Андрей Марчуков - Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы

• Название: Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы
• Автор: Андрей Марчуков
• Жанр: История
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-227-05824-9

Что такое украинский национализм и какой идейный заряд он несет? Кто и зачем изгоняет русскую культуру, язык и идентичность из информационно-культурного пространства Украины? Чем вызвано противостояние внутри украинского общества? А главное: что такое «Украина», откуда и как она появилась, каков ее исторический путь?

В монографии на широком источниковом материале впервые в отечественной историографии исследуются ход, движущие силы и механизмы создания украинской нации в ключевой для этого процесса период – 1920–1930-е годы. Через призму деятельности украинского национального движения анализируются феномен украинского национализма, его идеологическая и мировоззренческая направленность, рассматриваются взаимоотношения украинской, русской и советской идентичностей, излагается идейно-политическая борьба в компартии Украины и Православной церкви. Книга позволяет по-новому взглянуть на современные национальные, культурные, языковые и политические процессы, имеющие место на Украине, выяснить особенности и перспективы российско-украинских отношений.

---

Русская интеллигенция была по преимуществу городской. К ней относились инженерно-технические кадры, основная масса профессорско-преподавательского состава высшей школы, особенно специалисты по естественным и техническим наукам, медицинский персонал, часть учительства, а также значительная часть служащих. По социальному происхождению эта интеллигенция принадлежала к буржуазным и мелкобуржуазным слоям города и села[110]. Украинская интеллигенция по своему составу была преимущественно сельской (землемеры, агрономы, ветеринары и, конечно, учительство) и пополнялась за счет мелко– и среднебуржуазных слоев села.

Другим поставщиком кадров для украинской интеллигенции был город. Несмотря на то что города Малороссии были носителями в первую очередь русской (и во многом еврейской[111]) культуры, именно в них формировалась украинская интеллигенция, именно там развивалось украинское движение. Источником ее пополнения были предместья, полумещанские районы, в которые попадали выходцы из сел, дети торговцев, мелкие собственники.

Конечно, далеко не все эти люди связывали судьбу с украинской идеей. Многие стремились овладеть «высокой» русской культурой и резко повысить свои возможности, перешагнув рамки местной провинциальности. Но именно они, «интеллигенты в первом поколении», которые находились в переходном состоянии, покинули свою прежнюю социальную среду и не успели еще утвердиться в новом социальном статусе, чаще всего пополняли ряды украинской интеллигенции.

Пополнялась она и за счет выходцев из верхушки городской разночинской интеллигенции – гуманитариев, преподавателей, публицистов, юристов, банковских и кооперативных деятелей, земцев. Еще одной немногочисленной группой, которая поставляла кадры национальной интеллигенции, стали выходцы из привилегированных слоев – помещиков, потомков казацкой старшины, крупных хуторян, незнатных по происхождению, но экономически сильных и влиятельных[112]. Все группы имели общую «украинскую» основу, но довольно сильно расходились по другим вопросам, например по социальным, что и стало причиной появления множества национальных партий.

Но это была, так сказать, потенциальная почва для деятельности национального движения. Ее активных участников было гораздо меньше. По данным Киевского жандармского управления, в 1896 г. в 22 организациях «старой громады» насчитывалось 438 человек. Из них в самом Киеве – 108. «Младоукраинцев», в основном студенческой молодежи, было еще меньше[113]. Конечно, число «украински» ориентированных людей, «национально сознательных» и «старых» украинофилов, было больше, может, в несколько раз. Но даже в таком случае они составляли явное меньшинство. Подобная тенденция сохранялась и в дальнейшем. Лидер Украинской радикально-демократической партии Е. Х. Чикаленко указывал, что на сентябрь 1910 г. общее число сторонников украинского движения составляло примерно 2 тысячи человек, из них активных членов было не более 300[114]. Вообще, он весьма неординарно охарактеризовал немногочисленность своих единомышленников. 3 августа 1903 г. в Полтаве открывали памятник малорусскому писателю И. Котляревскому. Это событие адептами движения было превращено во «всеукраинскую манифестацию», правда весьма умеренную. «Всеукраинский» характер ей придавало то, что в Полтаву съехались националисты не только из России, но и из Австро-Венгрии. По словам эмигрантского историка Т. Гунчака, «открытие памятника Котляревскому стало большим политическим событием, поскольку украинская интеллигенция своей массовостью и согласием публично засвидетельствовала в присутствии представителей враждебной (то есть российской. – А. М.) власти свою преданность украинскому делу»[115]. Преданность собравшихся украинскому делу не вызывает сомнений, а вот о «массовости» имеются и другие сведения, причем исходят они от современника и участника тех событий. Е. Чикаленко вспоминал, что большинство активистов движения занимало два вагона поезда, шедшего из Киева в Полтаву, и, если бы он сошел с рельсов, украинскому движению был бы нанесен тяжелый удар, на годы, если не на десятилетия задержавший бы развитие украинского дела[116].

Но сама по себе интеллигенция не способна воплотить свои идеи в жизнь. Для реализации этих идей необходимо, чтобы они овладели массами. На долгие годы второй половины XIX и первых десятилетий XX в. основным объектом внимания российской интеллигенции стало крестьянство. Украинская интеллигенция тоже не могла оставаться в стороне от увлечения народолюбием. Но в отличие от своих русских коллег основополагающим моментом в ее мироощущении и деятельности был национальный фактор. Представители украинской интеллигенции стремились видеть в крестьянстве не класс, не элемент социальной структуры общества, а его этнографические особенности – народную речь, черты бытовой культуры, то есть то, что отличало малорусского крестьянина от крестьянина великорусского, то, что при определенном воздействии могло послужить основой для совершенно новой национальной культуры, но уже не избранно-элитарной культуры небольшой группы украинофилов, а культуры массовой, культуры многомиллионного народа.

При этом интеллигенция стремилась представить украинское движение как глубоко демократическое, идущее из народных низов. Себе она отводила роль выразительницы крестьянских настроений, скромно отдавая пальму первенства в деле осознания своей национальной особенности самому крестьянству. Она утверждала, что крестьянство уже в немалой степени считает себя «украинцами», чувствует на себе тяжелую руку российского обрусительства и стремится к достижению своих национальных прав, в первую очередь в языковой сфере и сфере образования. Этнографические черты бытовой крестьянской культуры преподносились как черты культуры более высокой, национальной. Малорусское крестьянство изображалось как общность – украинский народ, обладающий национальным сознанием, отводящий национальному вопросу значительное место в своем мировоззрении и потому поддерживающий национальное движение. Но насколько такая точка зрения соответствовала действительности? Было ли оно и вправду народным или же верхушечно-интеллигентским?

Так как основную массу населения составляло крестьянство, интересно посмотреть, насколько оно было восприимчиво к национальным идеям. В первые десятилетия XX в. в украинское национальное движение крестьянство было вовлечено слабо, а развитие национального сознания в любых его вариантах лишь набирало силу. Подавляющая масса крестьян придерживалась иных форм самоидентификации, более свойственных обществу традиционному, чем современному: идентификации по местности («местные», «здешние», «тутошние»), по вероисповеданию («православные»), подданству («подданные царя-батюшки, живущего в Петербурге») и социальному статусу («крестьяне»). В эту систему могли включаться и более обширные понятия, такие как Малороссия, Волынь, Подолье и названия других исторических областей. Могло даже использоваться понятие Украина, но в узкогеографическом смысле, обозначавшее часть Среднего Поднепровья и не имевшее этнической нагрузки. Иначе говоря, сельский житель ощущал себя православным крестьянином, проживавшим в определенной местности и подданным такого же, православного русского царя. На этой основе, по мере вовлечения в капиталистическую систему отношений, в первую очередь в экономические связи с городом, через сферу образования, службу в армии и т. д., строилась дальнейшая идентификация, включавшая уже национально-политический («жители России») и этнонациональный («русские» или «украинцы») уровни.

Имелись предпосылки к тому, что это сознание могло формироваться в русском или общерусском варианте, особенно у тех крестьян, которые шли в города, переселялись на Волгу, Урал, в Сибирь и на Дальний Восток, получали образование. Этому способствовали процессы социально-экономической модернизации, когда личные возможности человека повышались в зависимости от овладения общегосударственным языком. Многие крестьяне приобщение к русскому языку не воспринимали как преступление перед нацией (что следовало из логики тарасовцев и прочих деятелей молодой генерации украинских националистов) и видели в этом не утрату своего национального естества, а пропуск в «широкий мир». Как отмечал либеральный публицист М. Могилянский, «чутье говорило крестьянину – украинцу – с местным языком он лишь провинциал, с русским – он у себя дома на необъятном пространстве огромной страны»[117]. Данный механизм социальной интеграции действовал на протяжении всего XX в., продолжает действовать и сейчас.

Но «национализация» крестьянства еще только началась. По меткому выражению А. А. Потебни, ученого-языковеда, занимавшегося вопросами малорусского наречия и не понаслышке знакомого с проблемой, в предреволюционные десятилетия народные массы Украины в национальном отношении представляли собой сырой «этнографический материал»[118]. Сторонники украинского движения не сомневались, что этот «материал» в силу особенностей бытовой культуры, языка, занимаемой территории мог быть преобразован в украинское национальное сообщество. В то же время эти отличительные особенности могли и не быть использованы и не стать «плотью», которая превращает умозрительные фантомы в живые национально-государственные организмы.