Олег Широкий - Полет на спине дракона

• Название: Полет на спине дракона
• Автор: Олег Широкий
• Издательство: АСТ, Астрель, Хранитель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-033088-x, 5-271-12626-9, 5-9762-0074-5

О жизни и судьбе одного из самых известных правителей мировой истории, предводителе общемонгольского похода в Восточную и Центральную Европу, хане Золотой Орды Батые (1208—1255) рассказывает роман современного писателя Олега Широкого.

---

Так они тщетно пытались спасти хоть что-то.

«О чём закручинился, повелитель?» — так спрашивают в сказках существа, наделённые волшебной силой. Боэмунд уже догадывался, о чём пойдёт разговор. Решение же его посетило поутру, после ночи раздумий.

   — А то не знаешь... Цепкие лапы забот не отпускают меня, Бамут, — пожаловался хан. — То, что удалось в Ульдемире и Рязани, тут — не годится — всё другое. В Залесье были мурома, мордва и вятичи — ярые союзники против мелькитского Креста. А в здешних землях — мелькиты все... Остальных извели под корень.

Бату замолчал, собирая в клубок невесёлые мысли. Да, тучи снова сгущались. Галицкого князя с черниговским поссорить не удалось, а земля под ногами тлеет. Уйдёт войско на Запад, и всё тут, в тылу, всполошится, что тогда? Оставлять в городах своих людей — где их взять? Милостью Ясы они тут лихо порезвились. Козельск и Чернигов по ветру развеяли, а такое помнят долго.

Народ жжёт запасы, бьётся с отчаянием обречённых. Да и с Киевом тоже... Сподобился же Мунке договариваться о сдаче в такое неудобное время. Что ж о том сетовать — теперь не исправишь.

Поначалу люди Бату понадеялись на призрачную зацепку. Полтора века назад Олег Святославич Черниговский пытался наладить контакт с несторианами для борьбы с киевской метрополией. Но было это давно и закончилось неудачей. Попытки возбудить в людях память об этом склонили на сторону Бату (сколько несториан в его войске) кое-кого из местных бояр, но поддержки у остальных не обрели.

И тут у Боэмунда возникла идея воспользоваться застарелой незажившей враждой между общинами землепашцев и княжескими тиунами. Это была удачная мысль. Именно здесь многолетняя пря не тлела, а почти пылала. А всё потому, что во всех междоусобицах каждый хотел поселиться именно в этих землях. И если горожане предпочитали ту или иную княжескую династию, общинники-миряне мечтали вовсе освободиться от гнёта князей. Вняв неожиданному совету Боэмунда, Бату решил, что в этих землях стремление освободиться нужно всячески поддерживать.

Так возник договор с болоховскими князьями, которые даже и Рюриковичами-то не были. Они обещали снабжать войско зерном, местная молодёжь с готовностью пополнила поредевшие сотни. За это джихангир обещал оберегать крестьян от мести Даниила Галицкого.

Правда, горожанам всё-таки пришлось несладко, но трагедии Торжка, Чернигова, Киева и Рязани больше не повторились. Ведь теперь перед приходом монголов люди не спасались в городах, а, напротив, убегали из городов.

Бату. 1240 год и далее

Ирония истории. Монголы поддерживали князей против бояр в Руси Залесской, а в Западной Руси — наоборот — крестьян против князей.

После падения Киева, после пожара в своей «несостоявшейся столице» в Бату что-то надломилось — он перестал ощущать сладость войны. Хорошо бы отдышаться, наградить достойных, накормить голодных, примириться с разорённым народом, зализать раны, им же, Бату, причинённые. Ему — никому другому — править в этом урусутском улусе, и хорошо бы не костями вдоль пыльных дорог, но людьми живыми и преданными.

Как похожа в очередной раз оказалась его судьба на судьбу эцегэ Джучи, который унаследовал Хорезм, им же самим по чужому приказу разорённый.

Однако об отдыхе и мире можно было бы мечтать, будь он самостоятельным ханом, а не погонялкой чужого чудовища.

Если послушать сказителей (и историков), то получается, что монголы воевали с русичами. Вот, мол, стержень похода на Вечерние страны. Всё не так. Какую битву ни возьми, если бы выдернул некий великан вслепую всадника с одной воюющей стороны и всадника с другой — с удивлением обнаружил бы он, что оба они — кыпчаки. Зачерпнул бы огромной ладонью ещё раз: попался бы ему случайный русич, два джурдженя и снова целая куча кыпчаков, «иже рекомых половцев».

Задуман был монголами поход — против них... вездесущих, ископавших курганами безбрежные просторы. Их выбор — кого поддержать, кого предать — решал всё в этой войне.

Поводом успешно завершённого похода на Запад была «кыпчакская опасность» — мол, могут кыпчаки напасть на беззащитный монгольский Коренной улус в неудобное время, когда войска воюют вдалеке. «Ибо столько же алданов от реки Танаис[112] до Золотого Онона, сколько от Онона до Танаиса».

Бату и поначалу был одним из тех немногих, кто в эту опасность не верил — ему ли, прожившему столько на Иртыше, не знать этого странного народа. Какие там дальние походы? Им бы, кыпчакам, друг с другом разобраться, самих себя резать перестать.

А как они могли перестать, ежели своих лучших людей — таких, как его Делай например, — из племён изгоняли, в рабство продавали, «изблёвывали», как старец непереваренные куски.

Бату улыбнулся: Угэдэй и Джагатай послали его на эту войну, чтобы рассудительные иртышские кимаки хана Инассу, разбежавшиеся по пустыне хорезмийские грабители караванов, дикие половцы-разбойники Заитилья[113], отчаянные, но послушные нукеры хана Бачмана (здешнего очередного «Темуджина»), хитрые интриганы хана Котяна, греющие руки на усобицах русских «коназов»... чтобы все эти поросли тюркского племени, называемые в ставке Угэдэя общим именем кыпчаки, не объединились и не ударили по монголам. Смешно.

То смешно, что именно благодаря его походу эти разнопёрые тюрки только и могли собраться в один податливый и опасный кулак. Могли... и собрались.

Только немного иначе, чем в ставке полагали, ибо ОБЪЕДИНИЛ ИХ БАТУ.

Джихангир не мог не понимать, что мухни Гуюка не дремлют — разнюхивают и тревожно замечают, как ширятся ряды вновь принятых удальцов, подчинённых джихангиру, а не правительству в Каракоруме. Что в таком виде они впервые стали опасны для империи. Что под его началом они как раз и могут вторгнуться в монгольские степи.

Однако соглядатаи Боэмунда следили и доносили утешительное. Да, так и есть — Гуюк понял опасность только сейчас, только здесь, далеко от родных орхонских шатров.

Всего этого, слава Небу, не понимали там, в далёком сердце империи. Не догадывался об этом простодушный Угэдэй, недооценивал такого свирепый Хранитель Ясы Джагатай.

А канцлер Юлюй Чуцай? И он не догадывался. Он просто — знал. Твёрдо ведал, что гибелью для «Империи Ясы» станут не какие-то там несчастные кыпчаки. Кончиной для империи Угэдэя и Джагатая и для всего Чингисова наследия станет УСПЕХ вечернего похода, укрепивший Бату на землях Вечерних стран, а его, Чуцая — на Востоке. А как же? ДЛЯ ТОГО И ЗАДУМАН БЫЛ ПОХОД.

Да, именно о таком они долго говорили в Каракоруме, тогда, давно, после смерти Тулуя — всемогущий канцлерджуншулин, смотрящий далеко вперёд, и опальный, неприлично молодой Бату-хан.

Юлюй Чуцай понимал многое.

С одной стороны (улыбнись Бату удача), такой человек никогда не поведёт тумены, набранные из удальцов Вечерних земель, на него — своего союзника. Зачем ему это?

А с другой стороны, если вдруг зашатается Чуцай на зыбком высоком гребне (ой зашатается) — Бату его поддержит войсками.

Итак — по давнему с джуншулином замыслу — кыпчаков нужно было не покорить, а приручить, и русских — тоже. Это была их с канцлером тайна.

Была и ещё одна — третья причина похода: желание Юлюя Чуцая зашвырнуть подальше своих противников-несториан.

Была и четвёртая: заставить Субэдэя воевать в нужное время в нужном месте.

Одной сетью сразу четырёх дроф — это было в его, Чуцая, духе.

И вот — удалось. Пока утопали основные силы Бату в урусутских снегах, сын Тулуя, неистовый Мунке, сумел не столько разбить, сколько убедить здешних кыпчаков — называвших себя куманами — не поддерживать неудачника Бачмана (отловленного и убитого на одном из итильских островов), а искать свою судьбу в рукавице монгольского джихангира. Сын героя джурдженьской войны обрушился молниеносным рейдом на куманские зимовники, где хранились запасы сена.

Доброе слово, как известно, убеждает голодного быстрее, чем сытого, и после захвата зимовников Мунке сдавались охотно. Тем более что сдача эта означала не тяжёлое рабство, а манило будущей добычей в новых боях.

Теперь, после гибели несчастной мелькитской столицы Кива-меня, все кыпчаки от Иртыша до Борисфена благоволят джихангиру, но...

Но не обманывай сам себя. Все, да не все.

Сеть, накинутая на половцев-куманов, оказалась дырявой... Хитрый хан Котян с западного края степи успел-таки вырваться, ушёл в венгерские степи. Пытаясь влезть в его шкуру, Бату понимал: Котяну покоряться резону нет, и вот почему: на западе раскинулась мягкая, приветливая венгерская степь-пушта[114].