Александр Туркин - У фонаря

• Название: У фонаря
• Автор: Александр Туркин
• Издательство: Свердловское книжное издательство
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1956

Туркин (псевд. Гаврилович) Александр Гаврилович [1870, В.-Уфалейский з-д (по др. данным — пос. Архангело-Пашийского з-да Пермского уезда Пермской губ.) — дек. 1919, близ Новониколаевска (ныне Новосибирск)], поэт, прозаик, 1-й профес. писатель Чел. Широко печатался в местных, всеурал. и всерос. изд. Занимался организацией нар. чтений в Чел., работал в «Обществе попечения о начальном образовании». В теч. ряда лет являлся постоянным ведущим рубрики «Челябинская жизнь» в газ. «Уральская неделя» (Екатеринбург). В дек. 1915 возглавил газ. «Голос Приуралья». Активно помогал становлению молодых писателей и поэтов Чел.: Ю. Н. Либединского, В. Т. Юрезанского, П. Котельникова, М. Е. Чучелова, Г. Булычева. Первый поэт. сб. «Утренник» вышел в Чел. в 1918 со вступит. ст. Т. под назв. «Свежие зерна». Детские и юнош. годы Т. прошли в пос. В.-Уфалейского з-да. Т. работал делопроизводителем в заводской конторе. С 1900 жил в Чел., сдал экзамены на звание частного поверенного, занимался адвокатской практикой. В том же году совершил поездку в Париж на Всемирную выставку. Корреспонденции о поездке печатались на страницах «Уральской жизни». Первое произв. — стих. «Умерла ты рано…» — было напечатано в 1889 в газ. «Екатеринбургская неделя». В нач. 1890 там же появились рассказы: «Рудокоп», «Крест не выдал», «У костра», героями к-рых были заводские рабочие и служащие. В 1896 очерк Т. «Страничка из прошлого» был опубл. в ж. «Русское богатство», возглавляемом В. Г. Короленко. В 1902 вышел сб. рассказов Т. «Уральские миниатюры». С 1906 Т. начал систематически печататься в столичных ж.: «Русское богатство», «Современник», «Современный мир», «Журнал для всех». В 1914 в издат. товариществе писателей в Петербурге вышла 2-я кн. рассказов Т. «Степное». Т. написано св. 400 художеств. — публицистич. произв. Только в газ. «Екатеринбургская неделя» с 1890 по 1896 были опубл. 38 рассказов, стих., миниатюр; 33 произв. — в газ. «Урал» и «Голос Приуралья». Становлению писателя содействовали его знакомство и переписка с М. Горьким, Короленко, А. П. Чеховым, С. И. Гусевым-Оренбургским, Д. Н. Маминым-Сибиряком, П. Ф. Якубовичем (Мельшиным). В сов. время произв. Т. переиздавались неск. раз. В 1935 в Свердловске вышел сб. «Избранные произведения», в 1937 — в Чел. Часть произв. вошла во 2-й т. «Рассказов и повестей писателей Урала» (1956), сб. «Душа болит» (1960) и др. По свидетельству В. А. Весновского, Т. умер во 2-й пол. дек. 1919 «на одной из станций между Новониколаевском и Мариинском от тифа».

Э. Б. Дружинина

---

А. Г. Туркин У фонаря

В зимнюю ночь хорошо иногда пройтись по улицам, особенно если кругом все заснуло. Звучно раздаются в воздухе ваши шаги, снежная пыль слегка засыпает вас, и вы, бодрый и напряженный, шагаете по мертвым улицам, где днем билась и сверкала будничная жизнь, где шли и ехали сотни людей. Теперь эти люди спят крепко. Борьба за существование завтра опять позовет всех на улицу зычным голосом. Полный месяц смотрит сквозь легкие облака на землю и мечтательно улыбается. Спят люди, и вы идете вперед, властелин над этой ночью, и звучные шаги ваши сливаются с снежным шорохом морозной и ясной ночи…

Ночной сторож Иван Костин тоже на улице, но, видимо, он вышел сюда не для своего удовольствия. Одетый в огромную шубу, подпоясанный шарфом, с замерзшими ресницами и бородой, тяжело скрипя ногами, он уже несколько раз прошел по улице, постукивая деревянной колотушкой, и звучные удары терялись где-то в шорохе зимней ночи. Наконец, он выбрал себе место около одного дома, сел на скамейку и, закрывши глаза, попробовал немного вздремнуть.

Однако это ему не удалось. Холод, как острие ножа, пробирался сквозь очвинную шубу и покалывал тело. Иван Костин вздрагивал, ежился и иногда похлопывал рука об руку. Потом опять прошелся по улице, пустил своей колотушкой какую-то трель, сел снова на скамейку и задумался…

Мысли его почему-то сначала перенеслись через улицу, к каменному дому, который, освещенный месяцем, сверкал своей железной крышей и высокими трубами. Дом казался каким-то средневековым замком, и иллюзию довершал большой сад, который окружал этот дом. Деревья сливались в неясном воздухе морозной ночи и были неподвижны, как изваяния.

Иван Костин вспомнил, что в том доме живут богатые господа.

Ему не раз случалось видеть, как чистокровный рысак выносил из глубины барского двора жирного господина с двойным подбородком, неподвижного и грузного, всего закутанного в дорогую шубу. Иногда чистокровный рысак выносил со двора и барыню, красивую, широкую, с черными бровями и свежими, точно малиновыми губами. Что теперь делают эти господа? И Ивану Костину почему-то кажется, что грузный барин лежит теперь на спине, храпит, раскинув кругом мясистые руки, и дрожит у барина его жирный подбородок… Спит и барыня, подложив под щеку пухлую нежную руку, и шепчут что-то во сне малиновые губы…

Иван Костин вдруг вздрагивает от холода, встает с места, и в морозном воздухе опять несутся короткие, методичные удары. Иван Костин стучит и думает, что хорошо теперь где-нибудь в тепле, около печки, где гудит и играет пламя…

Он еще раз взгремел колотушкой, прошел по улице и сел снова на скамье.

И опять задумался…

Широко раскинулась зеленая степь, и яркое солнце брызжет кругом лучами. Высоко в воздухе звенят жаворонки, звенят и, как дети, кувыркаются в синеве. Далеко-далеко, где степь почти кончается, встают, как бледные тени, высокие курганы, которые тянут к себе мягкою и нежною гранью своих вершин. Воздух душист и прозрачен. Сколько кругом света жизни, сколько кругом молодости и какой-то неудержимой отваги, с которой хочется бросить всему свету вызов и загреметь:

— Я живу! Прочь все с дороги.

Двадцатилетний Иван Костин широко шагает по дороге, которая, как черно-серая змея, вьется по необозримой степи. Костин торопится на работу. Время стоит сенокосное, время горячее, и Костин отлично понимает это. Но он не боится работы, ибо он молод и силен, как резвая степная лошадь.

В одном месте он останавливается, набирает в себя воздуху и кричит во всю мочь:

— Авд-о-о-тья!..

Кругом тихо. И опять кричит Костин:

— Авд-о-о-тья!..

Немного погодя, где-то в стороне, чуть слышно, откликнулся женский голос. Потом вдали вынырнула из травы какая-то фигура. Ближе, ближе… Вот красное платье… Сверкнули бусы на шее… Вот черные брови и зубы, сверкающие из-под румяных губ… Ближе, ближе… Подошла к нему сажен на пять и остановилась, заложив назад руки:

— Тебе чего надо?

Он молчит и тяжело дышит.

— Тебе чего надо, дьявол?

Спрашивает, — а сама дрожит от смеха…

— Чего тебе, леший?..

— Я не леший!

— Нет, леший!..

Тогда он сразу срывается с места и летит к ней. Она бросилась от него, и степь, казалось, дрогнула от топота молодых ног. Оба бегут бешено, как враги, но оба наполнены каким-то безумным, неудержимым восторгом. Стой! Держи ее! Наконец, она валится на траву, обессиленная, и чувствует, как никнут к ней горячие губы…

Осенью, когда степь вся пожелтела, Иван Костин женился на казачке Авдотье. Хорошо жили сначала, но потом его угнали в солдаты.

Угнали его далеко, на окраину, и когда он вернулся — его ждало большое горе… Авдотья связалась с каким-то мещанином и ушла совсем из села…

С той поры Иван Костин сделался другим человеком. Он стал пить, забросил хозяйство, все пропил и, наконец, окончательно опустился. Прожил он в деревне лет десять, и когда у него ничего не стало, — он ушел в город и нанялся ночным сторожем. И живет он так уже три года…

Мороз на улице крепнет. Казалось, по городу идет громадный старик с снежной бородой и ледяным взором. Идет и дышит инеем. Идет — и бросает в воздух холодом… И все трещит…

Иван Костин тяжело поднимает голову и вслушивается. Где-то в конце улицы звучат человеческие шаги. Должно быть, запоздалый пешеход… Однако надо дать знать о себе. И Костин стучит в колотушку…

Немного погодя мимо него прошел человек, скрипя по дороге. Человек сильно шатался. Очевидно, он пьян и нужно последить за ним. Человек дошел до конца улицы и вдруг остановился у фонаря. Фонарь не был зажжен, и стекло на нем отливало холодным блеском луны.

Иван Костин с минуту подумал и направился к человеку, стоявшему у фонаря, постукивая колотушкой. Кто его знает — что за человек? А вдруг еще замерзнет?

Он подошел близко к фонарю и крикнул:

— Кто такой? Ступай своей дорогой!

Человек попрежнему бормотал. Тогда Иван Костин подошел вплотную и всмотрелся в бормотавшего незнакомца. Это оказалась женщина. Она была сильно пьяна, и по ее бессмысленному, пьяному лицу отчего-то градом текли слезы. Текли и тут же замерзали на воротнике обтрепанной шубенки…

— Ступай, ступай, матушка!.. Здесь нельзя стоять!

Женщина бессмысленно смотрела на него и бормотала:

— Избил… избил меня! И пятьдесят копеек взял у меня! Спой, говорит, мне песню «Во долинушке стояла — калину ломала»!.. Спой, говорит… А я пела! Пела! Пела! А он избил… Проклятый… И деньги отнял… А я пела! Пела! Пела! «Во долинушке стояла — калину ломала…»

Иван Костин взял ее за плечи и повернул.

— Ступай!

Лунный свет обливал ее лицо, и месяц, казалось, беззвучно смеялся… И вдруг Иван Костин страшно вздрогнул.

Сквозь пьяные, бессмысленные черты проступило чье-то другое лицо, и Иван Костин дрожит всем телом… Дрожит — и смотрит…

— Авдотья!

Она подняла на него глаза и замерла… И сразу отрезвилась…

Он еще ниже наклонился к ней и спросил:

— Ты, что ли?

— Я… А ты… Иван?

— Я…

Оба молчали. Угол одного дома гулко громыхнул от мороза.

Она вдруг сжалась, закрылась воротником и быстро пошла от фонаря. Он остался на месте и смотрел ей вслед. Смотрел до тех пор, пока ее фигура не пропала в морозной мгле ночи и пока не замерли ее шаги.

Еще выше поднимается месяц, еще звонче громыхает мороз и еще ярче сверкают беспокойные звезды. Спит город, спят все люди, спят собаки…

Но деревянная колотушка плачет…

1902

ПРИМЕЧАНИЯ

Печатается по тексту публикации в газете «Уральская жизнь», 1902, № 319, 24 ноября.