Л. Пантелеев - Том 3. Рассказы. Воспоминания. Пьесы

• Название: Том 3. Рассказы. Воспоминания. Пьесы
• Автор: Л. Пантелеев
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1972

В настоящее четырехтомное собрание сочинений входят все наиболее значительные произведения писателя. Состав томов и расположение материала по тематическому принципу предложены самим автором.

В третий том вошли рассказы о подвиге, рассказы о детях, маленькие рассказы, воспоминания, одноактные пьесы.

Рисунки П. Тырсы и И. Харкевича.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Л. Пантелеев Собрание сочинений в четырех томах Том 3. Рассказы. Воспоминания. Пьесы

Рассказы о подвиге*

Пакет*

Нет, дорогие товарищи, героического момента в моей жизни я не припомню. Жизнь моя довольно обыкновенная, серая.

В детстве я был пастухом и сторожил заграничных овечек у помещика Ландышева. Потом я работал в городе Николаеве плотницкую работу. Потом меня взяли во флот. На «Двенадцать апостолов». Потом революция. Потом воевал, конечно. Потом учили меня читать и писать. Потом – арифметику делать.

А теперь я заведую животноводческим совхозом имени Буденного. А почему я заведую животноводческим совхозом имени Буденного, я расскажу после. Сейчас я хочу рассказать совсем небольшой, пустяковый случай, как я однажды на фронте засыпался.

Было это в гражданскую войну. Состоял я в бойцах буденновской Конной армии, при особом отряде товарища Заварухина. Было мне в ту пору совсем пустяки: двадцать четыре года.

Стояли мы с нашей дивизией в небольшом селе Тыри.

Дело было у нас плоховато: слева Шкуро теснит, справа – Мамонтов, а спереду генерал Улагай напирает.

Отступали.

Помню, я два дня не спал. Помню, еле ходил. Мозоли натер на левой ноге. В ту пору у меня еще обе ноги при себе были.

Ну, помню, сел я у ворот на скамеечку и с левой ноги сапог сымаю. Тяну я сапог и думаю: «Ой, – думаю, – как я теперь ходить буду? Ведь вот дура, какие пузыри натер!»

И только я это подумал и снял сапог, – из нашего штаба посыльный.

– Трофимов! – кричит. – Живее! До штаба! Товарищ Заварухин требует.

– Есть! – говорю. – Тьфу!

Подцепил я сапог и портянки и на одной ноге – в штаб.

«Что, – думаю, – за черт?! У человека ноги отнимаются, а тут бегай, как маленький!»

– Да! – говорю. – Здорово, комиссар! Зачем звали?

Заварухин сидит на подоконнике и считает на гимнастерке пуговицы. Он всегда пуговицы считал. Нервный был. Из донецких шахтеров.

– Садись, – говорит, – Трофимов, на стул.

– Есть, – говорю.

И сел, конечно. Сапог и портянки держу на коленях руками. А он с подоконника встал, пуговицу потрогал и говорит.

– Вот, – говорит, – Трофимов… Есть у меня к тебе великое дело. Дай мне, пожалуйста, слово, что умрешь, если нужно, во имя революции.

Встал я со стула. Зажмурился.

– Есть, – говорю. – Умру.

– Одевайся, – говорит.

Обулся я живо. Мозоли в сапог запихал. Подтянул голенище. Каблуком прихлопнул.

– Готов? – говорит.

– Так точно, – говорю. – Готов. Слушаю.

– Вот, – говорит. И вынимает он из ящика пакет. Огромный бумажный конверт с двумя сургучовыми печатями. – Вот, – говорит, – получай! Бери коня и скачи до Луганска, в штаб Конной армии. Передашь сей пакет лично товарищу Буденному.

– Есть, – говорю. – Передам. Лично.

– Но знай, Трофимов, – говорит товарищ Заварухин, – что дело у нас невеселое, гиблое дело… Слева Шкуро теснит, справа – Мамонтов, а спереду Улагай напирает. Опасное твое поручение. На верную смерть я тебя посылаю.

– Что ж, – говорю. – Есть такое дело! Замётано.

– Возможно, – говорит, – что хватит тебя белогвардейская пуля, а то и живого возьмут. Так ты смотри, ведь в пакете тут важнейшие оперативные сводки.

– Есть, – говорю. – Не отдам пакета. Сгорю вместе с ним.

– Уничтожь, – говорит, – его в крайнем случае. А если Луганска достигнешь, то вот в коротких словах содержание сводок: слева Шкуро теснит, справа – Мамонтов, а спереду Улагай наступает. Требуется ударить последнего с тыла и любой ценой удержать центр, дабы не соединились разрозненные казачьи части. В нашей дивизии бойцов столько-то и столько-то. У противника вдвое больше. Без экстренной помощи гибель.

– Понятно, – говорю. – Гибель. Давай-ка пакет, товарищ…

Взял я пакет, потрогал, пощупал, рубашку расстегнул и сунул его за пазуху, под ремень.

– Прощай, комиссар!

– Прощай, – говорит, – Трофимов. Живой возвращайся.

Выбежал я на крыльцо. Зажмурился. Каблуком стукнул.

«Ох! – думаю. – Только бы меня мозоль не подвела, дьявол!»

Бегу на выгон. Там наши кони гуляют – головы свесили, кашку жуют.

Выбрал я самого лучшего коня – Негра. Чудесный был конь, австрийскопленный. Поправил седло я, вскочил, согнулся, дал каблуком в брюхо и полетел.

Несется мой Негр, как леший.

Несемся мы по шоссе под липками, липки шумят, в ушах жужжит. Что ни минута, – верста, а Негр мой только смеется, фырчит, головой трясет… Лихо!

Вот мост деревянный простукали…

Вот в погорелую деревню свернули…

Вот лесом скачем…

Темно. Сыро. Я поминутно голову поднимаю, солнце ищу: по солнцу дорогу узнать легче. Голову подниму – ветки в лицо стегают. Снова сгибаюсь и снова дышу в самую гриву Негра.

Вдруг, понимаете, лес кончается. И вижу: течет река. Какая река? Что за черт?! Неожиданно.

Скачу по берегу вправо. Мост ищу. Нету. Вертаюсь, скачу налево. Нету.

Река широкая, темная – после узнал, что это река Донец.

– Фу, – говорю, – несчастье какое! Ну, Негр, ныряй в воду.

Спускаюсь тихонько с обрыва и направляю конягу к воде. Коняга подходит к воде.

– Но! – говорю. И пришпорил слегка. И поводьями дернул.

Не двинулся Негр.

– Но! – говорю. – Дурашка! Воды испугался?

Стоит и боками шевелит. И уши тоже шевелятся.

– Да ну же, – говорю, – в самом деле!..

Обозлился я тут… Как ударил в бока, свистанул:

– А ну, скачи!..

Подскочил Негр. И ринулся прямо в воду. Прямо в самую глубину.

Уж не знаю, как я успел стремена скинуть, только вынырнул я и вижу – один я плыву по реке, а рядом, в двух саженях, круги колыхаются и белые пузыри булькают.

Ох, пожалел я лошадь!..

Минут пятнадцать все плавал вокруг этого места. Все ждал, что вот-вот вынырнет Негр. Но не вынырнул Негр. Утонул.

Захлюпал я тут, как маленький, и поплыл на тот берег.

Вылез. Течет с меня, как с утопленника. Шапку в воде потерял. Сапоги распухли. В мягких таких сапогах и идти легко.

Пошел. Иду по тропиночке. Солнце мне левую щеку греет – значит, Луганск правее – где нос. Иду по направлению носа. Между прочим, все больше и больше обсыхаю. И сапоги обсыхают. Все меньше и меньше становятся сапоги – ногу начинают жать.

Вдруг откуда-то человек. Не военный. Вольный. В мужицкой одежде. Страшный какой-то.

– Здорово, – говорит, – пан солдат!

И смеется.

Я говорю:

– Чего, – говорю, – смеешься?

Я испугался немножко. Все-таки не в деревне гуляю на масленице. На фронте ведь.

А он говорит:

– Я смеюсь с того, пан солдат, что вы очень ласковые.

– Как, то есть, – говорю, – ласковые? Ты кто?

– Я, – говорит, – был человеком, а теперь я – бездомная собака. Вы не смотрите, что у меня хвоста нет, я все-таки собака…

– А ну тебя, – говорю. – Выражайся точнее.

Смеется бродяга.

– Вы, – говорит, – у меня жену убили, а я сейчас вашего часового камнем пристукнул.

– Как, – говорю, – часового?

И сразу – за браунинг. А он за горло себя схватил, рубаху на себе разорвал и как заорет:

– Стреляй, стреляй, мамонтов сын!..

Я тут и понял. Фуражки на мне нет, звезды не видно – вот человек и подумал, что я белобандит, сволочь, мамонтовский казак.

– Кто, – говорю, – у тебя жену убил? Отвечай…

– Вы, – говорит. – Вы, добрые паны. И домик вы мой сожгли. И жинку, старушку мою, штыком закололи. Спасибочки вам…

И на колени вдруг встал. И заплакал.

«Фу! – думаю. – На сумасшедшего нарвался. Что с ним поделаешь?»

– Встань, – говорю, – бедный человек. Иди! Ошибаешься ты: не белый я, а самый настоящий красный.

Встал он и смотрит. Такими глазами смотрит, что век не забуду. Большие, печальные, как и действительно у собаки.

– Иди, – говорю, – пожалуйста.

А он смотрит.

– Иди, – говорю, – пройдись немножко.

Страшно мне стало. Браунинг все-таки, шесть патронов в обойме, а страшно. Жутко как-то.

Мужик молчит. Тогда я свернул с тропиночки и осторожно пошел мимо него. И дальше иду. Нажимаю. И тут, понимаете ли, опять начинает скулить мозоль. Пока я стоял с сумасшедшим, сапоги у меня совершенно ссохлись. Невозможно до чего заскулила мозоль. Еле иду.

И вдруг сзади топот. Оглядываюсь – бежит сумасшедший. За мной бежит, орет чего-то.

Ох, испугался я – мочи нету. Побежал. Не могу бежать. Остановился. Поднял браунинг и спустил курок.

И конечно, выстрел у меня не вышел. Пока я купался, патроны промокли и отсырели.

Но сумасшедший остановился. Остановился и снова кричит:

– Пан товарищ! Не ходите до той могилы. За могилой вам смерть.

Не понял я. За какой могилой? Чепуха! Пошел.