Владимир Афиногенов - Витязь. Владимир Храбрый

• Название: Витязь. Владимир Храбрый
• Автор: Владимир Афиногенов
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-033800-7, 5-271-12871-7

О жизни и судьбе полководца, князя серпуховско-боровского Владимира Андреевича (1353-1410). Двоюродный брат московского князя Дмитрия Донского, князь Владимир Андреевич участвовал во многих военных походах: против галичан, литовцев, ливонских рыцарей… Однако история России запомнила его, в первую очередь, как одного из командиров Засадного полка, решившего исход Куликовской битвы.

---

Старшие вели себя спокойно и с неодобрением поглядывали на молодежь. Они видели, проходя мимо хлебных полей, как колосья роняют в пыль крупные зерна, и их сердца обливались кровью: сейчас бы урожай убирать, а не на войну идти. Сами-то ладно - останутся живы или нет, дело военное, а как без них будут кормиться жены и дети?..

- Вот ирод, как подгадал, в аккурат к урожаю. Молотить бы этот хлебушек теперь, так мы не на гумно идем, а на супостата ордынского, - говоривший это мужик с окладистой бородой кивнул головой на цепы[84], что лежали в подводах. - Пока с ратными делами управимся и белые мухи полетят. Бабы с детьми без хлеба насидятся…

- Полетят, полетят, - передразнил бородатого высокий худой смерд с заячьей верхней губой, кадыкастый, с впалыми щеками. - Ты сперва с ратным делом управься. Говорят, огромная силища прет. Когда мы с тобой с проломленными башками лежать будем, нам эти белые мухи ни к чему станут. Так же, как и бабы с ребятишками. Сытые они аль голодные…

- Жердина ты окаянная, чувал с просом! Какие речи балаболишь? - прикрикнул на него бородатый.

Чуть было не сцепились мужики, но тут кто-то крикнул:

- Верховые из Кремля! С каким-то стягом… Ишь, как скачут!

Резво осадив коней, верховые обдали комьями земли передних пешцев и закрутились возле подвод. Судя по стягу, прискакавшие были от Боброка Волынского.

- Кто старшие? - спросил один гонец. Ему указали на Холопищевых:

- Вот они: отец и сын.

- Не велено вам в Кремль заезжать. Держите на Чертолье и там располагайтесь.

- Почему не велено? - спросил Григорий.

- Приказ князя Боброка. Сейчас в Кремле людей видимо-невидимо. Вы мешаться только будете.

- Бона как! - протянул тот, кого назвали Жердиной. - Мешаться, значит… Вона…

- Поговори у меня. Плетей захотел?! - прикрикнул на него один из верховых.

Покрутившись еще малость среди подвод для порядку и солидности, гонцы пустили коней вскачь. Бородатый, обернувшись, сказал:

- Отчего, Жердина, у тебя такой характер скверный?.. Все норовишь кольнуть, как овод в лошадиный зад…

- Я, может, за князей этих жизнь свою иду положить на поле брани, а они, вишь, до себя не пускают… Рылом, значит, не вышли.

- Нет, сосед, жизнь мы идем положить не только за князей да бояр, а за Русь нашу общую, за детей, за жен, за отцов и матерей, за дома свои, за землю… - тихо и вразумительно сказал старший Хло-пищев и, взмахнув кнутом, зычно крикнул: - Поворачивай на Чертолье!..

Главная жена Тохтамыша Дана-Бике, напудренная, накрашенная, как кукла, сидела на нижней ступеньке трона и ласково одаривала взглядом миндалевидных глаз сокольничего мурзу Кутлукая, скрестившего ноги в углу на шелковой китайской подушке. В другом углу палаточного летнего дворца царя Синей Орды на такой же подушке устроился мурза Джаммай. Мурзы ненавидели друг друга, но никогда не показывали вида. Джаммай думал, что как только Тохтамыш окрепнет и наберет силу как правитель степи, то наверняка заменит Дану-Бике более молодой и пригожей ханшей. Сейчас же Дана-Бике имела на мужа огромное влияние, так как приходилась родной сестрой главной жене Тамерлана.

Джаммай оказался прав: Тохтамыш, став во главе Золотой Орды, по истечении некоторого времени отдалил от себя Дану-Бике, и Кутлукай оказался без поддержки.

В обязанности сокольничего входила и такая: следить за тем, чтобы не украли яйца редкой породы соколов, которая была единственной в своем роде. Но каким-то образом несколько таких яиц оказались у царя Средней Азии Тамерлана. Кутлукая обвинили в воровстве, и Тохтамыш приказал посадить его на чугунный котел, в который напустили крыс. Это была самая страшная даже по тем временам пытка: крысы, чтобы выбраться на волю, проедали человеку внутренности…

Но сейчас все обстояло мирно и чинно. Тохтамыш, одетый в расшитый золотом халат, в тюбетейке, увенчанной кистью из тонких золотых волокон, при сабле, рукоять которой была отделана жемчугом и рубинами, дремал на троне. Перед мысленным взором синеордынского царя проносились табуны кобылиц. Кобылицы были слабостью Тохтамыша - не жеребцы, не аргамаки, а именно кобылицы, дающие молоко. Дворец хана окружали тенистые деревья. За ними располагались восемьдесят сараев для содержания дойных кобылиц. Сараи соединялись множеством труб. Молоко по этим трубам сливалось в общий резервуар. Затем из молока делали кумыс, который по серебряным трубам поступал во дворец…

Неслышно вошел Фериборз. Кутлукай объявил волю Тохтамыша. А воля синеордынского правителя была такова: ехать к Мамаю, следить за каждым его шагом и доносить. Доносить и ждать… С гонцами поможет Акмола, он уже обо всем предупрежден.

- А вдруг Мамай умрет еще до битвы? - спросил Фериборз, ни к кому не обращаясь.

На выпуклом большом лбу Тохтамыша дрогнули морщины. Он открыл глаза, повернул к магу лицо, вдруг сделавшееся свирепым, и ответил:

- Мамай должен сразиться с московским князем. Кто будет побежден, тот и умрет… Иди!

Глава 9. ВЕЧЕВОЙ НАБАТ

Владимир Андреевич сидел у себя в гриднице, окна её как раз выходили на амбарную площадь, и смотрел на раскинувшиеся вокруг торги. Жаловал купцов великий князь Дмитрий Иванович, давал им вольности разные, не донимал поборами, уважая их нужное дело…

Серпуховской поднял руку к виску, потер его и оборотился к дружиннику Стырю, стоявшему у порога:

- Грамота при тебе?

- А как же иначе?! Зашил крепко, княже.

- Хорошо… А теперь иди, узнай, не уехали ли с торгов гости новгородские? Тебе с ними сподручнее ехать, а уж коли их нет - поедешь один…

- Да мне не привыкать одному-то…

Оказалось, что купцы новгородские - гости дорогие - еще здесь. И вскоре с Игнатием пред очи Серпуховского явились Иван Васильевич Усатый с сыном Микулой и молодой купец Дмитрий Клюков.

Заботясь о пополнении войска, Владимир Андреевич заранее условился с великим князем о том, чтобы привлечь к общему делу и Новгород. Был там с ратью одиннадцать лет назад[85], когда налаживал оборону от ливонских рыцарей не только Новгорода, но и Пскова, Серпуховской, знал норов вечевиков[86], думал, что будет нелегко их уговорить… Как бы получше обо всем сказать и склонить-таки господу новгородскую на свою сторону. Им ведь великий князь не указ. Привыкли собственным умом жить, вдалеке от ордынского ига…

Вглядываясь сейчас в бородатые, спокойные лица, Владимир Андреевич начал разговор издалека, с похвал, как когда-то, выступая с подмостков вече. Видел он тогда кроме суровых лиц еще и насмешливые: мол, отрок всего лишь, чего он может сказать… Но тогда князь Владимир нашел дельные, умные слова, и лица новгородцев постепенно изменялись. Вот и теперь скоро увидел в глазах купцов добрые огоньки.

А сказал Серпуховской следующее:

- Господа купцы новгородские! Крепки ваши вечевые устои, крепок Господин Великий Новгород, чту и приемлю вашу гордыню: «Кто против Великого Новгорода, тот против Бога!» Знаю, что так просто вас не подвигнуть к рати. Но не за себя мы с великим князем Дмитрием Ивановичем просим, а за православное христианство. Идет на Москву басурман Мамай. По пути оставляет сгоревшие головешки и трупы русских людей, кои лежат непогребенными, и очи им выклевывают хищные птицы. Просим - помогите… Мы не раз были сердиты на вас за набеги на ордынцев, после которых рвы мостились головами рязанцев, нижегородцев, суздальцев и московитов. Но прочь обиды в эти дни, перед лицом грозного и могучего ворога… Плывите, скачите до Новаграда, объявите эти слова архиепископу Евфимию, боярам и народу вашему на вече. Мы станем ждать. Не будет помощи, Бог вам судья!..

- Владимир, Андреевич, - молвил старший Иван Васильевич Усатый, - мы, купечество, за тебя и великого князя, за веру Христову хоть сейчас на ратное поле, но за всех новгородцев не ручаемся. Да поможет Святая София, умудрит головы людей в сей грозный час. Дай-то, Господи! А мы согласны.

- Да еще вот что, - Владимир Андреевич указал на Стыря. - Моему дружиннику мы с Дмитрием Ивановичем заготовили грамотку в том, что он является нашим посланником. Вы у себя в Новгороде почитайте его так, как если бы это был я…

Игнатий зарделся, а Усатый глянул на Стыря и усмехнулся: «Князь… Расступись народ - назём[87]плывет…»

Перед дальней дорогой Игнатий Стырь съездил к матери и взял с собой Андрейку Рублева, надеясь определить его, как велел Тютчев, в ученики к Феофану Греку.

Когда Серпуховской говорил купцам, чтобы скакали и плыли, он разумел под этими словами хорошо известный ему путь от Москвы до Новгорода. До Итиля из столицы Руси добирались на лошадях. Там на воде уже покачивались широкие ладьи, на них плыли до Тверца и Меты. А там уже и Новгород с куполами церквей святых Бориса и Глеба, Сорока мучеников, Покрова, Параскевы Пятницы, Ивана-на-Опоках, пятикупольным храмом свинцовой кровли Николы на Ярославовом дворе, где вечевой помост, и милый сердцу каждого новгородца собор Святой Софии.