Иван Новиков - Золотые кресты

• Название: Золотые кресты
• Автор: Иван Новиков
• Жанр: Классическая проза

В этом сборнике ранних произведений И А. Новикова впервые после долгого перерыва воспроизведен роман «Золотые кресты» (1908 г.), в котором переплетаются религиозные и мистические мотивы.

Ранние рассказы и повести (1905–1912 гг.) отражают духовные искания разных слоев общества предреволюционной поры.

Думаем, читателю будет интересно увидеть характерные для Серебряного века поиски новых причудливых форм в одних рассказах и зрелый реализм русской классической литературы — в других.

И, наконец, большая повесть «Жертва» (1921 г.) показывает первые шаги нового режима. Эта повесть была опубликована несколько раз и вызвала ожесточенные нападки на автора.

---

Стояла спокойно, ждала Наташа еще. У Кривцова стучали зубы, в беспорядке, один о другой. С трудом теперь можно было понять:

— Понимаешь ли ты… Понимаешь ли, что говорю?.. Знаешь ли ты, кто перед тобой? Не подходи! Ни полшага!

Светлым и ясным, чуть погрустневшим — только что — голосом сказала Наташа;

— Кривцов, вы уже не хотите акации?

Он замолчал, сразу осунулся, замерли зубы — перестали стучать.

— Хотите?

Она ждала ответа, но Кривцов был безмолвен.

Тогда подошла Наташа к нему, открыла скляночку и, намочив свои пальцы, провела по его волосам. Он чуть вздрогнул, но продолжал сидеть, замерев. Слабый запах редкий духов заструился по комнате. Наташа коснулась и себя теми же пальцами — просто, по-неумелому. Кривцов все сидел, склонившись в безмолвии, Наташа подождала еще, потом опустилась возле него прямо на пол и взяла его за руку. Рука была холодна и безжизненна.

— Слушайте, — тихо сказала она. — Я ведь тоже люблю вас. Люблю не знаю за что, — за все, за то, что такой вы, как есть. Но еще больше люблю за то, чем вы будете, за нашу грядущую жизнь, быть может, не в нас, а в том, кто будет от нас, — в нашем ребенке.

Вместо холодного кто-то горячий кран повернул в его сердце, и хлынула кипящая влага, и горячо стало держать его руку Наташиной нежной руке.

И в то же мгновение голос ее задрожал небывалою лаской, умоляющей, чистой в своем трепетании:

— Но только не так! Только все иначе… На острове светлом, где я буду иной, какою сегодня ты видел меня, и где будешь и ты с преображенной, прощенной душой… А наше дитя родится от напряжения духа и будет совсем не знающим наших мучений. Таких, как твои и мои… Потому что и я знаю их. Да, уже знаю и, может быть, оттого так тебя и люблю…

Наташа гладила руку Кривцова и глядела ему снизу вверх в лицо — бледное, уже обреченное в своей белизне чьей-то жестокой рукой. Но вот дрогнуло это лицо, забегали мелкие скорые живчики, все быстрей и быстрей, торопят открытые глаза — на новую жизнь, возле рта вскипают быстрой и нервной волной — рождают слова признания, слова очищения, перед которыми раздвинется вдруг завеса будущей жизни. Наташа глядит вес внимательней, острым взглядом душа ворожит святую ворожбу свою над другой душой, отгоняет вечные чары двух непримиримых начал, стремится проникнуть в сокрытую тайну мировой их вражды, ощутить за этим единство предвечного замысла и, причастившись этой единой стихии, встать возрожденной в ином бытии. А рука ее все гладит руку Кривцова, и земное сердце земную же песню поет, песню природы, расцветающих трав, звенящих в траве насекомых, песню предполуденного часа, когда зной шлет первое дыхание свое через океаны эфира, но уже волнуем он скрытым, глубоким волнением.

И вдруг рождается слово, помимо сознания, помимо души, из тех конечных глубин, откуда приходят самые души, слово — предвестие грядущей души.

— Будь, святая, моею женой. Наташа закрывает в экстазе глаза.

— Будь моею женой по-новому. Слово любви твоей побеждает ненасытимые муки мои.

Молча наклоняет голову его девушка и целует темные волнистые волосы.

Кривцов молчит, склонившись перед ней на колени. Потом вдруг падает ниц и молитву воссылает он к пей или к Богу, страстным порывистым шепотом:

— Примири меня со Христом! Дай правду словам моим! Сотвори мою жизнь достойною нового света, грядущего бытия моего.

Наташа снова тихо и важно целует склоненную голову.

— Ты — пришедшая в мир, чтобы дать начало новому чуду, источник живой воды среди пустыни людской, водоем грядущих чудес, дай мне с чистой душой коснуться влаги твоей, дай мне умереть в этот миг, чтобы воскреснуть вновь, ибо очищусь я в смерти земного моего естества и воскресну силою новой любви твоей…

В дверь постучали, но не слыхали они.

Кто-то стоит там за дверью и ждет.

Потом постучали еще, и почти вслед за этим растворяется дверь, и Анна слышит, входя:

— Да, через любовь в новую жизнь.

Это на зов, на молитву Кривцову ответила девушка. Тогда Анна крепко сжимает руку старика и говорит:

— Наташа, вот ваш отец.

Берет его за руку и идет вместе с ним в дальний угол, где обручила мечта жениха и невесту.

XLIV

Кривцов поднялся с колен, но не тронулся с места. Наташа широко открыла глаза и глядела, будто во сне. Дверь открылась бесшумно, и чей-то голос сказал:

— Наташа, вот ваш отец.

Она обернулась и видит отца. С ним девушка в белом. Может быть, ангел. Сон или явь? Жизнь или то иное, о чем мечтала с давних детских дней и чего не умела назвать?

Не ждала и Анна того, что нашла. Веяло в комнате дыхание разреженных, надземных высот, такое знакомое, такое ощутимое Анне. Думала — будет земля и бедная, несчастная девочка, которую осияет радость земного отца. Но и отец был не тот, странный полусвятой, полуюродивый, что лаял вместе с собаками и улыбался по-детски сквозь седые усы. Он стал точно выше ростом, стройнее, легкая поступь его утончилась, стала неслышной совсем, почти неощутимая лежала рука в руке Анны. И были в этот момент дочь и отец близки друг к другу и необычайно похожи духовною светлою близостью.

Подходит ближе старик и вот протягивает дочери руку. Анна отпускает его, — протягивает тогда обе руки навстречу потерянной девочке, той, в чьих линиях сквозят ему давние детские, еще по-ребячески пухлые, дорогие ему, бесценные, бессмертные, родные черты.

— Дочка моя, Наташа…

Больше сказать ничего он не может. Благодатный внутренний дождь омывает его существо. Он не тоскующий, ищущий в муке отец и не дитя, каким был так недавно, сбросив старость свою, как шелуху плода, под которым острится новой младенческой жизнью юный росток, — нет, теперь он ей друг, родной и близкий по духу: светлая мудрость пробудившейся юности — родная сестра его просветленной старческой ясности, ибо просветленность вечно юна, хотя бы плескалась в земной стареющей чаше.

Два бокала с чистым напитком древних богов стукнутся звонким, хрустальным стеклом, и тот звук прозвучит во вселенной, поднимется к куполу неба и обоймет его лаской свободной, без принуждения, с пафосом чистым и легким.

Но вот протянула девушка руку вперед, жестом твердым остановила отца. Отошла к стороне Анна, оставила их вдвоем друг перед другом.

— Отец, я уже узнала, что ты в городе, но я не пошла за тобой, когда ты приехал, потому что знала… потому что я думала, что ты едешь искать меня как преступницу, что ты веришь во все, что обо мне говорят. Скажи мне, ты верил?

— Нет. Я не верил, я мучился.

— Ты сомневался?

— Я пришел к тебе теперь без сомнений. — Ты пришел ко мне, чтобы простить?

— Нет, девочка, дочка моя, я пришел, обнять тебя, я хотел тебя отыскать, чтобы умереть мне спокойно. Подойди ко мне. Я тебя ждал так давно.

— И тебя жду всю мою жизнь, с тех самых пор, как я потеряла тебя. Но, отец… — Подняла Наташа голову выше, будто готовясь встретить удар. — Но я не одна, отец. Вот мой жених, мой муж. Я сегодня избрала его.

Жених и муж этой девочки! Вечный идет круговорот любви и рождений новых слабых существ. В браке земном родятся истинно дети земли. И снова уходят в лоно праматери, брызнув новою, краткою жизнью…

Старик тихо спросил:

— Кто он и где он?

— Вот мой жених и мой муж. Это он. Сегодня мы обручились на новую жизнь. Принимаешь ля нас?

Было утро волшебное, — все было просто и ясно в золотящихся, редких, осенних лучах. Сказал отец:

— Принимаю.

Тогда Наташа вдруг вся зарделась и вспыхнула, и бросилась по-детски к отцу. Она целовала его и терлась головкой о жестковатые щеки; как цветки, катились радостные, светлые слезинки.

— Ну, вот… Ну, вот… — лепетала она, — И ты не умрешь, ты будешь с нами жить, мы всегда будем жить, не умрем… И ты с нами поедешь на остров. Мы ведь будем там. И вы, и вы с нами!

Она бросилась к Анне, схватила ее за руки и покрыла их поцелуями, такими же частыми и светлыми, как и слезы.

Анна взяла ее голову и прижала к груди. Наташа невелика была ростом и слышала ясно, как бьется Аннино сердце. Она замерла на мгновение и прошептала:

— Откуда вы взялись такая? Вы ангел? Вы с неба? Молчала, прижимая к себе, вся белая, стройная Анна. И безмолвно лилась ее речь от всего существа, — не постижимая ни уму, ни душе, но ясная где-то за ними. Анна молчала:

— Я отхожу, я отлетаю от жизни, хотя девушка Анна еще не знает того. На землю я уже не сойду, на земле расцветает новая молодость, что пройдет мимо меня, но когда она возмужает, когда создаст свою жизнь, завершив свой круг, как его завершила я, мы встретимся снова, но не на новой земле, не на второй грядущей земле, а в третьем царстве завершивших свой круг. Но об этом больше ни звука молчания, даже молчания, ибо эту тайну не надо вскрывать. В день Рождества Богородицы прими, Юная, мой поцелуй.