Михаил Казовский - Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл

• Название: Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл
• Автор: Михаил Казовский
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-014480-6, 5-271-04469-6

Великий галицкий князь Ярослав Владимирович, по прозвищу «Осмомысл» (т.е. многознающий), был одним из наиболее могущественных и уважаемых правителей своего времени. Но в своём княжестве Ярослав не был полновластным хозяином: восставшие бояре сожгли на костре его любовницу Настасью и принудили князя к примирению с брошенной им женой Ольгой, дочерью Юрия Долгорукого. Однако перед смертью Осмомысл всё же отдал своё княжество не сыну Ольги - Владимиру, а сыну Настасьи – Олегу.

---

- Но моя любовь не освящена Богом.

- Бог благословляет любую любовь.

Искренне растрогавшись, он привлёк Олега к себе, обнял и прижал к сердцу. Нежно прошептал:

- Мальчик, мальчик мой! Ты, конечно, прав. Я и сам так всегда считал. Но обычаи и поверья сильнее нас. Мы не вольны действовать по свободному произволу. И тем более правящее семейство, на виду у всех. А ребёнок воскликнул с горечью:

- Что ж, давай, делай нас несчастными!.. - Посидел, насупившись, но потом его осенило: - Хочешь, бросим кости? Коли выйдет у меня больше, позовём маменьку обедать. Коли у тебя - то не позовём. Пусть решает жребий!

Рассмеявшись, родитель дал согласие:

- Хорошо, будь по-твоему. - Кинул кубики с точками в бронзовый стаканчик, поболтал, потряс и выкатил на серебряное блюдце. Получилось вот что: два по шесть, третий - пять.

- Ох, семнадцать! - приуныл парнишка. - Мне не обыграть.

- Нет, попробуй.

Было видно, что сын волнуется: и мешал нетвёрдой рукой, и шептал над стаканчиком что-то заговорщицки, даже поплевал в него, - наконец накрыл блюдцем и перевернул. Поднял медленно.

Кубики лежали все тремя шестёрками.

Ярослав смутился, а Олег начал танцевать и хлопать в ладоши:

- Вышло, вышло! Бог помог! Ты не можешь теперь не выполнить!

И Трезорка прыгал вокруг него, ласково потявкивал. Князь проговорил:

- Ну, деваться некуда, надо приглашать. - А в сердцах подумал: «Боже, что я делаю?» - Завтра же с утра пошлём человека.

Мальчик возликовал:

- Любо, любо! Тятенька, родной, дай мне руку твою облобызать.

- Будет, не дури. Коли хочешь - поцелуй в щёку.

- С удовольствием!

Накануне обеда Осмомысл одевался сам, сидя перед зеркалом (вычищенным до блеска серебром в ободке), подстригал усы и расчёсывал бороду, даже маленький прыщик выдавил на ноздре. Золотистой пилочкой правил ногти. За обшлаг рукава сунул изумруд. И, надев шапку с оторочкой, вышел.

В те далёкие времена все обедали рано - около полудня. Но метель пока что не прекращалась, света белого не хватало, и в большой пиршественной гриднице по углам горели светильники. У стола стояли Олег и Настасья. Мальчик улыбался широко и открыто, радуясь случившейся встрече, а зато внучка Чарга выглядела бледной, озабоченной, не решаясь глаз поднять. Сев на тронное место, галицкий владыка сказал:

- Здравия желаю. Можете садиться.

Слуги засуетились, начали накладывать блюда в тарелки, наливать питье. Тягостная пауза затянулась. Первым нарушил её Олег:

- Тимофей считает, что метель на убыль пошла.

- Да, похоже на то, - согласился князь, разрывая руками крылышко фазана. - Коли так и будет, завтра же поедем охотиться.

- А меня возьмёшь?

- Нет, тебе ещё пока рано. Лет с тринадцати, может быть… Коли доживём.

- Отчего не доживём? - удивился мальчик.

- В жизни бывает всяко… В Галиче боляре бунтуют: недовольны указом о молодшем наследнике и моей поездкой в Тысменицу.

Тонким голосом Настенька спросила:

- Не уехать ли мне отсюда? Для всеобщей пользы? Ярослав, помедлив, ответил:

- Для меня пользы в том не станет. А во имя сына останься. - Пригубив из кубка вина, с невесёлой полуулыбкой отметил: - Да и ехать тебе разве есть куда?

Женщина заплакала, наклонившись к блюду. Вытерла платочком покрасневшие веки, пересилив себя, тяжело вздохнула:

- Путь на Небо никому не заказан.

Галицкий правитель, видимо решив, что она говорит нарочно, вознегодовал:

- Шутки, что ли, шутишь? Хочешь меня пронять? Ничего не выйдет, сразу заявляю.

Та произнесла:

- Я не покривила душою. И уже пыталась однажды. После смерти Дунюшки, девочки моей бедной. Только Чаргобай помешал, вынул из петли.

У Олега вырвалось:

- Как же ты могла, маменька?! Про меня забыла?! Но родительница молчала, смахивая слёзы платком.

- Не по-христиански это, - наставительно сказал князь. - Церковь осуждает самоубивства. - А потом смягчился: - Ну, да что вспоминать плохое. Ты в кругу друзей. Не дадим пропасть.

Настя подняла глаза робко:

- Да храни тебя Боже, Ярославе Володимерич… - И опять уткнулась в тарелку. - Что бы я без вас двоих делала!

Сын поведал отцу:

- Маменька боялась спросить - можно ль ей чаще приходить ко мне во дворец, раза два или три в неделю? Мы могли бы с ней заниматься разговорным греческим языком…

Улыбнувшись в усы, Осмомысл ответил:

- Дозволяю, сыне… а тем более за уроки следует жалованье платить. Ты ведь издержалась небось, Настасья?

Женщина смутилась и кивнула неловко:

- Есть слегка… Здешняя попадья смотрит на меня косо - мол, живу задаром, объедаю их…

- Стало быть, решим: переедешь к нам во дворец. Но, понятно, не в княжеские палаты - хватит пары горниц в левом крыле. Будешь на правах наставницы княжича. А за сё получать кров и стол. Больше для тебя сделать не могу.

- И на том спасибо, милостивый княже…

К вечеру метель улеглась, и властитель Галича на другое утро вместе с ловчими отправился на охоту. Им благоволила судьба: завалили тура и двух секачей[23], ехали назад, распевая песни. И затем пировали в гриднице, заедая вино мясом свежеприготовленной животины.

Князь уже не помнил, кто довёл его до одрины, кто помог раздеться, уложил и укрыл. Помнил только сон: солнечное утро, жёлтый песчаный берег Днестра, он сидит отчего-то в камышах и украдкой смотрит, как Настасья раздевается для купания; обнажённые её прелести, матовые, смуглые, непередаваемо сладкие; тонкий гибкий стан и глубокая ложбинка спины; на затылке собранные тёмные волосы, а из них торчит коричневая костяная заколка в виде оленя, но отдельные завитки и пушок на шее свободны, придавая женщине особое обаяние; а глаза, глаза! - что за чудо эти глаза, карие, лукавые, - смотрят на него и смеются, - да, она, обвернувшись, видит в камышах Ярослава, и скрывать больше нечего, он встаёт, идёт, хочет её обнять, но она бежит и ныряет в воду; уплывает и удаляется, а ему отчего-то нельзя догнать, он стоит, плачет и кричит: «Настя, дорогая, вернись! Я люблю тебя!»

Осмомысл проснулся, резко сел на ложе. Понял: это сон, и вздохнул с облегчением; Настенька жива, никуда не делась, Тимофей накануне ему доложил, что перевезли её вещи в левое крыло; стало быть, ночует под одной крышей с ним… Галицкий правитель прилёг, смежил веки и опять увидел внучку Чарга в красоте её наготы; попытался отогнать навязчивое видение, повернулся на другой бок, но оно не исчезло, продолжало будоражить плоть, заставляя сердце биться учащённо. «Ну уж нет, не поддамся этому искушению», - проворчал мужчина, встал с одра и, набросив шубу на плечи, запалил свечу. Взял какую-то византийскую книжку, наугад раскрыл. Это был сборник стихотворений светского поэта Христофора Митиленского, жившего за столетие до описываемых событий; на глаза Ярославу попались следующие строки, писанные по-гречески: «Что наша жизнь? Игра, не более. Так покорись судьбе и поступай, как выпадут из стаканчика на блюдо игральные кости…» Вспомнив вечер с Олегом и его предложение бросить кубики - звать Настасью или не звать, - даже содрогнулся от внезапного совпадения. Отшвырнул книжку прочь, сел и вытер выступивший на лбу пот. «Может быть, она действительно ведьма? - неожиданно родился вопрос. - Насылает чары, ворожит, колдует, и моя любовь - только колдовство? - Он перекрестился. - Нет, невероятно. Я ея знаю с детства, выросла на моих глазах. И Арепка не была ведьмой, лишь умела кое-что предсказывать из грядущего. Так чего ж бояться настоящей любви? И зачем противиться зову сердца? - Князь поёжился в шубе и уставился на пламя свечи. - Как узнать - хорошо или плохо? Кто подскажет? Намекнёт хоть немного? - Посмотрел на книжку, лежащую на полу. - «Покорись судьбе, поступай, как выпадут из стаканчика кости…» А? Попробовать? Если только в шутку…» Руку протянул к резному ларцу, вытащил стаканчик и кубики. Загадал: если вдруг окажется больше девяти, посещу Настю; если меньше - кликну челядь, пусть затопят баньку, чтобы вместе с паром вышло из меня это наваждение.

Постучал в стакане костями, выбросил на столик: вышло - три, четыре и два - ровно девять! Ну, не издевательство?

Он махнул рукой: коли так - никаких Настасий, стану мыться в бане! Растолкал охранника, задремавшего на посту возле входа в спальню, сделал распоряжение. Но когда доложили, что парная готова, можно начинать, сухо бросил: «Поднимите в левом крыле Настасью. Пусть приходит тоже».

Это было продолжением сна… Жаркая душистая баня, клубы пара, пахнущие полынью, он сидит в просторной рубахе, ждёт нетерпеливо, слышит хруст шагов по ночному снегу, скрип дверной петли, и в тумане появляется Настя, раскрасневшаяся, взволнованная, недоверчиво спрашивает его: «Звал ли, княже?» - «Звал, конечно звал!» они бросаются навстречу друг другу, И целуются бессчётное количество раз, плачут и смеются, и одежды падают на дощатый пол, и тела соединяются радостно, живо, молодо, победившая женщина раскрывается перед ним всецело, позволяя делать с собой любое…