Олег Широкий - Полет на спине дракона

• Название: Полет на спине дракона
• Автор: Олег Широкий
• Издательство: АСТ, Астрель, Хранитель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-033088-x, 5-271-12626-9, 5-9762-0074-5

О жизни и судьбе одного из самых известных правителей мировой истории, предводителе общемонгольского похода в Восточную и Центральную Европу, хане Золотой Орды Батые (1208—1255) рассказывает роман современного писателя Олега Широкого.

---

   — Сегодня ночью волчонок будет думать. Завтра — робко шептаться со своими. Мы подождём. В таких делах спешка пагубна. — Джучи был доволен и собой, и Маркузом. С Бату же пришлось, наконец, объясниться. — Кыпчаки опасны только весной, они воюют, когда зеленеют степи. — Джучи сегодня сиял довольством и бодростью. — Эх, сынок, скажешь, что опять плету сартаульскую вязь, но здесь такие тюльпаны — ты немного опоздал, не застал. Они тут красные, как будто впитали в себя цвет тех вечных потасовок, которые расцветают вместе с ними. Ты видел одну из последних сегодня, да. Скоро кыпчакам будет не до того, а я так боялся, что ни одного кречета поймать не успеем. А погляди, какого поймали, залюбуешься. Эх, сынок, дай помечтать о тюльпанах — отдохнуть. Расскажу и остальное. Не выпить ли нам? Раз уж мы воюем против Темуджина, давай-ка воевать и с его любимой трезвостью.

   — Согласен, — охотно сдался Бату, — отдыхай, эцегэ, отдыхай. Прости меня за всё моё чванство. Ты — умный, ты самый лучший хан. Готов тебя слушаться, я поверил. Дай палок моей строптивой спине, если ещё сомневаешься.

Они выпили за единомыслие, поговорили о том, о сём. Потом вернулись к делам.

   — В эту траву кыпчаки сами не сговорились, не успели. На следующую — мы им не должны этого позволить.

   — Всё, как у нас на Керулене. Прости, отец, но если нам правдиво пели про то, как Темуджин боролся за власть в юные годы, — ты делаешь то же самое. Только он там, а ты здесь. Разве не так?

Джучи нахмурился, его не переставало смущать мнимое сходство с Чингисом, но, с другой стороны, это почему-то и льстило.

   — Темуджин хорошо начинал, плохо кончил. Шагая по высокому хребту в темноте не вправо, так влево сорвёшься. Но ты не прав. Здесь многое не так, на Керулене жить легче.

   — Чем же легче? Те же степи, те же горы. — Бату ехал сюда из «учёной ямы» — как давно это было, — и ему всё казалось: не только родных людей, но и родные степи перенёс услужливый Мизир с Орхона на Иртыш.

   — Те, да не те, — улыбнулся Джучи, — зимой столько снега, что лошадь не пробьётся к нему копытом всю зиму. А чуть подтает: в новый мороз корка ледяная сверху — джуд. Погибель живому и вовсе.

В коренных нутугах — где швырял, играя со сверстниками, костяную биту маленький Темуджин, где натягивал свой первый детский лук карапуз Джучи — снега щадили людей. Толщина его покрова — жизнь или смерть для пастуха. Горе любому обоху, если на зимних пастбищах не стихают безжалостные бураны. Но такое бывало редко, такое — гнев Небес.

   — Ну, рассказывай, — недоверчиво встрепенулся Бату (он-то воображал, что все степи одинаковы), — как же кыпчаки тут живут зимой? Сами для лошадей траву из-под снега лопатами роют? Не нароешься. — Бату замолчал, подумав обо всём с другого бока. — Удружил нам Темуджин с дарёным улусом. Мало что под ногами полыхает. Я думал, тут степи как степи, а получается, держит нас Каган в кулаке. Захочет — подвезут его люди корм из Хорезма, не захочет — голодом уморит. Сами к нему на карачках приползём. Мало нам врагов, ещё и такое. — Мысль Бату поскакала куда-то в тёмную даль, но он её мягко сдержал: «не увлекайся». — Погоди. Так что, кыпчаки и корм для лошадей покупают у Хорезма? Чудно. А взамен что дают? Как они тут живут вообще?

   — Этого мало, — посмеивался хан над сыном, — что там зима? Вот Мизир свой глаз во всю ширь откроет — и высохнет трава, мёртвой будет, жёлтой. Не прокормишь тут скот и летом. Так-то.

Джучи вдруг затосковал. У них там, на Керулене, после весенних дождей зелень держалась до осенних холодов. Летом жиреют овцы и кони — это хорошо. Но именно сытное, счастливое лето — самое время для набегов меркитских и татарских.

Теперь набегов нет. Истребил Темуджин разбойников, но с каждой новой травой поют улигерчи всё более истово о страшных, бесконечных войнах недавних времён, поют о сне в полглаза, об одиночной охоте отважных удальцов (как бы самому добычей не стать), о сабле, что и во сне из рук не выпускали. Поют улигерчи настырно и громко (попробуй не спой), отвлекают народ от сражений других. Чтоб не думал он о малопонятных далёких походах, навеки забирающих у «доителей кобыл» подросших сыновей.

Забирающих, как тяжёлую дань-ховчур[83] за голодный покой в родной степи.

   — И что, нам подвозили зимой ячмень и овёс из-под Ургенча?

   — В эту зиму — да. Но долго так продолжаться не может, да и сколько нас — монголов, кераитов? С каждой стычкой всё меньше. Вот и сегодня троих потеряли: одного дурбена, двух олхонутов. Олхонуты — обох нашей бабушки.

   — А как живут кыпчаки?

   — У них интересно. Каждый обох уходит на лето по тайным горным тропам высоко, туда, где Мизир не выжигает траву. Их молодёжь гонит овец и лошадей ещё выше — на сытные пастбища-джейляу, а старики запасают сено для зимовников. У них там укреплённые деревни, в которых они просиживают зиму, есть и тайные ущелья. Молодые — в набег, а женщины и дети надёжно защищены. Кыпчака огнём жги, шкуру дери — ни один из них не выдаст. Не расскажет, где родовые зимовки, где ущелья, где джейляу. — Джучи подался вперёд, заговорил быстрее, будто жалуясь: — Темуджин тут недавно прислал «дальнюю стрелу». Приказал: «Поймай кыпчаков, выведай, где у них джейляу. Иди туда ближе к зиме с отрядами, сожги заготовленное. Тогда кыпчаки на карачках приползут».

   — И что?

   — Я другое задумал, для того и поймал этого юного кречета. Люди на джейляу разобщены на маленькие группки, их там мало — это одна дыра в кыпчакском шатре. Они там без стариков — это дыра другая. Делая все любят, к словам его молодые уши бегут, как овцы на соль, старых же он раздражает... Это третья дыра.

Голова у Бату работала стремительно, дальше он и сам всё додумал. Люди Делая — это те, кому в скучных кочевьях тесно, такие — колючка в сапоге у старейшин, кость в старом горле у тех, кто по заветам предков живёт.

В монгольских степях таких строптивцев в леса выгоняли, называли «людьми длинной воли». Но в лесах они сколачивали шайки и стали СИЛОЙ.

Не то у кыпчаков. Каждое лето удальцов разобщают горные пастбища, а с новой травы — начинай сначала. К весне же расцветают не только тюльпаны — работорговля тоже. «Лишних людей», тех, кто старейшинам неудобен, объявляют «одержимыми злыми духами» и продают на булгарских и хорезмских базарах.

«Свои своих, отвратительно, — Бату стало приятно, что он всё-таки монгол, а не кыпчак, — в нашем народе низости такой не водится».

Значит, Джучи спровоцировал набег для того, чтобы неудобных людей, наконец, ОБЪЕДИНИТЬ, вырвать на лето из-под скучного кнута пастуха. Он хочет создать кыпчакских «людей длинной воли», СВОЕЙ «длинной воли». Как просто. Их руками нужно захватить, а не уничтожить зимние пастбища. Молодых пастухов, оторванных от старейшин и прорицателей, переманить на свою сторону легко. «Кто хочет, пусть идёт на войну — саблей добудет богатство. Добрый хан Джучи всем найдёт занятье по душе. А что сейчас имеете? Чужие стада без продыху пасёте», — скажет им Делай, вернее МЫ его голосом скажем. А ближе к зиме — свалим их же руками обеззубевших без юной поросли старейшин-беков.

«И будет бескровная победа, — восхитился Бату, — хоть один костерок под ногами погасим. Ущелья для женщин и детей — укрыться при карательном походе Темуджина — тоже не лишнее. Только бы удалось! Только бы Делай согласился!»

Всё это он высказал отцу, чтобы проверить свою способность понимать чужие мысли с полуслова. Однако Джучи даже слегка испугался такой прыти.

— Не так всё безоблачно, но в главном — догадался. Где научился так рассуждать?

   — У того, с кем решили воевать, в «яме» Темуджина, — привычно скривил губу царевич. — Чей это план? Твой или Маркуза?

Джучи ждал этого вопроса, но отвечать на него не хотелось. Ответил.

   — Это сразу видно... — незаслуженно ткнул он отца, тот сразу сник.

«Что бы сделал на моём месте Темуджин? — привычно пожалел себя хан. — Выбил бы у подчинённых охоту не только задавать подобные вопросы, думать бы в эту сторону запретил. Все люди правителя — его продолжение».

Всё воодушевление разговора улетучилось, как жар О! залитого костра, полыхнуло стоячим белым дымом обиды и злости. А Бату даже не понял, что он жесток. Как всякий юноша, царевич был способен соображать, но не сопереживать чужим слабостям. Он был ещё слишком беспощаден к старшим.

   — Не стоит кусать за материнский сосок только потому, что выросли зубки, — не выдержал Джучи, укорил.

   — Не стоит выдавать чужой сосок за свой, эцегэ. Не стоит думать о сосках тому, кто не хочет уподобиться женщине.

   — Иди, иди к своему Маркузу, — ревниво процедил Джучи, у него вдруг заболела голова.

Бату, Боэмунд, Маркуз. 1223 год