Иван Новиков - Золотые кресты

• Название: Золотые кресты
• Автор: Иван Новиков
• Жанр: Классическая проза

В этом сборнике ранних произведений И А. Новикова впервые после долгого перерыва воспроизведен роман «Золотые кресты» (1908 г.), в котором переплетаются религиозные и мистические мотивы.

Ранние рассказы и повести (1905–1912 гг.) отражают духовные искания разных слоев общества предреволюционной поры.

Думаем, читателю будет интересно увидеть характерные для Серебряного века поиски новых причудливых форм в одних рассказах и зрелый реализм русской классической литературы — в других.

И, наконец, большая повесть «Жертва» (1921 г.) показывает первые шаги нового режима. Эта повесть была опубликована несколько раз и вызвала ожесточенные нападки на автора.

---

Внизу пролегала дорога, никого на ней не было. Дальше темнел недвижимый лес, и легко продвигались над ним облака, было просторно, пустынно, человек точно был гостем в этих краях. «Зачем я его отпустила? Зачем отпустила?» — подумала мать и двинулась дальше. Беспокойство, тревога не покидали ее, она ускорила шаг и почти побежала.

Но только достигнув опушки, она поняла, что ей не догнать уже мальчиков, сразу это ее обессилило, но не могла еще остановиться и пошла уже тише, без цели, по лесной, косо пересекавшей опушку дороге.

IV

Ленька от брата не отставал. Ему было весело и беззаботно; нечаянность путешествия, дальнего и необыкновенного, гордость, что он идет с братом, совсем как большой, за хлебом для матери, ожидание города, железной дороги, которых он никогда не видал — асе это легко несло его вдаль, как пушинку, гонимую ветром, между тем как Никандр шел не спеша, о чем-то упорно раздумывал.

В лесу была тропка, тут путь шел короче, правда, через овраги, глухие места; Никандр хорошо его знал, но предпочел почему-то идти по проезжей. Ленька, вперед забежавший, таскал из земли желвачки еще незацветшей, но уже обильно покрытой цветочными почками таволги. Он вырывал, присевши на корточки, и с жадностью тут же их поглощал. Небольшая полянка на солнце оказалась ими богата, и он, все на корточках, перескакивал, как куропатка, от куста к кусту.

— Мы там не пойдем, — сказал ему брат. — Мы пойдем мимо Иван Никанорыча.

— А мимо Алеши?

Тропку эту и он знал хорошо, и весело помнил Алешины ароматные соты.

— Как хочешь, — ответил Никандр. — Я тебя с собою не звал. — И он зашагал по дороге, не оборачиваясь.

У Ивана Никанорыча в избе был народ. Два человека, чернобородые, похожие на цыган, но не цыгане, вели с хозяином шумный и деловой разговор. При входе ребят они покосились на них и примолкли. Дым, не от махорки, а от городских папирос, сизой струей плыл, застилая лик Спаса в углу. Под образами сидел и хозяин, он был разгорячен, сделка, должно быть, шла крупная. Ворот рубахи отстегнут до самого низу, косая шея с толстою жилой и волосатая грудь были покрыты блестящими ровными каплями пота. На толстом шнурке тяжело и угрюмо покачивался широкий серебряный крест и рядом с ним серая ладанка, засаленная и пропотевшая. Иван Никанорыч сидел, наклонившись и опираясь локтями на стол, рукав на одной руке, пухлой и волосатой, покрытой веснушками, был сильно отогнут, по рыжеватой от грядки рыжих волос, влажной руке проползала, цепляясь ногами, широкая плоская муха. Возле стаканчиков, у липких и пахнувших спиртом расплесков, также узорным бордюром, налипнули мухи, легкою стайкой кружились они над колбасой, жилистой и синевато-багровой, большими кусками грубо нарезанной на «Бедноте»: газета была сильно просалена, и типографская краска мутно на ней растеклась. Бутылка, с намешанным сахаром, густо осевшим на дне, была еще не допита.

Правой рукою, неспешно нацелившись, ловко хлопнул он муху, растер ее пальцами, потом тою же горстью забрал свою рыжую бороду и сильно ее потянул; рот приоткрылся, зубы были гнилые, неровные. Он ничего не спросил у ребят, только прищурил глаза, и жидкие, плоские брови его низко при этом надвинулись. Ленька схватил за рукав старшего брата, он испугался. Иван Никанорыч это заметил и шевельнул усом, — Ленькин испуг доставил ему удовольствие.

— Бьюсь об заклад, — сказал он неподходящим тоненьким голосом и безошибочно хлопнув при этом широкой ладонью по кучке сосавших в самозабвении мух, — бьюсь об заклад, он меня принял, как видно, за дьявола.

Черные его собеседники откинули бороды и рассмеялись длительно и неприятно.

— Это ребята свои, ничего, — обратился к ним Иван Никанорыч. — Ну, подходи!

И, ладони не обтерев, он захватил несколько круглых кусков колбасы и протянул ее мальчикам. Никандр подошел, Ленька за ним. Они сели на лавку и тотчас зажевали. Колбаса была кислая, но попадавшийся перец огнем охватывал небо рот быстро облился слюной, Леньке казалось, что лучше он ничего не едал.

Иван Никанорыч обернулся к Никандру.

— А его зачем взял? — Так, увязался.

— Не помешает?

— А вот!

И Никандр показал Леньке кулак, придвинув его к самому Ленькину носу, как если бы тот уже оказал какую брату помеху. При этом глаза его сузились, а сквозь зажатые губы можно было почувствовать скрытый оскал.

— Ну, ну, добрый ты паренек! — И Иван Никанорыч хлопнул его рукой по плечу. — Добрый волчонок, — добавил он, помолчав и ни к кому, собственно, не обращаясь.

— Я скажу, что она мне сама подарила. Так лучше — никто не подумает, — проговорил, помедлив, Никандр.

— А когда же назад?

— Да вот сядем на поезд или не сядем.

— Я сейчас его отпущу, — сказал Иван Никанорыч гостям и грузно поднялся. Никандр пошел за ним следом, Ленька остался один.

Он опять ничего не понимал, только дивился, как это так с Иван Никанорычем Никандр разговаривал, как мужик с мужиком. Оставшиеся не обращали на Леньку внимания, один из них приоткрыл отворот казакина и вытащил бархатный, фиолетово-нежный футляр.

— Отдать или мало? — спросил он, нажав кнопку внизу. Другой взял вещицу из рук, повертел, потом ее вытряхнул, подержал на ладони и поглядел, как играет. Леньке блеснуло в глаза.

«Чем забавляются, — подумал он с удивлением. — Ровно ребята».

— Отдавай, — сказал, наконец, другой черный мужик, — это дело такое, сбыл с рук да и ладно. Да и деньги нужны. В Ефремове спрашивали. Хорошо можно царских купить. — И он что-то прибавил еще невразумительное.

Когда Иван Никанорыч снова вошел, взгляд его безошибочно, так же, как давеча и на мух, упал на браслет, мягко скользнувший в футляр своими подвесками. Но он не показал и виду.

— Тоже ребята нынче пошли, — сказал он неспешно, опять опускаясь на лавку. — В Собакине, слышали? — молодчиков двух за каким делом накрыли?

— Нет, ничего не слыхали, — ответил один из гостей.

— А как же! Этой зимой пропал из колонии мальчик, бог его знает, чей это был паренек, так… из прибеглых. А на Собакине у Митрофана… Ну, как же не знаешь?.. Шестипалая дочь у него… Акулькой звать, порченая… Так у него два молодчика, вот этакого самого возрасту… — Он кивнул головой на Никандра и ухмыльнулся, — цельную зиму все солонину таскали, а откуда — непостижимо. И однако открылось. В Соловом верху, где раньше сторожка была, есть заброшенный погреб. Оттуда они и таскали.

— Ну, так что ж? А чья ж солонина была?

— Божья, должно быть. — Иван Никанорыч рассмеялся в усы. — Этого самого мальчика была солонина. Кости нашли. Третьего дня их водили. Сознались. Так-то и ты, смотри у меня, не шали!

Иван Никанорыч обернулся к Никандру и пригрозил ему пальцем.

Обернулся и Ленька на брата. Тот стоял у дверей и, казалось, еще продолжал слушать рассказ. Опять глаза его сузились, а по щекам поползли острые скулы, обозначая улыбку. Ленька к нему подошел, хотел потянуть за рукав, но не потянул, а только сказал негромко, просительно:

— А мы не домой?

Никандр поглядел тупо, не понимая. Потом, будто слова не давались ему, медленно проговорил:

— Нет. Я к Маланье. В Москву.

— Ну, тогда поторапливайся. А не то опоздаешь к Максимке. — Что-то веселое еще пришло ему в голову, и Иван Никанорыч к себе пододвинул бутылку.

— Валяй посошок! — крикнул он звонко и налил две рюмки.

Никандр свою опрокинул, крякнул, как настоящий мужик, и, взяв корочку хлеба, сначала понюхал, потом ее посолил и начал жевать.

— А ты? — обратился к Леньке хозяин. — Пей, она сладкая. Небось и не пробовал?

Ленька боялся, а не послушаться совестился. Гости Ивана Никанорыча глядели и ухмылялись, одобряя забавную шутку.

Тогда, подождав, Иван Никанорыч придвинул Леньку к себе и притиснул его между колен.

— Штука хорошая, — сказал он, — не бойся и пей. Ленька со страхом взял рюмку, отхлебнул и закашлялся.

Спирт обжег ему горло и кинулся в нос.

— Я не хочу, — промолвил он через силу.

— Не нравится? — произнес с удивлением Иван Никанорыч. — Разве не сладко?

И вдруг с силой и злобой схватил Леньку за шиворот, как хватают щенка, приподнял и отпустил.

— Скажите! Не нравится?

Ленька, пожалуй, заплакал бы, да не успел. Рука ие Никанорыча, схватив его за щеки, раздвинула рот, а другая i него опрокинула рюмку. Гости захохотали.

— Ну, а теперь, друзья, марш!

И, раздвинув колени, Иван Никанорыч сунул Леньку Никандру.

— Ну, иди же, не будь дураком, — сказал тот и, обратившись к хозяину, с непонятной и непривычною вежливостью добавил, почти церемонно:

— Благодарю вас, Иван Никанорыч!

Потом они вышли. Ленька чихал, кашлял и морщился, но заплакать не смел. К тому же во рту все и прошло, — было даже, пожалуй, приятно; немного пощипывало, но горячо что-то внутри пробегало. В лесу было весело, воздух был легкий, и солнце сияло между ветвей.