Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

• Название: Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»
• Автор: Лев Толстой
• Издательство: АгентPDF8f070fbc-092c-11e0-8c7e-ec5afce481d9
• Жанр: Русская классическая проза

---

16—18 ноября Толстой пишет Страхову о том, что он «немножко ожил», перестает «презирать себя» и льстит себя гордой надеждой, что художественное творчество нашло на него эти последние дни. Ему же он пишет около 6 декабря: «Я, слава богу, работаю уже несколько времени и потому спокоен духом», а около 7 декабря сообщает Фету: «Я понемножку начал писать и доволен своею судьбой». Через два дня, 9 декабря, С. А. Толстая пишет сестре: «Анну Каренину» мы пишем, наконец, по-настоящему, т. е. не прерываясь. Левочка, оживленный и сосредоточенный, всякий день прибавляет по целой главе, я усиленно переписываю, и теперь даже под этим письмом лежат готовые листочки новой главы, которую он вчера написал. Катков телеграфировал третьего дня, умолял прислать несколько глав для декабрьской книжки, и Левочка сам на днях повезет в Москву свой роман» (Архив Т. А. Кузминской). Около 10 декабря Толстой пишет Фету: «Работа моя идет хорошо, и готово почти на книжку».

В середине декабря Толстой лично отвез в Москву Каткову новые главы романа, заканчивавшие пятую часть. Они были напечатаны в декабрьской книжке «Русского вестника» с указанием на то, что причиной перерыва в печатании романа были «обстоятельства, препятствовавшие автору заняться окончательной отделкой произведения».

Оставались не напечатанными еще две части и эпилог, который в процессе работы над ним вылился в самостоятельную, восьмую часть романа.

Как видно из писем Толстого, от 11—12 января 1877 г. к брату Сергею Николаевичу и к Страхову, он понемногу входил в работу над дальнейшим материалом романа. В январскую книжку журнала были посланы очередные начальные главы шестой части, но в работе над материалом для февральской книжки Толстой испытал значительные затруднения. В этой книжке были напечатаны главы, содержащие в себе рассказ о поездке Долли к Анне в имение Вронского Воздвиженское, о жизни Анны и Вронского в деревне и описание губернских выборов.

Во второй половине января С. А. Толстая пишет сестре: «Читали ли вы «Анну Каренину» в декабрьской книге? Успех в Петербурге и Москве удивительный… Для январской книги тоже дослано уже в типографию, но теперь Левочка что-то запнулся и говорит: «Ты на меня не ворчи, что я не пишу, у меня голова тяжела», и ушел зайцев стрелять» (Архив Т. А. Кузминской).

Сам Толстой в ответ на письмо Страхова от 16 января 1877 г., в котором сообщалось об общем восторге в петербургских кругах от глав «Анны Карениной», напечатанных в декабрьской книжке «Русского вестника», писал Страхову 25—27 января: «Успех последнего отрывка «Анны Карениной», признаюсь, порадовал меня. Я никак этого не ожидал и, право, удивляюсь и тому, что такое обыкновенное и ничтожное нравится, и еще больше тому, что, убедившись, что такое ничтожное нравится, я не начинаю писать с плеча, что попало, а делаю какой-то, мне самому почти непонятный, выбор. Это я пишу искренно, потому что вам, и тем более, что, послав на январскую книжку корректуры, я запнулся на февральской книжке и мысленно только выбираюсь из этого запнутия».

На некоторое время после этого работа у Толстого над романом приостановилась. 4 февраля он писал Страхову: «Поверите ли, я нынче (я уже недели не могу работать) говорю жене, как дурно, что Страхов не пишет, а вместе с тем это меня утешает. Если он не пишет, и мне простительно».

Для правки корректур текста февральской книжки Толстой в конце февраля лично съездил в Москву.[1894] В мартовской книжке «Русского вестника» появились первые главы седьмой части. В марте Толстой много работал над романом, торопясь его закончить в апрельской книжке журнала, чтобы приступить к новой работе. 3 марта С. А. Толстая записывает в свой дневник: «Вчера Лев Николаевич подошел к столу, указал на тетрадь своего писанья и сказал: «Ах, скорей, скорей бы кончить этот роман (т. е. «Анну Каренину») и начать новое. Мне теперь так ясна моя мысль. Так в «Анне Карениной» я люблю мысль семейную, в «Войне и мире» любил мысль народную, вследствие войны 12-го года, а теперь мне так ясно, что в новом произведении я буду любить мысль русского народа в смысле силы завладевающей». И сила эта у Льва Николаевича представляется в виде постоянного переселения русских на новые места на юге Сибири, на новых землях к юго-востоку России, на реке Белой, в Ташкенте и т. д.»[1895] Около 6 марта Толстой пишет Страхову о том, что он очень занят работой над «Анной Карениной», несмотря на приливы к голове, мешающие работать, и что писать ему очень хочется, и, сколько есть силы, он пишет, а около 12 марта сообщает Фету, что работа над романом не только приходит, но пришла к концу, и остается только эпилог, который его «очень занимает». Тогда же, 12 марта, С. А. Толстая пишет сестре о работе Толстого над романом: «Всё это время он много писал, и во всякой книге «Вестника» печатается его «Анна Каренина». В апрельской книге будет конец, и над ним теперь придется работать. И рада буду, когда он кончит этот роман и отдохнет» (Архив Т. А. Кузминской).

V.

Работая над материалом не подготовленных еще к печати частей романа, начиная со второй, Толстой коренным образом переработал всё то, что для этих частей заготовлено им было в период ранней работы над романом, до первой попытки его печатания в 1874 г. Очень многое было написано заново. Не говоря уже об эпилоге (восьмой части), почти целиком была заново написана седьмая часть; очень многое вновь было написано и для частей пятой и шестой; меньше сравнительно с другими частями, но безотносительно большой переработке подверглись и части вторая, третья и четвертая.

Остановимся на характеристике наиболее существенных черновых вариантов, относящихся к тексту романа от второй по седьмую часть включительно.

Первоначально эпизод примирения Вронским двух его товарищей с титулярным советником, вступившимся за честь жены, был рассказан от лица автора (см. вар. № 36, рук. № 24), но затем Толстой весь этот инцидент передал от лица Вронского. Кстати, материалом для эпизода послужил действительный случай. В упомянутом выше письме от 15—20 марта 1874 г. Толстой обратился к Т. А. Кузминской со следующей просьбой: «Спроси у Саши-брата, можно ли мне в романе, который я пишу, поместить историю, которую он мне рассказывал об офицерах, разлетевшихся к мужней жене вместо мамзели, и как муж вытолкнул и потом они извинялись. Дело у меня происходит в кавалерийском гвардейском полку, имена, разумеется, не похожи, да я и не знаю, кто были настоящие, но всё дело так, как было. История эта прелестна сама по себе, да и мне необходима. Пожалуйста, напиши».

Главы, в которых идет речь о пребывании Щербацких на водах, подверглись нескольким существенным переработкам. Наиболее значительной переработке подвергся образ девушки, с которой сблизилась на водах Кити и которой она была увлечена. Вначале (вар. № 49, рук. № 30) это двадцативосьмилетняя англичанка мисс Флора Суливант (или Суливан), дочь пастора, живущая за границей с английским семейством. Она одета скромно, но безвкусно, у нее очень длинная, уродливая талия, маленькие голубые глаза и горбатый большой нос, но она импонирует Кити всем своим нравственным существом. Она христиански набожна, в духе протестантского пуританизма, и во всех своих филантропических поступках руководствуется «христианским законом». Однако она далеко не педантка: она любит читать, обо всем имеет понятие, любит рисовать, шить, хозяйничать и умеет вести разговор в гостиной. В следующей рукописи (№ 31) вместо англичанки Флоры Суливант выступает русская девушка – Варенька. Нравственный облик девушки не изменен с переменой ее национальности, но религиозность, доходящая до пиетизма, у нее значительно ослаблена (в окончательной редакции о религиозной настроенности Вареньки уже ничего не говорится, а подчеркивается лишь нравственная высота ее облика). В дальнейшем внешний облик Вареньки становится гораздо более привлекательным, чем это было в первом варианте. Характерно, что в первоначальном варианте о религиозной настроенности мисс Суливант Толстой говорит сочувственно, в сочувственном тоне говорится в раннем варианте (№ 55, рук. № 31) и о г-же Шталь, позже особенно иронически поданной Толстым.

Первоначально главой русского семейства, зa которым ухаживала Варенька и Кити, оказывался профессор; затем профессор был заменен художником. В варианте № 50 (рук. № 33) было зачеркнуто указание на связь Вареньки с г-жей Шталь и сказано, что она приехала на воды с семьей русского профессора, но затем Толстой восстановил прежнюю ситуацию – близость Вареньки с г-жей Шталь, по отношению к которой она является приемной дочерью.

В варианте № 71 (рук. № 51) семейная драма Каренина осмысляется им в терминах канцелярской практики: «факт как бы официально был зaявлен ему – поступило заявление в правильной, определенной форме и требовало, как входящее, своего соответственного исходящего». Главное успокоение Алексею Александровичу дает служебная деятельность с ее отчетливо налаженной, механической системой. В конце концов Каренин создает для себя утешительную философию фатализма, по которой «в этом мире не было и не могло быть сомнений, что нужно и не нужно, что хорошо и что дурно… Всё было ясно, просто, отчетливо, элегантно в своем отвлеченном роде и несомненно… Дан толчок, дано высшее распоряжение и, бесконечно дробясь, расходятся повеления, предписания и волны… Сомневаться в том, что хорошо или дурно, тоже нельзя, как сомневаться в явлениях высших сил. Идет свыше, и вопрос о том, хорошо или дурно, не существует». Если же действия исходят не свыше, и ты сам должен быть первым толчком, и тут не может быть сомнений, потому что существует теория, приложимая ко всем случаям, изложенная в книгах, и нужно только всегда ее держаться. Во всех случаях при своих сомнениях человек может получить «ответ точный, определенный за №, подписом компетентных лиц и изложенный одним определенным, пригодным для своей цели языком». В сфере личных интересов для человека, искушенного в тайнах жизни и стоящего на известной высоте, как Алексей Александрович, чередование хорошего и дурного, нужного и ненужного имеет свою определенную закономерность, свой глубокий смысл и подчинено стройной гармонии.