Михаил Голденков - Огненный всадник

• Название: Огненный всадник
• Автор: Михаил Голденков
• Издательство: Букмастер
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2011
• ISBN: 978-985-549-039-6.

Михаил Голденков представляет первый роман трилогии о войне 1654–1667 годов между Московским княжеством и Речью Посполитой. То был краеугольный камень истории, ее трагичный и славный момент.

То было время противоречий. За кого воевать?

За польского ли короля против шведского?

За шведского ли короля против польского?

Против московского царя или с московским царем против своей же Родины?

Это первый художественный роман русскоязычной литературы о трагичной войне в истории Беларуси, войне 1654–1667 годов. Книга наиболее приближена к реальной истории, ибо не исключает, а напротив, отражает все составляющие в ходе тех драматических событий нашего прошлого. Читатель не только узнает правду о самой неизвестной войне истории, но и окунется в удивительный и ныне уже исчезнувший мир, в котором жили наши соотечественники в XVII веке.

---

— Не отдашь знамя, то мы сами зайдем! Пошли, панове! — махнул рукой судья и направился к крыльцу. Его черные туфли с квадратными пряжками гулко застучали по деревянным ступенькам.

— Не стрелять! Сталкивайте их! — приказал Обухович солдатам. Те мушкетами стали спихивать вниз со ступенек Галимонта, Соколовского и еще одного человека, пытавшихся пройти в дом. Галимонт стал упираться, но солдаты поднажали, и судья с Соколовским полетели на землю. Они, правда, тут же вскочили с красными напряженными лицами.

— Пусти! Добром прошу! — глаза судьи налились кровью. Он сжал кулаки.

— Негоже, пан судья, действовать как бандит! — закричал на него Обухович. — Вы как никто должны знать закон!

Но возмущенную толпу это лишь разозлило. Люди стали наперебой кричать, тряся в воздухе кулаками. Поток орущих мужчин и женщин подался к крыльцу, угрожая смести все на своем пути.

— Отдай знамя!

— Хватит произвола!

— Не хотим более воеводу!..

— Стоять! — крикнул Обухович и выстрелил из пистолета поверх голов людей. Еще один выстрел вверх сделал сын Обуховича из своего дальнобойного мушкета. Он уже был вместе с отцом на крыльце. На какой-то момент все заволокло пороховым дымом, и Обухович ничего не видел перед собой.

— Добре! Пускай будет по-вашему! — крикнул воевода, пока люди замерли и подались назад. — Хотите капитуляции? Будет вам капитуляция! Мы живем в свободной парламентской стране! Я не тиран и не царь московский и свое мнение каждому навязывать не буду! Но если так, то давайте голосовать! И если большинство выскажется за сдачу города, то я сам повезу знамя московитянам и сдам им ключи от города! Згодны?

— Что ж, — судья удовлетворенно усмехнулся, — давайте. Я соберу подписи тех, кто за капитуляцию. Боюсь, пан воевода, вы будете в отчаянном меньшинстве. И сделаем это немедля! Я рад, что благоразумие вам все-таки не отказало, — и, коротко поклонившись, судья резко развернулся к толпе:

— Пойдемте, спадарство! Будем составлять Список!

— Ну вот, — повернулся Обухович к жене, которая, всполошившись, также выскочила из дома на крыльцо, — довольна? Поговорил я с твоим народом! Похоже, мы проиграли. Думаю, их окажется большинство.

Этот же вопрос тревожил и судью. Он абсолютно не был уверен, что сторонников капитуляции будет больше. Но эти опасения оказались напрасными. Лишь чуть больше полусотни человек поддержали Обуховича, и воевода, согласно обещанию, отправил в стан царя парламентеров Корфа и Боноллиуса с известием о сдаче города. Сам же пошел в дом к Злотеям-Подберезским, чтобы увидеть жену Кмитича и объявить ей, чтобы собиралась в дорогу. Но воеводу приняли как-то холодно.

— Она никуда не поедет, — объявил тесть Кмитича, пряча глаза.

— Это как же? — удивился Обухович. — Мы едем в Литву, там ее муж.

— Это опасно, — ответил Злотей-Подберезский, опять стараясь не смотреть в глаза воеводе, — везде снуют казаки, татары. Я не могу отпустить дочь.

— Опасности нет, — возражал Обухович, — нас не так мало. Мы вооружены, к тому же царь дает нам охранную грамоту свободного прохода аж до самой Польши. Так что…

— Нет. Это решенный вопрос. Мы остаемся и оставляем в Смоленске дочь, не желая ей худого.

— Получается деликатная ситуация, — Обухович едва сдерживал свое негодование, — муж пани Кмитич воюет за Литву, против царя, а его жена идет под руку московского государя? Что я скажу пану Кмитичу?

— Здесь речь идет не о супружеском долге, но о безопасности, — настаивал отец Маришки, — ведь мы даже не знаем, жив или нет пан Кмитич. Куда она поедет, если вдруг окажется, что его убили московиты? И очень даже вероятно, что убили. Шутка ли! Он прорывался через плотное кольцо врага!

Сама молодая жена Кмитича, сколько ни смотрел на нее вопросительно Обухович, сидела, сцепив руки на плотно сжатых коленях, опустив голову. Она не умоляла отца отпустить ее, она не оправдывалась… Просто молчала. Злотеи даже не передали ни письма, ни привета Кмитичу. У воеводы кипело внутри от негодования. Не найдя слов, он резко поклонился: «Честь имею, панове!» — и вышел из дома. «Бедный Кмитич», — лишь подумал Обухович.

23-го сентября согласно договоренности под стенами Смоленска у Молоховских ворот показался со свитой сам царь. Он лично подробно расписал сценарий пышной церемонии сдачи Смоленска властями города, и сейчас с упоением восседал на нарядном коне. Государь московский был в отороченной чернобурым мехом островерхой шапке, усыпанной жемчугом и драгоценными каменьями. Крест и держава, которые держал в руках царь, также сияли драгоценностями. Вся в каменьях была и его золотистая длинная хламида, даже копыта коней его свиты были украшены жемчугом. Двадцать четыре расфуфыренных гусара с крыльями за спинами, как и у литвинских гусар, — нововведение в московской армии — с длинными пиками окружали царя, а перед самим государем московским несли два знамени с позолоченными двуглавыми орлами.

— Матка Боска! Богато, но как безвкусно! — скривился Боноллиус по поводу царского наряда. Инженер ехал на тощем коне рядом с Обуховичем навстречу царю, демонстративно попыхивая своей трубкой. На нем был его лучший наряд — модный плащ полукругом и фетровая широкополая треугольная шляпа со страусиными перьями.

— А раз так, пан Филипп, — продолжал инженер, косясь на ехавшего рядом воеводу, — то отвешиваем поклон номер шесть. Все равно этот гунн не разберет. Добре?

Поклон номер шесть… Перед выездом Боноллиус упорно учил Обуховича всем премудростям светских поклонов. Инженер поведал, как держать шляпу, чтобы поклон был уважительным, сверхуважительным, снисходительным, благодарным или же резким и небрежным. Этот самый резкий небрежный поклон шел в уроках Боноллиуса под шестым номером.

— Добре, — согласился Обухович. Его понурое, исхудавшее и постаревшее за месяцы осады лицо выражало полное безразличие. Он не любил проигрывать, а сейчас полностью проиграл — и своим, и врагу. И царю, и собственным людям. Обухович завидовал никогда не унывающему Боноллиусу. «Вроде и нипочем ему все», — думал про инженера воевода, хотя понимал, что Боноллиусу далеко не все равно. Просто уж такой человек — никогда не покажет своих эмоций.

Поравнявшись с московской свитой, Обухович, Корф и Боноллиус, держащийся чуть сзади, слезли с коней и отвесили поклон царю. Как и предлагал инженер — номер шесть. Ехавшие за воеводой люди также спешились и медленно положили к ногам царя знамена смоленских полков. Алексей Михайлович важно восседал на коне, свысока из-под прикрытых век наблюдая за сдачей полномочий былых властей города. Воевода вновь отвесил короткий поклон, махнул своим людям, и те сели обратно в седла. Чуть более пятидесяти человек из гарнизона Смоленска, как и обещал царь, беспрепятственно отправились на запад, в Литву. Однако к этой полусотне человек, к немалому и приятному удивлению воеводы и Боноллиуса, из города вышла большая толпа горожан со всем своим небогатым скарбом. Около шести сотен человек, ранее не голосовавших за идею Обуховича сопротивляться московитянам, сейчас уже высказывались за нежелание оставаться в Смоленске под присмотром стволов царских пищалей. Мелькнул в толпе и знакомый белый чепец той самой отважной девушки, что остановила бегущих смолян и повернула их лицом к врагу в самый ответственный момент боя.

— Странные люди, — усмехнулся Боноллиус, бросая со своего седла оценивающий взгляд на толпу горожан, — капитуляцию они хотели, но сдаваться не хотят.

— Они просто хотели положить конец этой бойне. Бессмысленной, — мрачно ответил Обухович, — бессмысленной потому, что у нас в самом деле не было шансов выстоять. Помощи, кою я обещал и сам ждал, нет и не будет, любый мой пан Якубе…

Елена Белова с небольшим узлом в руках также покидала Смоленск, ее голубые глаза зло наблюдали, как складывают знамена смоляне перед ненавистным царем в расфуфыренной одежде, восседавшим, как китайский мандарин, на богато убранном коне.

— Ничего, — процедила Елена, не ясно к кому обращаясь, — придет время, и вы лично мне бросите свои знамена к ногам, лотры проклятые!

Пожилой мужчина, услышав эти слова, лишь горько усмехнулся, оглянувшись на Елену.

— Эх, молодость, молодость! — вздохнул он. — Ах, если бы, если бы!...

Ну а московское войско торжественно въехало в такой желанный и неприступный город, который более уже никогда не вернется в лоно Речи Посполитой или же хотя бы в родное княжество — сбывалось пророчество волхва Водилы из Орши. Многие смоляне, поверив царским грамотам и обещаниям сохранить посты и свободы, добровольно пошли под московскую корону. Возможно, они полагали, что царская власть задержится ненадолго. Подкоморий смоленский, князь Самуил Друцкой-Соколинский, королевский секретарь Ян Кременевский, городской судья Галимонт, будовничий Якуб Ульнер, ротмистры Денисович, Станкевич, Бака, Воронец, некоторые шляхтичи, немецкие наемники, казаки, гайдуки и мещане вышли встречать царя. Они теперь стали гражданами другого государства, где их ждала полная неизвестность.