецких газет.

Наверное, не прошло и двадцати минут, а может, и того меньше, как здесь грелся противник.

Насторожились, поближе подтянули гранаты.

Подошли к мосту, взорванному нашими отступающими саперами. Не имея, по-видимому, времени восстановить его, немцы не пожалели танка, вогнали машину в проем моста и проложили по ней настил из дров.

Послышался подозрительный шум. Мы осторожно вскарабкались на высотку, прикрытую кустарниками. За гребнем, на небольшой поляне Алабач, расположились два средних танка, рядом - до отделения солдат. На дороге стоит бензозаправщик. Орудия танков смотрят на лес.

Это первые живые враги на моем пути. Что же делать? Уйти? Ведь, строго говоря, мое задание - добраться до штаба района.

И все- таки я с каким-то непонятным и мне самому автоматизмом вдавливал сошки ручного пулемета в сырую землю.

- Приготовиться! - вырвалась команда.

Уловив удобный момент, я дал длинную очередь по заправщику, мои товарищи - нас было пятеро - ударили по солдатам, стоявшим у танков.

Несколько немцев упали сразу, но другим удалось вскочить в танки, и они наугад бабахнули из пушек и пулеметов.

Неожиданно кто-то из наших толкнул меня в плечо:

- Сзади две машины фашистов! Рассыпаются, идут сюда!

- К речке! - скомандовал я.

Мы бежали не чуя ног, спуск был ужасно крут, скатывались кубарем. Разрывные пули рвались вокруг, создавая впечатление, что немцы буквально за нашими спинами и стреляют в упор. Я даже ждал: вот-вот пуля секанет меня. С перепугу потерял шерстяное одеяло, единственную мою ценность. Зимой так часто вспоминал о нем.

Фашисты долго стреляли, но спуститься к нам побоялись.

Страх прошел, уступив место нервному возбуждению: мы наперебой делились впечатлениями от своей первой партизанской засады. Тут же пошла неудержимая фантазия!

Вечер окутал нас неожиданно, дальнейший марш не имел смысла. Нашли поляночку под развесистым, древним-предревним дубом, на котором листва только пожухла, и расположились на ночевку. Но заснуть мы так и не смогли. Беспокоило возбуждение, донимал. и дождь, который прорывался к нам сквозь крону твердыми крупными каплями.

Где же искать Бортникова?

Вдруг пришло решение: найти Ялтинский отряд (я знал его точное месторасположение), а потом с помощью Мошкарина отыскать и Бортникова. Шагать будем по азимуту.

Вот когда я впервые узнал, что такое Крымские горы! Мне до этого казалось, что только южная часть полуострова - так километров на шесть, не более, - является районом гор, а дальше, за яйлой, тянется плоскогорье, сходящее в равнину.

Оказывается, за яйлой и начинается дикая часть Крыма. Тут бездонные ущелья, неожиданные провалы, головокружительные скалы, каменные террасы, сосны, искореженные ветрами. Не тропы, а канаты, натянутые между ущельями.

А кручи, кручи! Мне очень трудно, не дышу, а хватаю воздух больными легкими, мне его мало, и я задыхаюсь на каждом шагу.

Семенов - он все время рядом - сухопар, легок, не поймешь: устает он или вообще не знает, что это такое? Он повсюду одинаков - и на головокружительном спуске, и на подъеме чуть ли не под прямым углом. Одно ясно - старается мне помочь, но с тактом, не навязчиво.

Подъем и подъем! Когда же ему конец, проклятому?

Неужели сдам?

Тащусь в полубреду каком-то, боюсь даже вперед посмотреть.

Подъем взят, я валюсь на мокрую листву и пальцем не могу шевельнуть.

Семенов обеспокоенно потянул носом:

- Никак, дымом несет?

Вскакиваю, подбегаю к пулемету.

Мы прячемся за толстыми стволами черных буков - здесь их царство, - оглядываемся.

Окрик со стороны:

- Кто такие?

Поворачиваю на крик ствол пулемета, громко спрашиваю:

- А вы?

- Старшой ко мне! Остальным не двигаться!

Да это же бортниковский голос!

- Иван Максимович!

Мы обнимаемся, потом я отступаю на шаг от командира: да он ли это? Совсем не схож с тем человеком, кого я встречал в учительской атлаусской школы! Во-первых, лет на двадцать постарел: во-вторых - и это меня удивило, - в его глазах стояла такая тоска, что хоть руки опускай.

- Что случилось, Иван Максимович?

8

Одно лишь громкое название: штаб района! Ни комиссара, ни начальника разведки. Нет комендантского взвода, пункта связи.

Где же комиссар? Я точно знаю: утвержден первый секретарь Ялтинского райкома партии Мустафа Селимов. Мы уговаривались: он самостоятельно доберется до Бортникова. Может, еще придет, ведь и я пришел только вчера!

Но комиссар не пришел ни сегодня, ни вообще. Говорят, заболел; так или не так - не знаю, но мы остались без комиссара района.

Вечер. В центре маленького шалашика - костер. Бортников набросил на себя дубленый полушубок. Молчит.

Я узнал: штабная база выдана врагам, кто готовил ее - тот и выдал; в полном составе покинул лес один из наших отрядов - Фрайдоровский. Сто пятьдесят партизан этого отряда подхватила волна отступления и бросила прямо в Севастополь. Кроме того, нет связи никакой с двумя отрядами: Куйбышевским и Акмечетским. Бортников приблизительно знает их месторасположение, но это мало что значит.

Одним словом, полный ералаш, и это в то время, когда Красников, находясь в тысячу раз сложнейшем положении, чем мы, бьет фашистов под носом крупных немецких штабов.

А я там, на Атлаусе, не совсем серьезно принял Красникова в роли командира партизанского соединения, а Бортниковым с первого взгляда был восхищен.

Как все сложно!

Бортников забрался к черту на кулички и скорбит. Его что-то особенно тяготит, а что? Спросить?

Вдруг сам он у меня спрашивает:

- Что за стрельба вчера была на Алабаче, часом, не знаешь? И пушки били.

- Мы напоролись на два танка и заправщик.

- И что же? - Иван Максимович поднял глаза: они были какие-то детские - серо-голубые и невинные.

- Пощипали малость.

- Кто кого?

- Мы. Подкрались и напали.

Бортников не спускает с меня глаз, а потом удивленно говорит:

- Ишь ты!

Подробностей не спрашивает.

Я начинаю горячо говорить о том, что мы обязаны создать штаб, а перво-наперво связаться с отрядами. Делюсь впечатлениями о «Чучеле», о боях, о которых я узнал в лесном домике. Командир слушает, но не так, как бы мне хотелось. И я умолкаю. Он шурует кизиловой палочкой костер, раздувает застывающие угли - поднимается небольшой столб искр, но тут же гаснет.