Михаил Голденков - Огненный всадник

• Название: Огненный всадник
• Автор: Михаил Голденков
• Издательство: Букмастер
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2011
• ISBN: 978-985-549-039-6.

Михаил Голденков представляет первый роман трилогии о войне 1654–1667 годов между Московским княжеством и Речью Посполитой. То был краеугольный камень истории, ее трагичный и славный момент.

То было время противоречий. За кого воевать?

За польского ли короля против шведского?

За шведского ли короля против польского?

Против московского царя или с московским царем против своей же Родины?

Это первый художественный роман русскоязычной литературы о трагичной войне в истории Беларуси, войне 1654–1667 годов. Книга наиболее приближена к реальной истории, ибо не исключает, а напротив, отражает все составляющие в ходе тех драматических событий нашего прошлого. Читатель не только узнает правду о самой неизвестной войне истории, но и окунется в удивительный и ныне уже исчезнувший мир, в котором жили наши соотечественники в XVII веке.

---

— Это беженцы, что в Смоленск пришли, принесли. Им специально московцы такие грамоты дали, каб нам передать. Там написано, что какой-то посол к нам едет. А был ли посол-то?

— Нет, вроде, — нахмурился Кмитич, оглянувшись на Обуховича.

— Я полагаю, что написано как раз, чтобы подготовить нас к приходу посла. Но посла пока не было, — кивнул воевода, — может, среди этих казачков, что подъезжали под стены города, и был этот Илья Данилович?

— У них был белый флаг? — спросил Кмитич.

— Так ведь нет, — ответил дед Салей, — вроде как разведывательный разъезд только!

— Хм, — Кмитич задумчиво потер пальцами свой решительный квадратный подбородок.

— Там что-то про челобитную написано, — дед Салей был явно в веселом расположении духа, лукаво подмигивал, — мол, пишите царю оную. Может, в самом деле, напишем. Примерно так: «Катитесь, любы наш царь, колбаской до своей башни Спасской!»

Пушкари грохнули от смеха. Кмитич тоже улыбнулся.

— Пан воевода! — кивнул он Обуховичу на Салея. — У нас тоже свои поэты есть! Во! Дед Салей!

Однако Обухович не разделял веселья. Он о чем-то думал, насупив брови.

— Кепска все, — обронил он, — значит, не обойдет супостат наш город. Уж точно штурмовать будут. Верил я до последнего: вдруг минует нас чаша сия? Ан, нет! Продержимся ли?

— Продержимся, пан воевода! — пушкари были явно настроены оптимистично и решительно. — Не хвалюйтесь вы так! Мы царю пушками враз мозги прочистим!

— Хватит! — оборвал их Обухович. — Враг у ворот, а працы немерено! Панове, за работу! Пан канонир! У меня дома ровно через полчаса сбор всех кватермейстеров. Тебе тоже быть.

В просторной гостиной Обуховича через полчаса собралось восемнадцать человек офицеров командиров кватер плюс Корф и Боноллиус. Пришел и Кмитич. Чтобы усадить всех, Обухович приказал сдвинуть вместе два стола.

— Московиты не сегодня-завтра появятся, — объявил воевода без церемонных приветствий и вступительных речей, — вот, спадары мои любые, я составил подробный список кватер, командиров каждой и число защитников. Когда буду зачитывать, просьба кватермейстерам отзываться.

Обухович сел и взял в руки длинный, словно грамота, лист бумаги.

— Итак, Станислав Униховский!

— Здесь! — поднял руку смоленский подсумок, широкоплечий пан со светло-рыжей шевелюрой, коротко стриженной на затылке и висках. Обухович кивнул, даже не поднимая глаз на Униховского.

— Вы занимаете позицию от Малого Вала до Молоховских ворот через Мохоную башню. Вам в подчинение отряжается девяносто три человека из обывателей. Вопросы есть?

— Нет, пан воевода. Все ясно.

— Земской писарь Александр Парчевский!

— Здесь!

— От Молоховских ворот до Козодавловской башни через Малую четырехугольную. Восемьдесят шесть человек. Так… Городской судья Альбрехт Голимонт.

— Присутствует.

— От Козодавловской башни до Тувинской через Донец. Сто десять человек.

— От Тувинской башни до Копытинских ворот через Бублейку у нас кватермейстер смоленский городской писарь Казимир Друцкой-Соколинский. Здесь?

— Здесь!

— Ему вверяется восемьдесят человек.

— Прошу пробачення! — извинился земской писарь Парчевский, до этого задумчиво дергавший свой длинный ус. — Я вот в толк не возьму, почему мне восемьдесят шесть человек, пану Друцкому-Соколинскому еще меньше, а на такой же участок уважаемому судье Голимонту аж сто с гаком человек?

— Верно! — поддержал товарища Друцкой-Соколинский. — Почему мне на тридцать человек меньше? Там же расстояние стены одинаковое.

— Не одинаковое! — сухо обрубил Обухович, бросив сердитый взгляд на Парчевского. — И пушек меньше.

Хотя на самом деле воевода выделял больше людей судье вовсе не поэтому: он знал о скандальном нраве Голимонта, о том, как тот выискивает любые зацепки, лишь бы лишний раз ткнуть воеводу носом в его якобы непрофессионализм. Похоже, судья уж чересчур сильно вошел в роль гнобителя Обуховича еще с момента, когда местная власть во главе с Вяжевичем и Храповицким вела против него необъявленную войну. Обухович, пусть и бросил сердитый взгляд на Парчевского, злился больше на себя, что смалодушничал, не нашел управы на капризного Голимонта, выделил ему больше людей в ущерб другим.

— От Копытинских ворот до Большого вала. Валерьян Станислав Залесский из Беловостья. Сорок четыре человека, — вновь уткнул нос в список Обухович, оставляя без ответа Парчевского.

Обухович продолжил перекличку, зачитывая наименования кватер, кватермейстеров и количество защитников каждой. В список вошло триста сорок девять обывателей — шляхтичей, землевладельцев, лично участвовавших в защите города, а также чуть больше пяти сотен их челядинцев и заместителей, сто двадцать два господаря, а всего девятьсот семьдесят восемь человек. Таким образом, в защите Смоленска участвовали: три казачьих хоругви по сто человек каждая, одна черная хоругвь грунтовых бояр в сто десять человек числом, три участка стены защищали смоленские мещане, а остальные одиннадцать участков вверены были земскому ополчению, или товариществам из обывателей — дворян и шляхтичей смоленского воеводства.

— Полагая, что в хоругви по сотне человек в среднем, — говорил Обухович, спокойно обводя всех взглядом, — а число мещан в триста человек, получим приблизительное число защитников смоленского замка в тысячу шестьсот семьдесят человек, т. е. около ста человек на участок из двух кватер.

— Не много, — покачал головой Кмитич.

— Не очень много, верно, — согласился Обухович, — но к этому нужно прибавить находящиеся в Смоленске немецкие полки и польскую пехоту пана Мадакасского и Дзятковского. Вообще же, панове, в защите Смоленска участвует всего только три тысячи пятьсот человек, включая шляхту, челядь, немецкие полки, грунтовых казаков, замковую пехоту и мещан, оставшихся в городе.

— Разве это так уж мало? — спросил молодой и горячий пан Ян Высоцкий.

— Мало, панове, мало! Для Смоленска же по всей военной науке нужно как минимум пять тысяч ратников! — обвел всех тяжелым взглядом Обухович. Офицеры молчали. Паузу нарушил лишь вечно смешливый Павел Оникеевич.

— Отобьемся! — весело бросил Оникеевич, защищавший свою кватеру от Антипинской башни до Малого вала всего с семью десятками человек.

— Так, паны, обязаны отбиться, — кивнул длинными выцветшими волосами воевода, — но предупреждаю, что среди этих трех с половиной тысяч защитников есть немало таких, которые и стрелять вовсе не умеют. Таковы, например, школяры, слуги, ремесленники и крестьяне. И вот с такими вот силами приходится оборонять крепость, которая имеет в окружности около полутора миль, имеет стену, разделенную на тридцать шесть кватер, каждая из которой длиною в сто, сто пятьдесят, а то и двести сажень, сверх того — тридцать шесть башен, в каждой из которых по три боя, или этажа: верхний, средний и нижний. И наконец, два вала: Сигизмундовский, что вы называете все Большим, и Владиславовский, то бишь Малый, на защиту которых требуется никак не меньше одной тысячи пятисот человек.

«Ничего не скажешь, умеет смура и тоски напустить наш воевода», — думал Кмитич, нервно теребя пальцами соболиный мех своей шапки. Но Обухович, словно услышав мысли войта, тут же оговорился.

— Все это я говорю не для того, чтобы напугать вас, паны мои любезные, не для того, чтобы в ваши сердца смятение внести, и не потому, что, мол, все так уж кепска. Нет. Крепость, Божьими молитвами, крепкая, пушки многие восстановлены. Дзякуй за то и Самуэлю Кмитичу, которого нам Бог послал так вовремя и который столько пользы принес нам с пушками. Но я не хочу вводить в заблуждение командирский состав и говорю о реальном положении дел с личным составом фортеции. Рассказываю вам о том, где у нас худо, и о том, где у нас все добро. А не особо у нас добро то, что на каждую кватеру стены вместе с башней осталось в среднем всего по пятьдесят человек. Поэтому людей необходимо жалеть, понапрасну под пули и ядра не лезть, с вылазками все строго согласовывать со мной. За вылазки у нас ответственен наш пан хорунжий Храповицкий. Кстати, где он?

Все стали озираться, Храповицкого видно не было. В этот самый момент в дверь постучали.

— О! Наверное, пан хорунжий спозднился! Долго жить будет! — крикнул, засмеявшись, Оникеевич. Но в дверь вошел не Храповицкий, а молодой парень в одежде конного посыльного, с полевой сумкой на боку. Он быстро по-военному кивнул своей узкополой шляпой.

— Я от хорунжего пана Яна Храповицкого с устным донесением вам, пан воевода, — быстро проговорил парень, как-то загнанно осматривая офицеров, сидящих плотно вдоль двух сдвинутых столов.

— А где же он сам? — удивился Обухович, вставая.

— Пан хорунжий велел передать, что срочно отбыл в Варшаву как депутат сейма. Поветовое знамя он оставил дома, просил передать вам, пан воевода, на хранение. Это все. Дозвольте идти?