Эдмунд Низюрский - Всегда на страже (сборник)

• Название: Всегда на страже (сборник)
• Автор: Эдмунд Низюрский
• Издательство: Мастацкая лiтература
• Жанр: О войне
• Год: 1976

В предлагаемой книге авторы очерков, рассказов, повестей показывают суровые, часто опасные будни советских пограничников, день и ночь неусыпно охраняющих священные рубежи родной земли. Ни один отщепенец, ни один контрабандист и тем более ни один шпион, диверсант не должен переступить нашу границу - таков закон людей в зеленых фуражках. И закон этот неукоснительно выполняется.Книга рассчитана на массового читателя

---

ВСЕГДА НА СТРАЖЕ

(очерки, рассказы, повести)

Минск, «Мастацкая лiтература», 1976

Составитель В.Рудов

СОДЕРЖАНИЕ

Валерий Андреев. Как служба, Николай Павлович? (Очерк)

Валентин Мысливец. Школа мужества и бдительности. (Очерк)

Петро Приходько. Рождение песни. (Очерк)

Алесь Шлег. На тихом переезде. (Очерк)

Николай Терно. Пламя души его. (Очерк)

Эдуард Корпачев. Охота в Беловежской пуще (Очерк)

Валентина Голланд. Эти пять лет. (Очерк)

Микола Ракитный. Встреча. (Рассказ). Перевод Е.Курто

Анатолий Милявский. Радиограмма. (Рассказ)

Николай Алексеев. Река Буг - граница Родины. (Повесть)

Алексей Кулаковский. Где кому жить… (Маленькая повесть). Перевод Т.Горбачевой

Эдмунд Низюрский. Финал операции «Нептун» (Рассказ). Перевод с польского П.Стефановича

ВАЛЕРИЙ АНДРЕЕВ

КАК СЛУЖБА, НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ?

Очерк

С Николаем Павловичем Рогозным мы не виделись десять лет. Случилось так, что я потерял его след, и о том, что он служит в Молдавии, узнал чисто случайно, оказавшись по делам в Кишиневе. Связь с границей была неважной, мы с трудом понимали друг друга, но все же сумели договориться, и вот я уже мчусь в аэропорт, правдами и неправдами добываю билет на ближайший рейс и лечу к нему на заставу. Тридцать минут полета от Кишинева до Бельц как бы раскручиваются для меня вспять, растягиваясь в несоразмерно огромный срок - десять лет, и воспоминания, одни ярче других, теснят друг друга. Что там говорить, Николай Павлович, у нас с тобой есть что вспомнить.

Я пытаюсь представить нашу встречу, мысленно проигрываю ее в нескольких вариантах, но в результате все выходит одно и то же: просто я тебя хорошо знаю, и ты никогда не станешь делать того, что тебе не свойственно. Ты всегда был верен себе, и я знаю: таким и остался - честным и прямым. Ты уже майор, но по-прежнему командуешь заставой. Честно говоря, я и не представляю тебя вне заставы. Есть люди, которым штабная работа противопоказана. Без живого дела, без границы они бы просто не смогли жить. Ты из этой породы…

Мы сядем с тобой к столу, Женя тоже присядет с нами, и не торопясь,- время у нас есть,- (впрочем, ты снова будешь вскакивать к телефону, спешить: надо выслать наряд и тому подобное) вспомним вместе прошлое, то, что ушло от нас за эти десять лет, стало нашей памятью. Первым делом, мы вспомним, конечно, Курилы…

Мы отдали границе все, что смогли. Ты - больше, я - меньше. Так уж случилось, и ты, я знаю, не осуждаешь меня. Помнишь, когда я приехал к тебе прощаться перед отъездом в Москву, ты сказал мне: «Давай, Степаныч, дерзай, а мы тут за тебя повоюем…» Мы проработали с тобой на заставе около трех лет, и я благодарен судьбе, что наши дороги пересеклись. Успеха мы с тобой не делили, но мы делили трудности и неудачи, и это главное, что сближает людей. А ведь я был в ту пору всего лишь зеленым лейтенантиком из училища, а ты уже десяток лет командовал заставой и знал толк в службе…

Октябрь… Ты помнишь, Николай Павлович, нашу первую встречу? Мы с ребятами только выгрузились с «Балхаша», еще был в памяти Владивосток, танцверанда, а мне в штабе отряда говорят: «Вы на девятнадцатую? Тогда мигом на пирс - там ваш начальник загружает продовольствие на заставу. Шхуна скоро отходит. Спешите! В другой раз такого комфорта не будет…» Я еще не знал тогда, что попасть к нам на заставу обычным путем - задача архитрудная, но рассуждать было некогда, попрощался с ребятами и помчался на попутке в Южно-Курильск. Был вечер. Сыпал бус - противный такой мелкий дождичек, и пирс терялся, точно в тумане. У стенки раскачивалась какая-то посудина, а в десятке метров прямо на мокром дощатом настиле высилась целая гора всяких ящиков, мешков и бочек. И ни души вокруг, только часовой маячит. Судя по всему, погрузка еще не начиналась. Я отошел в сторонку, закурил и чертыхнулся в душе: где носит этого старшего лейтенанта!

Не знаю, сколько прошло времени. Ты неслышно подошел сзади и кашлянул: «Закурить не найдется?» Я обернулся. Ты был небольшого роста, какой-то очень нескладный в своей не по росту большой плащ-накидке. Лица твоего я не рассмотрел, но помню, что оно было крупным. И голос мне твой показался совсем не командирским. «Ого! Ароматные! - сказал ты, аппетитно затягиваясь сигаретой.- Погодка! А? Черт бы ее побрал! А еще субтропики. «…Ждем?» «Ждем»,- буркнул я с неохотой. «Кого?» - не унимался ты. «Да старшего лейтенанта одного. Загулял, видно, в городе»,- ну и настырный малый, подумал я, шел бы своей дорогой, Ты немного помолчал и сказал: «Извините, тот старший лейтенант - это я». Пришла моя очередь сконфуженно помолчать, «Ну что ж, будем знакомы,- продолжал ты, будто ничего и не случилось,- Рогозный Николай Павлович»,- И первый протянул руку.

Ох, и работнули мы с тобой в тот вечер! Никогда в жизни я еще не работал с такой охотой. А бус, холод, промозглый ветрило - все это мелочи бытия, мы просто не замечали их. Ты говорил на ходу, лихо взметнув на плечи мешок с картошкой: «Понимаешь, провозился я тут с «Черчиллем» [1] , Еле выбил. Зам по тылу ни в какую: не дам, говорит, и точка. Пирса у тебя нет, а на понтоне утопишь. А это тебе не копейки, Я тогда к бате. Без «Черчилля», говорю, из отряда не уеду. Солдатам обещал. До каких пор без электричества сидеть! А утопим - что ж, будем с замом платить, от своих слов я отказываться не стану. На том с батей и порешили. Он смеется: просьба, говорит, у меня к тебе, Рогозный,- уезжай побыстрей отсюда, а то весь отряд у меня растащишь… «Ага, вот как раз его, голубчика, и везут,- оживился ты, разглядев в плотных сумерках пару слабо светящихся фар.- Отличный, скажу я тебе, дизель, этот «Черчилль»! Сто лошадок, а работает, как часы».- И ты, радуясь как дитя, бросился навстречу машине, которая уже въезжала на пирс…

Погрузка продолжалась полночи, и я чувствовал, как что-то во мне ломается, делится, и за той невидимой чертой, которая вот-вот исчезнет, уйдет в прошлое и моя курсантская жизнь, и красивые парады, и увольнения в город, и вечера в пединституте, и останется со мной этот неказистый старший лейтенант, пирс, бус, «Черчилль», 1000 литров солярки, 300 килограммов картошки, стекло, кирпич, гвозди и прочая мелочь, которая позарез нужна моей заставе. Одним словом, я чувствовал, как вся та романтика, которой мы вдоволь нашпигованы в двадцать лет, неожиданно для самого меня трансформировалась конкретно в ту обыкновенную ночную погрузку, исполненную в тот момент наивысшего смысла. И виной всему был ты, Николай Павлович. «Кто он такой, этот Рогозный? Почему так странно ведет себя? - задавал я себе вопросы, перетаскивая на шхуну ящики и мешки.- И откуда такая уверенность, что я горю желанием платить из своего, кармана за этого злополучного «Черчилля», если мы его чего доброго утопим?»… Чем больше возникало у меня этих «почему» и аргументированней они становились, тем прилежней и азартней я работал. Бывают же такие парадоксы! Я снял плащ-палатку, фуражку и сложил все в сторонке. Я таскал картошку, муку, стекло, соляр, и мой старший лейтенант бок о бок тоже таскал все это. Мы точно старались показать друг другу товар лицом. Мы громко переговаривались и еще громче хохотали, тревожа безлюдный пирс:

- Ты женат?

- Что я тебе плохого сделал?

- Ха-ха, молодец! Люблю! А как по этой части? Потребляешь во внутрь?

- Не пью в двух случаях: когда дождь идет и когда его нет.

- Ха-ха, во дает!

Тебе явно по вкусу пришелся мой розыгрыш, и ты умело подливал масла в огонь.

Потом мы сели перекурить, и ты признался в своих опасениях. Без всякой рисовки, просто и очень откровенно. «Когда батя сказал, что заместителя дает,- молодого, только из училища,- обрадовался я. Наконец, думаю, повезло, а то все один да один. А потом вдруг боязно стало. Думаю, станет в сторонке, форму оденет новенькую, фуражечку поправит, чтобы, значит, кокарда на одной линии с носом была, ручки в карманы и будет себе спокойненько глядеть на погрузку. А ты молодец! Вкалываешь за милую душу. Чуть пуп не надорвал, чтоб за тобой угнаться… А за форму не переживай. Женька постирает. Жена моя. Да…»

Да, мое обмундирование Женя постирала и высушила, и выгладила - все чин по чину. Но только перед этим нам с тобой пришлось еще раз искупаться при выгрузке. Помнишь, Николай Павлович, мы действительно тогда чуть не утопили «Черчилля»? Море штормило, шхуна стояла в полутора кабельтовых от заставы, и наш понтон перевернуло. Благо, что у самого берега, а то плакали бы наши денежки.