Борис Соколов - Гоголь

• Название: Гоголь
• Автор: Борис Соколов
• Издательство: Алгоритм
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-9265-0001-2

Данная энциклопедия представляет собой наиболее полный (в одном томе) свод документов и материалов о жизни и творчестве Николая Васильевича Гоголя. …Задачу настоящей энциклопедии я вижу не в том, чтобы дать какую-то оригинальную трактовку образов Гоголя и событий его биографии, а в том, чтобы собрать воедино наиболее интересные и яркие суждения и факты, все богатство и разнообразие существующих мнений. Это поможет читателю представить себе Гоголя во всей его широте и противоречивости и составить свое мнение об авторе «Ревизора» и «Мертвых душ», выбрать для себя своего Гоголя.

---

Осенью 1848 г. в Москве Гоголь остановился в собственном доме Ш. в Дегтярном переулке, близ Тверской улицы.

Следующее письмо Ш. Гоголь отправил только два года спустя, 18 июля 1850 г., из Васильевки: «Податель этого письма — племянник мой Николай Трушковский, о котором я уже тебе писал в прошлом письме моем. Снабди его, добрый друг, какими можешь рекомендациями и письмами к казанским профессорам по факультету восточных языков, к которым он возымел охоту. Этим ты сделаешь истинное добро, потому что юноша чистой души и самых хороших расположений. Я еще сижу в Малороссии и подымаюсь на юг не раньше, как через полтора месяца: жары невыносимые. Нет сил ни работать, ни даже лечиться; одно, что решаюсь употреблять, — это купанье. Я думаю, ты им также пользуешься. Засухи непомерны, но при всем том Бог спас от полного неурожая. Чьими-то святыми молитвами вызванный дождь вдруг пошел назад тому недели полторы, продолжался всего полдня и спас весь край. Нужно жить с землей и видеть здесь на месте, как достается хлеб, чтобы выучиться хоть сколько-нибудь благодарить Бога. Но Боже, Боже! как мало мы достойны благодеяний, как скоро привыкаешь ко всему, как склонен к неблагодарной бесчувственности бедный человек. Как нечувствительно он отдаляется от Бога даже и тогда, когда еще думает, будто с Ним. О, храни нас Святая Сила! и тебя, и меня, и весь дом твой! Передай душевный братский поклон Софии Борисовне (жене Ш. — Б. С.) и обними за меня деток».

Как писал Ш. гоголевской двоюродной сестре М. Н. Синельниковой, что летом 1851 г. Гоголь читал у него на подмосковной даче семь глав из второго тома «Мертвых душ» «можно сказать, наизусть по написанной канве, содержа окончательную отделку в голове своей».

25-26 июля 1851 г. Гоголь писал Ш. насчет второго тома «Мертвых душ»: «Убедительно прошу тебя не сказывать никому о прочитанном, ни даже называть мелких сцен и лиц героев. Случились истории (очевидно, слухи о содержании прочитанных глав дошли до кого-то, кто заподозрил, что послужил прототипом их персонажей. — Б.С.). Очень рад, что две последние главы кроме тебя, никому неизвестны. Ради Бога, никому». 27 июля 1851 г. Ш. отвечал Гоголю: «Успокойся. Даже и жене я ни одного имени не назвал, не упомянул ни об одном событии. Только раз при тебе же назвал штабс-капитана Ильина, но и только. Тайна твоя для меня дорога, поверь. С нетерпением жду 7-й и 8-й главы. Ты меня освежил и упоил этим чтением». 30 сентября 1851 г. Гоголь признавался в письме Ш.: «Дух мой крайне изнемог; нервы расколеблены сильно. Чувствую, что нужно развлечение, а какое, — не найду сил придумать».

В феврале 1852 г. Ш. писал М. Н. Синельниковой: «За неделю до масленицы Гоголь казался совершенно здоровым и бодрым. В течение всей зимы я радовался за него, что он хорошо выносит московскую зиму, которой боялся. Нередко обедал он у нас, после обеда занимался со мною чтением корректур первого и второго тома своих сочинений, в которых он выправлял слог, а я правил под диктовку его. Другие два тома печатались в то же время. В последний раз занимались мы с ним этим делом в четверг перед масленицей (31 января. — Б. С.)… Из расспросов слуги Гоголя я узнал, что Гоголь лечился в доме и каждое утро обертывался мокрой простыней. Так было в декабре и генваре месяце. Он никогда не говорил мне о том. Лечение его было прервано. Потом возобновил его опять, но, обернувшись простынею, не согревался. Такое лечение было совсем не по его слабому сложению. Я думаю, в нем заключалась главная причина его болезни. Когда я его расспрашивал о том, он сказал мне, что лечение освежило его силы и он чувствовал себя бодрее, но, конечно, это была искусственная бодрость… В понедельник на масленице (4 февраля. — Б. С.) приехал он ко мне в пять часов вечера, чтобы сказать, что некогда ему теперь заниматься корректурами. Я и жена заметили перемену в лице его и спросили, что с ним. Он отвечал, что дурно себя чувствовал и кстати решился попоститься и поговеть. Я спросил его: „Зачем же на масленой?“ — „Так случилось, — говорит он. — Ведь и теперь церковь читает уже „Господи, владыка живота моего!“ и поклоны творятся…“ Пятого, после лекций моих, я поехал к нему и застал его на отъезде. Он жаловался мне на расстройство желудка и на слишком сильное действие лекарства, которое ему дали. Я говорил ему: „Но как же ты, нездоровый, выезжаешь? Посидел бы три дня дома — и прошло бы. Вот то-то не женат: жена бы не пустила тебя“. Он улыбнулся этому… В среду (6 февраля. — Б. С.) он опять был у меня. Казалось, ему лучше: лицо было спокойнее, хотя следы усталости какой-то были видны на нем. Я приписывал их посту… В тот самый день, как приобщился он святых тайн (7 февраля. — Б. С.), я был у него и со слезами, на коленях, молил его принять пищу, которая могла бы подкрепить его, но он как будто оскорбился такою просьбою, уверял меня, что ест весьма довольно… Мысль о смерти его не оставляла. Еще, кажется, в первый понедельник он позвал к себе графа Толстого и просил его взять к себе его бумаги, а по смерти его отвезти их к митрополиту и просить его совета о том, что напечатать и чего не напечатать. Граф не принял от него бумаг, опасаясь тем утвердить его в ужасной мысли, его одолевавшей… В последние дни имел он еще силы писать хотя дрожащей рукою… На длинных бумажках писал он большими буквами: „Аще не будете малы, яко дети, не внидете в царствие небесное“. Потом молитву Иисусу Христу против сатаны, чтобы Иисус Христос связал его неисповедимою силою креста своего. Последние слова, написанные им, были: „Как поступить, чтобы признательно, благодарно и вечно помнить в сердце полученный урок?“ К чему относились эти слова, — это осталось тайной… Одним из последних слов, сказанных им еще в полном сознании, были слова: „Как сладко умирать!“»

28 марта 1852 г. Ш. писал П. Я. Чаадаеву: «В понедельник, во второй день Пасхи, минет сороковой день по кончине Гоголя. В Даниловом (монастыре. — Б. С.), в десять с половиной часов утра, начнется заупокойная обедня и потом панихида по душе усопшего, а потом предложена будет трапеза сорока бедным, монашествующей братии и нам, участникам поминовения, в келье архимандрита. Издержки каждого участника десять рублей серебром. Вы, конечно, примете участие в этом поминовении, потому я счел долгом уведомить вас об этом. Отрадно будет услышать воскресную песнь вместе с заупокойной на могиле того, кто так любил и так глубоко чувствовал праздник воскресения. Мне хочется за трапезой прочесть его „Светлое Воскресение“».

7 мая 1852 г. Ш. составил «Записку о печатании сочинений покойного Н. В. Гоголя и о сумме денег, им на то оставленной»: «При жизни покойного Н.В. Гоголя, им самим, с дозволения московской цензуры, начато печатание 4-х томов его сочинений в трех типографиях: первых двух томов в Университетской, 3-го в типографии Готье, 4-го в типографии Семена. В Университетской напечатано 19 листов, остается еще примерно 16,5 листа. У Готье отпечатано 16, остается 2 листа, у Семена отпечатано 6, остается 17 лист… Сумма на издержку. После Н.В. Гоголя осталось в моих руках от его благотворительной суммы, которую он употребил на вспоможение бедным молодым людям, занимающимся наукою и искусством, — 2.533 руб. 87 коп. Его карманных денег — 170 р.10 к. Итого 2.703 р. 97 к. Деньги от его благотворительной суммы назначал он употребить теперь на напечатание его сочинений с тем, чтобы по выручке издержек она следовала опять своему назначению… В каком состоянии находится теперь дело? По смерти Николая Васильевича я получил приказание остановить издание его Сочинений впредь до разрешения начальства. Лица, принимающие живое участие в судьбе семейства покойного, заботятся о том, чтобы получить на то высочайшее разрешение. Необходимо также для продолжения дела, чтобы родные Николая Васильевича, имеющие права на наследство его имением и, следовательно, по закону пользующиеся 25-летним правом печатания его Сочинений в свою пользу, прислали мне полномочную доверенность на то, чтобы распоряжаться изданием его Сочинений по моему благоусмотрению и доброй воле и отсылать им только отчеты и доходы. Как трудился я в этом отношении для покойника при жизни его, так не откажусь потрудиться и для его семейства. В течение 25 лет печатание его Сочинений уже изданных и еще неизданных может составить весьма значительный капитал. Теперь ни Сочинений его, ни „Мертвых Душ“ уже нет в продаже, уцелевшие же в книжных лавках экземпляры продаются по цене неимоверной. Родные покойника могут быть уверены, что их интересы так же будут для меня дороги, как были интересы покойного, которого дружба и память останутся навсегда священны для моего сердца».

ШЕРЕМЕТЕВА Надежда Николаевна (урожденная Тютчева, 1775–1850),

тетка поэта Федора Ивановича Тютчева (1803–1873) и теща декабриста Ивана Дмитриевича Якушкина (1793–1857). Была близким другом Гоголя. Они познакомились в марте 1842 г. на вечере у Киреевских, где Гоголь читал главу «Мертвых душ». Ш. оказалась человеком очень набожным и на этой почве сблизилась с Гоголем. Очень быстро они подружились.